В начало | Каталог | |
ГУМАНИТАРНАЯ БИБЛИОТЕКА АНДРЕЯ ПЛАТОНОВАПоход на Азов Когда станичная старшина к весне передала Степану новый атаманский приказ явиться в Черкасск, он засмеялся:
— А что бы Корниле сюда не приехать, размяться да жир растрясти?! Ух, пир бы я задал для крестного батьки!.. И Корнила не выдержал. Возвращаясь с весенней тяги с соколом, обвешанный дичью, Степан у въезда в свою станицу столкнулся с войсковым атаманом. Корнила встречал отару овец, купленных у татар. Овцы, толкаясь, запрудили улицу. Разноголосое блеяние оглашало станицу. Широкоскулые всадники с луками и колчанами, полными стрел, хлопали длинными бичами, сгоняя отару; им помогали серые длинношерстные псы с волчьими мордами. Овцы терлись друг о друга и о плетни, теснясь и жалобно крича. Грузный Корнила, прижавшись с конем к плетню, пропускал мимо себя овец. Степан поневоле сдержал коня, ожидая, когда освободится проезд по улице. — Крестник! — окликнул с коня войсковой атаман. Степан поднял голову, встретился с атаманом взглядом, но не ответил. — Здоров, Степан! — невесело сказал Корнила. — Ты пожалел бы крестного: свой человек мне надобен! Глянь: тут овец пригнали, с верховьев плоты жду — прямо беда! Разорваться! Осторожно проталкиваясь по краю дороги, Корнила подъехал к Степану вплотную. — Впрямь! Хоть лопнуть тебе! — ответил Степан. — Пособил бы, — словно не замечая дерзости, сказал Корнила. — Я не купец и не холоп купецкий! В приказчиках не живал, — сурово ответил Степан. — Слышь, Степан, от удачи я ласков. Послушай добром, — со скрытой угрозой, спрятав за улыбкой злость, сказал атаман. — Живешь ты не по-казацки: атаману грубишь, в войсковую избу не являлся всю зиму… Добром говорю: мирись… Не хошь ко крестному в дом — хоть в круг приходи… Степан вспыхнул. При виде Корнилы закипела в нем вся ненависть к атаману, до того затаенная в сердце. — Не забыл я, Корней, крови братней! Не быть мне в кругу, пока ты в атаманах. Вишь, не донской я казак — сечевик запорожский, — ответил Степан, сдвинув на голове красную запорожскую шапку. — Не шути, Степан Тимофеевич. Заставлю смириться! Я хозяин всему Дону, — покраснев до шеи и стиснув в руке плеть, пригрозил атаман. — Побачимо вперед да потягаемся, Корней Яковлич, кто кого! — твердо сказал Степан. Степан помнил азовские стены и башни, до которых дорвался в погоне за крымцами после степного посольства. Мысли, тогда горячившие его, разгорелись снова. Он был уверен в том, что лишь поднимись на Азов, и разом весь Дон повстанет за ним с ружьем, не придется ни спорить на кругу, ни свариться с домовитыми — сами казаки пристанут к походу, сами решат, кому водить войско… Взять если Азов да учинить там войсковую избу азовского казачества, открыть выход в море — сколько купцов понаедут к морскому торгу… А турки да крымцы посварятся и перестанут… Тогда уже будет служба всей голытьбе, что сходит на Дон из боярских поместий да вотчин. Хотят не хотят бояре, а станут на всех давать хлебное жалованье. Сызнова станет казацкая служба в почете у государя! Степан понимал, что маловато у него пушек и пороху, что староваты пищали, что трудно с одними саблями воевать азовские башни, но отступать от задуманного похода было уже поздно. Старый глуховатый казак, дед Кирюха, который ходил на Азов с Тимофеем Разей, не раз уже рассказывал Степану с Иваном Черноярцем, Еремеевым и Сергеем Кривым о своем знаменитом походе и великом азовском сидении. Челны гулебщиков с первой весенней водой были готовы к походу. Пороху и свинцу сумели за зиму кое-как закупить, хлеб собрали почти Христа ради. Надо было идти в поход, пока его весь не приели… Сойдясь еще раз, атаманы похода решились… Солью и гнилым камышом дышал ветер от устьев Дона. Длинной вереницей тянулись казачьи челны. В каждом сидело по десятку казаков, кроме гребцов. Ветер дул в лоб, потому паруски были спущены. Шли на веслах. Плыли молчаливо. Над разношерстными казачьими шапками кое-где торчали пики да длинные стволы пищалей. На переднем челне сидел