[Закон Христов] [Церковь] [Россия] [Финляндия] [Голубинский] [ Афанасьев] [Академия] [Библиотека]

Преп. Сергий / К началу

Карта сайта

Степан Злобин

Степан Павлович ЗЛОБИН
(1903-1965)

      ЗЛОБИН Степан Павлович [11(24).1903, Москва — 14.9.1965, там же] — прозаик, поэт.
      Род. в семье студентов, отдавших себя рев. движению. Мать — дочь известного общественного деятеля, журналиста, издателя сибирской газ. «Восточное обозрение» Н. М. Ядринцева. Курсистка Высших женских курсов, входившая в боевую организацию эсеров, она в 1906 была приговорена по делу о покушении на генерала Рейнбота к каторге, однако матери двоих детей каторгу заменили вечным поселением в Туруханском крае. Отец — студент-медик, правый эсер, после событий 1905 тоже был выслан в Сибирь; в 1922 на процессе правых эсеров приговорен к смерти (под давлением мировой общественности итоги процесса были пересмотрены).
      С детства узнал 3., что такое обыск, полиция, браунинг. Февраль 1917 застал юношу в Рязани, где он рос на попечении бабушки. Ученик 4-го класса реального училища, уже знакомый с нелегальной лит-рой, он стал красногвардейцем. Затем его принимают в отряд матросов Балтики. Под псевд. Аргус 3. печатает стихи в губернской газете, учится живописи в мастерской Ф. Maлявина, поступает в театральную студию. После разгрома эсеров большевиками подвергся аресту, в Бутырской тюрьме заболел тифом. Отец взял сына на поруки.
      В Москве 3. нанялся артельщиком на продуктовый склад, занимался репетиторством. Поступил в промышленно-экономический техникум. Заболел туберкулезом. С осени 1921 он — студент Высшего литературно-худож. ин-та, созданного В. Я. Брюсовым. Слушал лекции М. Гершензона, А. Луначарского, Г. Шенгели, посещал поэтич. семинар Брюсова, встречался с С. Есениным.
      В 1924 3. снова в Бутырках, где проводит более 2 месяцев в одиночке. Затем 3-летняя ссылка в Башкирию. Здесь в 1924 он начал печататься. В 1927 в хрестоматии «Башкирский край» появились отрывки из пов. «Дороги» — романтического произв. о предоктябрьской эпохе и Гражданской войне на Урале. В Уфе 3. преподавал в школах 1-й ступени, обратив на себя внимание лекцией на смерть Брюсова; в качестве статистика сотрудничал в местном Госплане. Новая вспышка туберкулеза лишает его возможности преподавать в школе. Врачи рекомендуют уехать в горно-лесные районы.
      В составе экономической экспедиции 3. изучает историю и фольклор Урала, начинает работу над пов. о сподвижнике Е. Пугачева, нар. герое Башкирии — «Салават Юлаев» (1929). Произв. получило широкое признание и даже было включено в школьные программы 30-60-х гг.; на него обратил внимание кинореж. Я. А. Протазанов. Подготовка сценария по этому произв. (3. был также автором одноим. рассказа) и съемки к/ф, вышедшего в 1941, побудили 3. вновь приехать в Башкирию и, углубившись в тему, переработать повесть в роман, в котором возникают новые сюжетные линии и герои, напр. прослеживается дружба между батыром Салаватом и др. соратником Пугачева — Хлопушей. Иную окраску обретают отношения между казаками и крестьянами, рус. участниками восстания и влившимися в него народностями Урала, Поволжья. К книге о Салавате Юлаеве писатель возвращался на протяжении почти 4 десятилетий (окончательная, 4-я ред.— 1969), изучая вновь открытые документы о пугачевском восстании. В 1931-32 3. выпускает кн. очерков о лесах: «Здесь дан старт» и «Пробужденные дебри».
      За 2 недели до нач. Великой Отеч. войны 3. закончил курсы для писателей, организованные при Военно-полит. академии им. В. И. Ленина. Вступил в «писательскую роту» моск. Краснопресненской дивизии. Вскоре из нар. ополчения его переводят в 24-ю армию для работы в дивизионных газетах. В окт. 1941 попал в окружение под Вязьмой. Оглохший от контузии, раненный осколком в лицо, 3. попадает в плен. В Минском лазарете становится санинструктором в бараке для сыпнотифозных. К весне готовит побег, сорвавшийся из-за предательства. Доставленный в кандалах на Эльбу, в лагерь Цейтхейн, 3. содержится в нем с кон. 1942 по окт. 1944. Возглавляет подполье. При угрозе разоблачения этапируется вместе с тяжелобольными в польский лагерь недалеко от Лодзи. В янв. 1945 освобождается войсками Сов. Армии. Сотрудничает в дивизионной газете, участвует во взятии Берлина.
