![]() |
![]() |
|
ГУМАНИТАРНАЯ БИБЛИОТЕКА АНДРЕЯ ПЛАТОНОВАКоролевна-Дубравна И
вот распахнулись ворота. Вот снова знакомый широкий двор с вышитым
полотенцем возле колодца, любимые матерью алые цветы, разместившиеся
под окнами, полутемные прохладные сенцы с двумя бочонками: в одном
— пиво, в другом — холодный искристый квас. Приземистый
курень с дубовыми полками по стенам, на которых вперемежку наставлена
глиняная, серебряная и оловянная посуда, возле окна материнская прялка
с резным, знакомым от детства узором…
И тысячи детских воспоминаний ворвались в сердце Степана, закружили голову радостью возвращенья домой. И жеребец Дубок узнал дом, заржал изо всей широкой груди. Словно сквозь сон, обнимаясь с батькой, вдохнул Степан еще во дворе знакомый табачный запах, а в сенцах обнял плакавшую от счастья мать. Уже его усадили и стали расспрашивать. Уже улыбался он всем и каждому. И вдруг замер с открытым ртом, когда со двора вошла с тяжелой ношей свежего, душистого хлеба рослая русокосая девушка… «Что за Королевна-Дубравна?!» — подумал Стенька, встретив взором темную синеву ее взгляда. Она заметила удивление и восхищение казака, застенчиво и робко потупилась. И тогда по смущенной складочке возле рта Стенька узнал ее… — Алешка! — воскликнул он и, еще больше смутясь, чем она, степенно поправился: — Здравствуй, Алена Никитична! — Здравствуй, Степан Тимофеевич, — певуче и нежно сказала она. И вдруг смешной показалась Степану мечта о Насте, падчерице Корнилы. «Недаром я сам вывел Алешку из экой дали! — подумал он. — Да, вишь, и царю тогда наврал, что невесте несу сапожки. Ан сон-то и в руку!..» — С Черкасска гости булы намедни, — сообщила мать, рассказывая донские новости. — У крестного в доме булы и Настю бачили. — Мать поджала губы и поглядела на Стеньку, ожидая его нетерпеливых расспросов. — Замуж, чай, вышла? — спросил безразлично Степан, едва оглянувшись в сторону матери и снова смотря на лицо Алены, которая, накрывая для гостя на стол, опустила глаза, будто обожженная его взглядом, и больше не смела поднять их… — Сватов — что грибов, да не за всякого выдаст Корнила! — Из экого дома-то в девках не станет сидеть! Женихи, чай, найдутся, — ответил Степан. — Вон сколько с войны воротилось богатых!.. Мать в удивлении поглядела на сына. — А ты? — спросила она. Но Стенька внезапно хлопнул себя по лбу. — Забыл-то, дурак! — выбранил он себя и побежал вытаскивать из походной сумы подарок отцу. — Эх, батька, узнай-ка суденце чеканно, отколь оно родом? — удало спросил Стенька. И, забыв разговор о невесте и женихах, он протянул отцу серебряную пороховницу. В самой первой битве с панами, когда уже протрубили отбой и казаки, оставив преследованье врага, собирали военную добычу, Стенька стоял над убитым польским хорунжим. Он поднял его пистоль, рядом нашел свою сбитую пулей шапку и взглянул в пустые глаза мертвеца. Усатый детина лежал навзничь с окровавленной шеей, глаза его были бессмысленно выпучены. Ничего не прочтя в них, Степан деловито снял с убитого ляха кольчугу, с пояса отвязал серебряную турецкую пороховницу и хотел уж взмоститься в седло, как подъехал Иван. Он соскочил с коня и обнял Степана. — Спасибо, браток! Кабы ты не поспел, то застрелил бы меня хорунжий. Славно ты рубанул его! — сказал Иван, осмотрев убитого. — А что взял добычи? — спросил он. Смущенный благодарностью брата, Степан показал кольчугу и пороховницу. — Стой, стой, донце кажи! — с волненьем воскликнул Иван. Он повернул в руках пороховницу. Чеканный турецкий полумесяц на ее донышке был перечеркнут вырезанным осьмиконечным крестом. — Суденце-то нашего батьки! В Азове у турка взято! — пояснил тогда свое волнение Иван. — Я сам закрестил на нем поганую веру. Знать, батькина мучителя ляха послал бог под первый удар твоей сабли!.. И всю войну Стенька свято хранил эту первую боевую добычу. Об этой пороховнице, чудесно попавшей к нему, он и вспомнил. И батька теперь глядел на нее, удивляясь такому небывалому случаю. Степан показал всей семье и пистоль хорунжего, и шапку свою, простреленную из этого пистоля. Показывая их, он искоса взглянул на Алену. Увидев дыру, пробитую пулей на шапке, она побледнела и перекрестилась. Грудь ее высоко поднялась от глубокого вздоха, и глаза потемнели, а через мгновенье яркий румянец залил щеки. В это время в избу вошел Сергей Кривой. — Здоровы ли батя с матынькой! — низко кланяясь от порога, сказал он. — Спасибо, сестру берегли! — Он поклонился еще раз. — Сестренка, здорова! С похода, вишь, воротился, домком заведусь. Буде тебе по людям жить. Родной брат богат стал — и мы казаки не похуже других! — с похвальбой сказал он. — Не отдам я тебе, Серега, Алену Никитичну! — внезапно для всех, не по обычаю, выпалил Стенька и вскочил со скамьи, словно готовясь оборонять Алену от нападения брата. — Не корова! Сама куды схочет! — опешив, сказал Сергей. — Алеша, пойдешь за меня? — спросил Стенька. — Куда ж ей из нашего дома?! И мне без ней скушно! — горячо воскликнула Разиха, только теперь поняв, к чему клонит речь ее Стенька. — Мне матю не мочно покинуть, — скромно сказала, потупясь, Алена и опустила ресницы. — Так что ж мы, братья, что ль, с тобою, Стяпанка?! — воскликнул Сергей. — Знать, братья! Мы и раньше братьями были, а ныне и крепче! — ответил Степан, схватив в объятия Сергея. Они взглянули друг другу в глаза, и оба так сжали друг друга, что крепкие казацкие кости захрустели в суставах. — Ну, Стяпан… Ну, Стяпанка!.. Приданого гору тебе навалю! Живите богато! — восторженно крикнул Сергей. — Да что мне в приданом, Сергей! Ведь беру Королевну-Дубравну. За эку красу да еще и приданое мне же?! А совесть-то где?! — шумно и возбужденно заспорил Степан. Алена от похвалы жениха зарделась. — Ты, Стенька, не сварься, — остановила Степана Разиха. — Девушке любо самой, когда к мужу идет со приданым. Пусть все по обычаю справит, окажет сестре любовь! Тимофей в это время, взобравшись на лавку, кряхтя, снял с полки в переднем углу большую икону. — А ну, казак со казачкой, становись на колени, примайте благословение! — зычно скомандовал он, будто звал в бой казачью станицу… ![]() ![]() ![]() ![]() |
||