Григорий Свирский о Степане Злобине

  Лишь через  несколько лет, в шестьдесят втором  году, я познакомился и
близко сошелся  с  поразительным  человеком, потомком старинной  дворянской
семьи, ушедшей в  революцию, а затем в русские тюрьмы, человеком, который
встал  со  мной плечом к плечу и который в  моих глазах спас  честь  русской
творческой интеллигенции хрущевского безвременья.
     Степан Злобин.
     Степан  Злобин был писателем и ученым. Это известно всем. Но многие  ли
знают о том, что значил  для окружающих  этот  светлоглазый, с тонким  лицом
интеллигент, высокий и угловатый, как  Жак Паганель или Дон Кихот? Чем был
для нас Степан Злобин?
     Степан  (так  мы  называли  его), автор  "Салавата  Юлаева"  и  других
исторических повестей, ушел в 41-м году  в ополчение и попал в окружение: за
колючей  проволокой  гитлеровского  лагеря  он, беспартийный  человек, стал
руководителем   партийного  подполья: человека  здесь   характеризовали  не
бумажки...
     Когда гитлеровцы, отступая, собирались уничтожить лагерь, заключенные,
возглавляемые Степаном, захватили охрану и  всех  предателей. И продержались
трое суток до подхода американских танков...
     Здесь, в лагере, и  отыскал  его кто-то из  писателей, кажется  Борис
Горбатов, оборванного, устрашающе худого, в деревянных колодках.
     Когда Степан вернулся домой, один из английских солдат, услыхавший, что
советских военнопленных отправляют в Сибирь, прислал  в Москву, в ЦК партии,
письмо, где рассказывал, кем был для них, заключенных-антифашистов, Степан
Злобин.
     Это письмо стало документом No 1 в толстущем деле "об английском шпионе
Степане Злобине".
     Бериевцы  арестовали  несколько бывших заключенных  фашистского лагеря,
чтоб они оговорили Злобина. ''
     Но  ни  один  бывший  лагерник-подпольщик, как  его  ни  били, не дал
показаний против Степана Злобина. Не солгал.
     Однако "расследование"  было  прекращено лишь после  того, как  Сталину
попался на глаза роман "Степан Разин", и Степану Злобину неожиданно для всех
вручили медаль лауреата Сталинской премии 1 степени.
     Произошло  это  так. Александр  Фадеев  и  другие  члены  Комитета  по
Сталинским  премиям, отобрав  кандидатов  на  звание лауреата 1951  г., были
приняты  в Кремле  Сталиным. Сталин  проглядел  подготовленные  документы и
спросил вкрадчиво-спокойно, почему никто не представлен на звание "лауреата
первой степени".
     --  Лауреат  Сталинской  премии  второй  степени, видите  ли, нашелся,
третьей тоже. А первой.... Пожалели?..
     Александр   Фадеев, смешавшись, побледнел   как  полотно, объяснил
торопливо:
     - Такой, Иосиф Виссарионович, неурожайный год. В литературе это бывает.
Нет выдающихся произведений.
     Сталин пыхнул трубкой, сказал с едва уловимым сарказмом:
     - Как нет?.. А вот я недавно прочитал исторический роман "Степан Разин".
Два тома. По-моему, выдающееся произведение...
... Как  боялась  Злобина  литературная  шпана! Пятнадцать  лет  подряд
подымался он  на трибуну писательских собраний  даже тогда, когда  никто не
решался на это -  только он  один, и  слова его вызывали чувство гордости за
него.
     Но  теперь ни на съездах, ни на собраниях ему  уж говорить  не  давали.
Всполошенно  кричали "подвести  черту", когда  следующим собирался  идти на
трибуну Злобин. Он успевал бросить своим недругам то, что думал  о них, и за
те  минуты, когда выходил отводить из выборных  списков  недостойных  людей.
Как-то он шагнул  к микрофону и, сказав, что  хотел, бросил  в  заключение
президиуму, где  находились  Константин  Федин, Леонид  Соболев  и  другие
писатели, только что пришедшие со встречи о с Хрущевым и восхвалявшие его:
     -- А вы, жадною толпой стоящие у трона, - все равно какого!..
     Естественно, на Степана выливались такие критические ушаты, что многим
казалось: ну, теперь-то  уж  Степан  Злобин  успокоится. Здоровья  нет  у
человека... надо  бы  и  себя поберечь. Но  проходили  полгода-год, и  на
очередном  писательском  собрании  Степан  снова  вызывал  огонь  на   себя,
протестуя  против  закоснелой   "обоймы"  перегенералившихся  генералов   от
литературы, против преступной вакханалии  их переизданий, против лжи, против
гнили и закоренелого плутоватого кликушества, выдаваемого за верность идеям.
     - Русский интеллигент революционен до 30 лет, - говорил А. П. Чехов.
     Степан  Злобин  был  живым  опровержением  пессимистического взгляда на
русскую интеллигенцию.
     Однажды я услышал, как дежурный по  Дому литераторов вызывал санитарную
машину. Спросил, что случилось. Тот ответил:
     - Степану Злобину плохо. Сердце. Предполагают инфаркт...
     Я вбежал  в комнату, где происходило заседание секретариата Московского
отделения Союза писателей.