      Две записные книжки из запрятанных в тайниках (одна в Минском лагере, другая в Цейтхейне), а также рукописная листовка «Пленная правда» чудом вернулись к автору после войны. Они, чрезвычайно важные как биогр. и историко-лит. документы, послужили подспорьем в работе над ром. об Отеч. войне и плене — «Пропавшие без вести». Исходный вариант романа — пов. «Восставшие мертвецы» была продиктована долгом перед товарищами по плену, чья судьба оказалась трагически тяжела: клеймо предателя, проверки и допросы с пристрастием, безработица, ссылки, лагеря. В 1947 рукопись была отдана ж. «Новый мир», редакцию которого возглавлял тогда К. Симонов. Повесть конфисковал КГБ и возвратил автору лишь в конце 1953, после смерти И. Сталина.
      В 1948 3. пишет «Остров Буян» — повествование о кровавой схватке в 1650 в Новгороде ремесленных низов с посадскими верхами, с купечеством, вступившим в союз с дворянством. В работе писатель опирается на архивные документы и фольклорные источники. Произв. было встречено критикой сдержанно. Вполне самоценный как худож. явление, «Остров Буян» стал также этапным трудом в подготовке ром. «Степан Разин». 3. глубже, чем его предшественник А. Чапыгин в ром. «Степан Разин», раскрывает логику восстания, острее видит его классовый и многонац. характер, точнее оценивает соотношение сил между крестьянством и казачеством, восставшим народом и царской властью. У Чапыгина и атаман, и его войско свободны от иллюзий веры в царя-батюшку; свидетель же «культа личности», 3. в живучести этих иллюзий не сомневается. Глубинное различие между двумя романами продиктовано разделившей их дистанцией в четверть века. Оно отчетливо проявилось в расхождении философско-ист. и полит. выводов из истории разинского восстания.
      Руководство СП СССР и дававший ему установки отдел культуры ЦК КПСС не включили автора «Степана Разина», чья анкета была «запятнана», в список кандидатов на получение Сталинской премии. Но Сталин нередко заводил в тупик свой аппарат, сам игнорируя правила, за нарушение которых строго наказывал. Так, трижды — за «Спутники», «Кружилиху», «Ясный берег» — удостаивалась Сталинской премии В. Панова, вдова «врага народа», застрявшая с детьми на оккупированной немцами Украине. Получил премию и автор «Студентов» Ю. Трифонов, чей отец был расстрелян, а мать отбыла срок. На этот раз Сталин расхвалил «выдающееся», «талантливое» сочинение 3. за ист. правдивость, худож. достоинства, полит. зоркость в истолковании различий между крестьянской и казачьей основами движения Разина и собственноручно дополнил фамилией 3. список кандидатов в лауреаты. Искренне написанный роман был выгоден режиму и лично вождю — так же, как отмеченная премией честная пов. В. Некрасова «В окопах Сталинграда». Звание лауреата вывело 3. из-под ударов и пристального внимания органов госбезопасности. Впервые возникла возможность, прежде всего материальная, работать над давними замыслами.
      6 дек. 1954 3. — пред. секции прозы СП СССР выступил на собрании писателей Москвы. Через день «Правда» назвала его речь «идейно порочной». Еще через день из планов изд-в исчезли назв. злобинских книг — и на долгие годы. Пришлось заниматься лит. поденщиной (заказами выручали друзья): брать редактуру, садиться за переводы.
      Характер дальнейшей общественной деятельности 3. не оставляет сомнений в последовательности его гражданской линии и эстетического курса: обращения к Н. Хрущеву с протестом против расправы над Б. Пастернаком и В. Дудинцевым, против зажима молодой поэзии и прозы — В. Аксёнова, Г. Бакланова, А. Вознесенского, поддержка Ю. Домбровского, Л. Чуковской, высокий отзыв о «Бабьем яре» Е. Евтушенко.
      В 1956 бывшие военнопленные дождались официальной реабилитации, и 3. возвращается к пов. «Восставшие мертвые», многократно переписывает ее текст. Двухтомный ром. «Пропавшие без вести» выходит лишь в 1962. Параллельно писатель трудится над эпопеей, задуманной еще в 20-х гг. Ее план не раз менялся. Поначалу мечталось о пятикнижии, охватывающем половину века. Замысел, однако, сжался до трилогии, наконец, до дилогии. Судьба распорядилась по-своему. Первый том незавершенной дилогии «Утро века» (1965) вышел посмертно. Время действия в романе — от нач. столетия до русско-японской войны. Место действия — Урал, Москва, Петербург. Стержень повествования — идейное противоборство в среде большевистской и либерально-народнической интеллигенции, путь России к революции.
      Соч.: Собр. соч.: В 4 т. / Вст. ст. И. Козлова. М., 1980; Остров Буян / Послесл. М. Кораллова. М, 1994.
      Лит.: Кудряшова Е. Степан Злобин как автор ист. романов. Белгород, 1961; Кораллов М. Музы, герои, время / /Вопросы лит-ры. 1965. № 9; Плоткин Л. Лит-pa и война. М.; Л., 1967; Симонов К. Глазами человека моего поколения // Знамя. 1988. № 4; Рахимкулов М. Воспевшие Салавата. Уфа, 1994.
      (М. М. Кораллов, биографический словарь "Русские писатели ХХ века")