Разин. Третий день они шли на веслах по Дону. Когда пришли в Понизовье, голытьба не вынесла вида богатых хором, красовавшихся над крутизной берега. — Ишь богато живут, как дворяне! — заговорили в ладьях. — Чай, хлеба у них! — Да чего у них нету! — перекликнулись по челнам. — Зайдем попросить на дорожку! — со смехом выкрикнул кто-то. Несколько челнов повернуло к берегу. Возле Дона паслись большим стадом овцы, пощипывали на пригорке первую весеннюю зелень. Овец окружили, согнали к воде. Ловили целой ватагой, вязали и кидали в челны. От хутора с криком бежали бабы. Для смеха схватили одну, спутали, как овцу, и кинули в челн. Когда развязали ее и пустили, баба скакнула по пояс в воду и с визгом кинулась от челнов. Ей атукали, хлопали в ладоши, смеялись. Не утерпев, пошли «щупать» кладовки. Вытащили несколько кулей хлеба. Хозяина не нашли — куда-то запрятался. Сняли в курене со стены несколько ружей, сабель, укатили несколько бочек соленой рыбы, бочонок с икрой, бочку бараньего сала и по дороге стянули с шестов рыболовные сети. Проходя через сад, залюбовались усыпанной белым праздничным цветом яблонькой, срубили ее и во всей весенней красе поставили посреди одного из челнов, подвязав к мачте… — Баловство! Яблонь годами растет! По другим хуторам чтобы мне дерева не рубить! — строго сказал Степан, не сходивший с челна и молча следивший за всем озорством. На всем понизовом пути голытьба приставала к хуторам домовитых и предавала их разграблению. На них вымещали зло тс, кого здесь когда-то отогнали собаками или побили, а то и просто погнали с бранью, не дав куска хлеба… Когда подгребли к Черкасску, навстречу им вышли челны с посланцами войсковой избы. — Пушки на башнях заряжены. Коль захотите в город зайти, то войсковой атаман указал вас побить, — предупредили черкасские. — Что мы, нехристи, что ли! Мы не на вас — на азовцев, — ответил Степан и подумал: «А ваш-то черед впереди, как Азов станет наш — вот тогда». — Пошто же вы казаков по пути обижали? С жалобой на вас прискакали в Черкасск из всех хуторов с побережья. — А что за обида?! Вот чудаки! Поигрались робята трошки да кой-что позычили для похода. Воротимся на Дон — и все отдадим, — спокойно сказал Черноярец. Степан только молча махнул своей шапкой. Гребцы по челнам осушили весла. — Сколько есть фальконетов, пищалей, мушкетов — все зарядить! — приказал атаман. Степан дал посланцам Черкасска опередить караван и войти в город. Когда проплывали мимо Черкасска, от города отвалило еще с десяток челнов и пристало к гулебщикам… На
каждом ночлеге разинцев нагоняли челны с казаками верховых и понизовых
станиц. Казаки говорили, что по станицам еще идут сборы и день ото дня
надо ждать подмоги…
Но подмога сводилась медленно. Чего-то Степан Тимофеевич не рассчитал, в чем-то ошибся. Не «сорок тысяч волжских, донских и яицких» казаков шло за ним под каменные стены Азова, как пелось в песне про давний поход. Едва две тысячи казаков набралось в его войске… Степан не учел, что долгая война с Польшей утомила Дон, что люди хотели мира, а не войны, что, придя домой, нашли казаки обветшалые хаты, покосившиеся плетни, несытых детей да пустые скотские стойла. Не до Азова было казачеству. Поправить дома, завести скотинку, пожить со своими семейками манило их, и за два прошедших года они еще не насытились тишиной станиц, лаской жен и детей… Ино дело бессемейная беглая голытьба, — да много ль ее?! Перед самым Черкасском нагнали еще два десятка челнов — ну, двести пищалей… «Не много!» — думал Степан. Ту же мысль про себя таили его товарищи, есаулы. Большинство молодых казаков из беглых не понимали того, что их мало. Озирая донскую ширь с длинною вереницей челнов, казаки думали, что их — бессчетная рать, которой вполне достаточно для взятия азовской твердыни… Теперь оставался им последний ночлег, пред самым Азовом, чтобы, снявшись с места до света, сразу с похода начать первый приступ… Близилось время к закату, когда с берега конный дозор подал знак тремя ударами из