СТЕПАН ПАВЛОВИЧ

      Это было осенью или зимой 1959 года. Только что вышла моя, по существу, первая книга. Проходила она трудно очень, несмотря на хорошие отзывы, подолгу застревала в разных редакционных инстанциях, ее снова и снова читали и перекидывали из квартала в квартал, и когда она, наконец, выбралась, вырвалась, вышла в свет, я весь превратился в одно сплошное ожидание. Я ждал рецензий, отзывов, на плохой конец просто упоминаний в общих обзорах литературы за этот месяц или полугодие. Но ничего не было. Книги как будто не существовало. Мимо нее проходили, не замечая, — ну хоть бы выругали, что ли!
      И вот тогда я получил одно очень странное и страстное письмо. Мне писал читатель, фамилию которого я сначала даже не разобрал — так она была невнятно написана на конверте. Читатель этот разбирал самую идею моей книги, и она ему нравилась. Он считал, что, хотя книга написана о расовой теории и на материале минувшей войны, еще даже не перешедшей в Отечественную (я брал захват Европы), но она не устарела, да и не может устареть до тех пор, пока фашизм, оставивший после себя на земле "огромные непродезинфицированные помойки", живет, обретает разные формы, проходит через все азы своей отнюдь не короткой стабильности, борьба с ним и с его прямыми и непрямыми потомками должна продолжаться с неослабной силой.
      Этот читатель упоминал в письме о своем опыте, о своих переживаниях и о своей борьбе, и тогда, прочитав последнюю строчку этого великолепного письма, я, наконец, разобрал фамилию автора: "Степан Злобин". Я даже, помню, засмеялся от радости! Да, это был как раз тот отзыв, которого я так ждал. Я уже знал про Злобина, этого героя нашего времени, лагерника лагерей уничтожения, одного из тех недрогнувших, неподдавшихся, которые воистину "смертью смерть поправ". Это они разбили врага, выиграли войну, загнали под землю нацизм. Ими был подписан приговор в Нюрнберге. Мог ли я ожидать для себя отзыва более авторитетного и правдивого? И не для этого ли читателя — или, вернее, не от лица ли этого читателя — и был написан мной роман?! В общем, я понял, что я получил все то, о чем мечтал, и сразу успокоился.
      Встретил я Степана Павловича примерно через полмесяца. Он подошел ко мне после одного из мероприятий в нашем клубе — высокий, красивый, седой человек с совершенно молодым лицом, не тронутым морщинами, и звучным, тоже очень молодым голосом. Он говорил, а я, не отрываясь, смотрел на него. Физиономистика — неточная наука и даже, пожалуй, вообще не наука, но в ней есть такое определение: "героическое лицо" (как в истории живописи есть "героический пейзаж"), и к внешности Злобина оно подходило очень точно. Вероятно, было б проще всего сказать, что я видел перед собой борца — но это слово так же захватано и поэтому уже настолько неточно, что мне не хочется его употреблять... Я видел сильного, мужественного, не отступившего перед всеми смертями человека, мягкого и доброго, доброжелательного и чуткого. Он был страстен и в то же время, пожалуй, несколько робок. Особенно это сказывалось в разговоре: то ли он тебе сказал, так ли ясно высказал свою мысль, понял ли ты его, не навязывает ли он тебе свои собственные, а значит и не обязательные для тебя суждения, — забота об этом все время сквозила в его словах, голосе, умолчаниях, пока он говорил с тобой. Но больше всего он любил все-таки не говорить, а слушать. Это был самый гениальный слушатель из всех, которых я когда-либо встречал. Он слушал, уходя весь в рассказ, переживая его вместе с тобой и стараясь не упустить ни одного слова. Иногда он переспрашивал, просил пояснить, развить и что-то отмечал в записной книжке или на листке бумаги. А вот о своих личных переживаниях во время войны и лагеря он никогда ничего не говорил, и только когда я, прочтя его двухтомную эпопею "Пропавшие без вести", сказал ему, что уж слишком много всякого рода приключений и испытаний падает на долю Емельяна и не убавить ли ему их, ведь не выдержит он один всего этого, не по человеческим силам это, Злобин как-то потупился, смешался, сконфузился и сказал мне как-то неловко:
      — Да я уже думал, нет, не получается, я ведь и так все главное, что с ним случилось, отдал другим. Ведь это я — Емельян-то. Видишь как?!
      Улыбнулся, развел руками, словно извиняясь, что так нелепо и смешно у него получилось.
      Мир и вечная память тебе — Степан Павлович Злобин — большой человек, большой писатель, истинный герой нашего путаного, страшного и самоотверженного века! Мы еще встретимся с тобой, живым, в театре и на экране кино. Только боюсь, что ты будешь не больно похож, потому что передать тебя таким, каким ты был, труд, вероятно, непосильный ни одному актеру.
      (Домбровский Юрий. Статьи, очерки, воспоминания. )

Rambler's Top100
Динамометр электронный
динамометр электронный
npotehnotest.ru
Аренда схд nvme
аренда схд nvme
bitweb.ru