мушкетов. Замерли весла. Передний — атаманский струг — круто поворотил к берегу, откуда скакал навстречу на резвом коне всадник с красным значком на пике. Он направил коня прямо в поду. Вздернутая над течением реки конская морда сравнялась с носом челна. — Степан Тимофеевич, тут для ночлега ладное место дозоры нашли: лесок невелик и лог за холмом, — сказал всадник. Степан указал гребцам глазами на берег. В два дружных удара они бросили челны к песчаной косе; осушив весла, прыгнули за борта, подтащили к берегу. За Степаном пристало около полутора сотен челнов. — Челны — в камыши, у челнов дозоры оставить! — коротко приказал Степан, даже не оглянувшись. — Челны — в камыши, у челнов — дозоры! — пронеслось и многократно повторилось у него за спиной. Дозорный казак придержал стремя заседланного вороного жеребчика, ожидавшего на берегу. Разин поскакал к логу, где находился расставленный атаманский шатер. В нескольких местах вдоль лога над кострами уже развешаны были прокопченные котлы, в которых закипало просяное варево. Вдали по небосклону виднелись на лошадях дозорные казаки, оберегавшие стан. С севера прокатились три выстрела. Иван Черноярец взбежал на холмик. Сказал Степану, что по степи скачут наметом какие-то казаки с чужими значками. — Должно, из Черкасска. Пускать? — спросил он. — Давай! — отозвался Степан. Впереди чужих казаков мчался дозорный. — Степан Тимофеевич! Гонцы к тебе от войсковой избы. Разин молча кивнул. Дозорный живо поворотил коня, пронесся навстречу посланцам. Пасынок Корнилы Петруха Ходнев и двое матерых донцов — станичный атаман Зимовейской станицы да войсковой есаул Самаренин — соскочили с коней. Двое черкасских казаков быстро раскинули коврик, поставили на него бочонок с вином, расставили серебряные чарки, разложили закуски. — Степан Тимофеич! Здорово, атаман, голубчик! — весело сказал Самаренин. — Сколько лет, сколько зим не видались!.. — Здоров, Михайло Лукьяныч! — с достоинством отвечал Степан. — Али с нами в Азов надумал? Самаренин рассмеялся: — Шутник ты, шутник, атаман!.. Не дело, голубчик!.. — по-прежнему весело продолжал он, будто корил за озорную проделку шустрого подростка. — Как же так: ни войсковой старшине, ни станичным слова не молвил, а сам — на! В поход в сто пятьдесят челнов!.. И пушки и зелье скопили!.. Домовитых в низовьях пошарпали, будто крымцы! Эх, Степан Тимофеич! Затеял Азов разбить без Войска Донского, с одной голутьбой! — укоризненно произнес он. — А чем гулутьба не войско! — ответил Степан угрюмо, без шутки. — И голутьба — не войско и ты — не войсковой атаман! — строже сказал Самаренин. — И круг вам идти на Азов не велит, а велит, не мешкав, назад ворочаться… Степан с насмешкой мотнул головой. — Назад в гнездо две тысячи казаков на насест не посадишь — не куры! Иди-ка скажи им, что ты идти не велишь. А в воду кинут — тогда на себя пеняй… — Не от себя мы, Степан Тимофеич, — пытаясь смягчить столкновенье, вмешался станичный. — Письмо от круга тебе, — сказал он, протянув запечатанный столбец. — «От круга»! — передразнил Разин, вырвав столбец из его рук, по-хозяйски распечатал грамоту, поглядел на замысловатые крючки и завитки писарского пера. — Писал писака, читай, собака! — со злостью сказал он. К ним подскакал верхом Черноярец. — Ты дюже грамотен, Ваня, читай-ка, что круг нам пишет. — «Зимовейской станицы казаку, гулебному атаману Степану Тимофееву сыну Разину», — бойко прочел Черноярец. Степан слушал молча послание тайного круга. Слово за словом Иван Черноярец прочитывал то, что Степан заранее угадал: что, столкнувшись с Азовом, гулебщики навлекут войну на все донское казачество, а Дон к войне не готов, пушки и пищали у донцов износились в польском походе, новых же царь не прислал, да тут еще выдался год, небогатый хлебом, и хлебного жалованья не будет до самых осенних дней… Дальше старшина писала о том, что идти в двух тысячах казаков на Азовскую крепость никак не разумно, что с голытьбой, непривычной к мушкету и сабле, он неминуемо пропадет… Степан ждал и этого довода. Тихая усмешка таилась в его бороде и в уголках глаз, когда слушал он старшинскую отповедь. Он рассчитывал не на силу и ратную выучку, а больше всего на бесшабашную удаль своей ватаги да на боевую удачу. Но Черноярец читал дальше, и того, что читал он теперь, Разин уже не ждал. Старшина сообщала цифирные выкладки о запасах хлеба, свинца и пороха, о пушках, мушкетах и ядрах, о числе ратных людей, о конях, ослах, верблюдах и о количестве овец и быков, припасенных в стенах Азова. Разин потупил глаза и уже не смеялся. Слушая грамоту войсковой старшины, он понял свое легкомыслие. «Вот как делают ратное дело!» — подумал он. Трезвый расчет бывалых воителей убедил его и привел в смущенье. «А мы, дураки, на авоську лезем!» — подумал он, тревожно взглянув на Черноярца. Но это было еще не все. В завершение письма войсковая изба писала о том, что старшина не надеется на разум Степана. Чтобы оберечь все Войско Донское от гибели, тайный круг указал учинить у Черкасска по Дону заставы и никого казаков ни из Черкасска, ни с верховьев в низы не пускать, а крымскому хану и мурзам азовским послали письмо, что Степан вышел с Дона разбойной статью и Войско Донское ему не заступа, если азовцы и крымские люди нападут на его голытьбу… Это было неслыханное предательство: донская старшина не только от них отреклась, не только оставила их без подмоги с верховьев, на которую так рассчитывал Разин, но она изменнически выдавала русских людей азовцам и хану, предупредив их письмом о походе Разина. Кровь бросилась в голову атамана… Схватить сейчас всех посланцев Корнилы да тут же казнить за продажу… Разин сжал кулаки, но широкая ладонь Черноярца тяжело и спокойно легла на его руку. Степан взглянул на товарища. Черноярец, окончив чтенье, с насмешкой смотрел на черкасских посланцев. — Наврали, собаки, с пять коробов! — прищурясь, спокойно сказал он и сплюнул. — Как наврали?! — взъелся Самаренин. — Ведомо все войсковой старшине! Иван качнул кудрявою головой. — To, что вы написали, и мы раньше ведали, да не страшились того — пошли. Ан я ныне турского сотника в камышах уловил. Бежал он от ханского палача из Азова… Не четыре тысячи воинов ныне в Азове, а шесть, единорогов на башнях не десять — двадцать. Хлеба в привозе вчетверо больше, чем вы писали… Все то — не беда… Сказывал он иное: в азовской твердыне черная смерть, зараза… Черкасские послы от этих слов вздрогнули и отшатнулись. Самаренин перекрестился. Разин удивленно и опасливо поглядел на своего есаула, но удержался от готового сорваться вопроса. — Где же тот турок? — едва слышно спросил Самаренин. — Только расспрос я ему учинил — и пятна по нем пошли, язвы… Степан Тимофеич вершить его указал. Ну, камня наклали в порты — да к рыбам!.. Вот для совета мы тут и на берег вышли. Степан глядел в удивлении на бойкого есаула, не понимая смысла его выдумки, но чувствуя, что Иван затеял какую-то хитрость. — Кишень табаку от него остался, — не сморгнув продолжал Черноярец, — добрый табак! — Он вытащил из-за голенища сафьяновый зеленый мешочек с медной застежкой, который Степан знал уже давно, и стал набивать трубку, радушным движением предлагая то же черкасским посланцам. Самаренин отшатнулся. — В огонь кинь, в огонь! Спали! Жив не будешь!.. — замахав руками, вскрикнули Самаренин и станичный. Только Петька Ходнев с любопытством, хоть и с опаской, тянулся щепотью в кишень. Но Самаренин крепко схватил его за руку. — Оставь! Подохнешь, как пес! Он вдруг заспешил. — Ну, Степан, сам смотри! Войсковой тайны круг тебе отписал, как ведал. А мнишь себя Войска Донского разумней — ступай! Да ведай, Войско Донское тебе не заступа, не помощь. А что голутьбу загубишь — о том мы жалеть не станем: иных наберется вдвое. А станете во станицы спасаться, то с черной заразой не пустим! Напомнив еще раз Степану о том, что тайный круг с турками и с крымцами велел не биться и хана не задирать, послы, отказавшись от ужина и ночлега, хотя приближалась ночь, и, не повитавшись за руки, бочком, бочком отступили к своим лошадям, вскочили по седлам и унеслись обратно в Черкасск. — Чего ты враку такую умыслил? — строго спросил Степан Черноярца. Иван хохотал, катаясь по песку, словно в корчах… — Ишь, дохлый турок их как устрашил!.. Гляди, понеслись — и вино и коврик забыли! — указывая пальцем вслед ускакавшим послам, сквозь смех бормотал Черноярец. Не вставая с песка, он потянулся всем телом и взял с посольского коврика серебряную чарку с вином. — Садись, атаман! — хлопнув ладонью по коврику, сказал Иван. Степан сел рядом на теплый песок. — Хороша от круга отписка? — спросил Черноярец. — Продажные змеи! — ответил Разин. — То-то оно! — усмехнулся Иван. — Гляжу, ты и уши развесил и рот раскрыл. Вот-вот увидят, что огорошили нас отпиской. Знать, надо покруче еще заварить, — и заварил!.. Коли бы мы от Азова по их отписке ушли, нас бы ни в грош не чли. Сопливцы, мол, собрались в поход, а ратного дела не знают. Какой тебе, атаману, почет? Осрамили бы на перекрестках… — И то, — подтвердил Степан. — А сам размысли: как не уйти, когда их в Азове такая сила? Рано мы поднялись на Азов воевать. Силу надо копить… Но так? — Так, тихо признался Степан. — Не горюй, атаман! Они век во старшинстве, а мы простые казаки. И нас время выучит да походы. А про турка брехал: не лавливал я его. И про черную смерть наврал же. Ты думай, куда нам идти? Сила народу встала — соколы да орлы… Станем искать не Азова — иного пути — Я ранее звал на Волгу, — сказал Степан. — Хотя и на Волгу. Ведь мимо Черкасска пойдем — кто нас теперь удержит? Черной смерти все побоятся. А мы еще два челна парусами прикроем, скажем: недугуют шестеро казаков… — Заврался, Иван, — остановил друга Разин. — Мы копим народ в ватагу. А как вести про черную смерть полетят, кто к нам придет?! — Азовцы в Черкасск приедут с доказом: им торговать. Как от них струги не станут пускать на Дон из Азовского устья, тут все и разберутся, что черная смерть — обман. А кто виноват? Нам турецкий лазутчик наврал. Зато мы уйдем без стыда: не от войска бежали, не супостата страшимся — заразы… А кто ее не страшится?! Степан взял вторую чарку вина и стукнулся с Черноярцем. — Ну, намудрил, Иван! Чистый подьячий!.. — сказал он, покачав головой. — Неладно нешто? — Все ладно, — согласился Степан. — Только ума у нас еще мало. Ну, ты иди зови ко мне есаулов, — отослал Степан друга. Стыд за свое неумение, за то, как нелепо и необдуманно поднял он целое войско в две тысячи человек и повел на погибель, не справившись о числе врагов, об их силе, терзал его. «Свычен смотреть в станичный горшок, кашевар шелудивый, ан, вишь, пошел города полонять, моря воевать, покорять чужие украйны! Рано!.. Теперь куда? К крестному на поклон? Простите, мол, нам, атаманы, что мы неразумно в поход собрались!.. Тут они нас и скрутят!.. Рад будет крестный!..» — думал Степан со злостью. Воспоминание о Корниле в нем возбудило ненависть и желанье во что бы то ни стало преодолеть все вставшие на его пути трудности. «Ан нет! Не пойду с повинной в Черкасск! Азов не возьму, так уйду на Волгу. Города брать не свычен, так шарпать разбойничьей статью учну. Хлебные караваны пойдем разбивать и сядем на Волге. Город шарпальный поставим у Паншина городка…» Стояла же Рига…[17] Не Индия, не Персида — Поволжье, не синее море — Волга, а будет наша!..» Черноярец привел есаулов — Сергея Кривого, моложавого, светловолосого и отважного Митяя Еремеева, чернявого рассудительного Степана Наумова, старого друга Рази — седого Серебрякова, бывших в станице еще под атаманской рукой Ивана. Ночь они совещались между собой. Поутру созвали круг, и в полдень другого дня челны голытьбы прогребли назад вверх по Дону, мимо Черкасска. Никто не чинил им задержки, боясь общения с ними. У Черкасска захватили они по пути два струга, груженные разной снедью. Никто не погнался, никто не потребовал их назад. — Вишь, зараза моя пособляет! — с усмешкой сказал Черноярец другу. Но атаман не смеялся. Он был угрюм и задумчив. ОГЛАВЛЕHИЕ |
||