     В  накуренной комнате на полу лежал Степан Злобин, ждущий  врача. Возле
него сгрудились "руководящие писатели". Они как-то непонятно вели себя возле
больного. Возбужденные  чем-то, они  размахивали  руками, говорили  громко.
Степан Павлович, лежа на спине, с каким-то ожесточением потряхивал головой,
отвечая им.
     Оказывается, они доругивались...
     Когда Степану Злобину стало  совсем невмоготу. он попросил, чтобы у его
постели подежурил один из его старых друзей.
     "Почему посторонний, не из родственников? " - удивился врач.
     "Эти мальчики были со мной в  плену, они мои сыновья", -- ответил Степан
Злобин.
     И  нас он тоже называл  сыновьями. Мы втайне  гордились этим, хотя  и
понимали, что пока еще ничем не заслужили такого расположения к нам.
     "Сыновья" толпились в его доме непрестанно. Степан решительно требовал,
чтобы они перестали называть себя молодыми писателями.
     -  У нас писателей крестят молодыми лет  до  50. Это  не что иное, как
тактика  отбрасывания  молодежи. Подлая  тактика. Коль   молодой, значит,
незрелый.
     Писателям-"сыновьям" было  тогда около сорока, младшему - за  тридцать,
все мы были авторами нескольких книг. Понимая, что и в самом деле засиделись
в  "молодых", мы  считали  все  же это  почти  естественным, "литературной
нормой"...
... -  Вы, похоже, дали  убедить  себя в  том, что  неполноценны?! --
негодовал Степан  Павлович. --  Ненавижу  инфантилизм тридцатилетних  "лбов"!
Неужели не  видите, что это  --  некая разновидность  мещанства... Пусть нас
считают неполноценными! Пусть  другие себе голову  расшибают! А нас  пускай,
гады, воспитывают...
     Этаким "лбам"  другого  и не  надо, как  слыть  незрелыми. Уютненько.
Безответственно!
     "Сыновья"  Степана  Злобина   читали  помногу. Плеханова, Кропоткина.
Несведущий  для Степана Злобина -- не оппонент. Один раз ткнет  тебя носом в
нужную  строку, другой, а  на  третий... не  желаешь  читать -  иди  своей
дорогой...
     С  антисемитами  Степан воевал всю жизнь. И в гитлеровском  плену, где
выпускал листовки, и после плена, когда приходилось защищать  чудом выживших
в лагере евреев -- гитлеровских  заключенных. Хотя это удавалось  не всегда.
"Раз еврей и -- жив, -- стояли на своем проверяющие, -- значит, предавал" (*.
     Лежа на носилках, на  которых его  выносили из  Клуба писателей, Степан
сказал мне, взмахнув худой рукой Паганеля:
     - Вынесли... "Там, где  говорят "еврей", а подразумевают "жид", там мне,
собрату Генриха Гейне не место... " Ай да Цветаева! Не устарела... "
... Когда  носилки поставили  в санитарную  машину, он подозвал  меня,
попросил съездить к нему домой, успокоить семью.
... -  И  неси  все  свои  материалы, какие  есть. В  палату. История
антисемитизма. Генезис и прочее... Молчать  уже невмочь! Как встану на ноги,
так...
     - Машина уехала.
     Я отправился к нему домой, вернулся, сел  за сценарий о моих товарищах
-- летчиках Северного флота, а  сам все время возвращался мысленно к просьбе
Степана.
Умер Степан Злобин.
     Вылетев ночью в Москву, я успел на  похороны, чтобы сказать у горестной
стены Новодевичьего монастыря, кем был для меня и моих товарищей Степан.
     Он был  ведущим; таким, как флаг-штурман  Скнарев, таким, как летчик
Сыромятников, которые сгорели над Баренцевым.
     Все море было  тогда черным  от дыма, который  тянулся  за  обреченной
машиной, и, хотя Сыро-мятникову и  Скнареву оставалось жить минуты, командир
вел  юнцов в атаку на фашистский  конвой, как отец  переводит малышей через
опасную улицу:
     - Не отставай!.. А ну, ножками-ножками... Давай!
     Когда торпеда была сброшена и Скнарев, которого, видно, обжег на крутом
вираже черный огонь, выругался в отчаянии, Сыромятников произнес  хрипло и
наставительно, налегая, подобно  своему земляку и учителю Валерию Чкалову,
по-волжски на "о":
     -  Спокойно, Саша, спокойно! Спо... И - все! Взрыв разметал  самолет с
красными звездами на крыльях.
     А молодые летчики вернулись. Невредимыми...
     Таким, как мои командиры, пожалуй, был лишь Степан Злобин.
     Есть у каждого святые места. Своя Мекка.
     Когда  становится  невмоготу, я прихожу на могилу Степана. Она у самого
края Новодевичьего, где  ветер сильнее  и  где  грохочут над  головой колеса
тяжелых  товарных  составов; покоя  нет  даже   здесь... Рядом  с  крутым,
необузданным, как  сама  стихия, обломком  скалы на могиле  Степана  -- его
товарищВсеволод Иванов, под огромным. сглаженным разве  что древним ледником
валуном. Могучий Всеволод, пустивший некогда впереди себя "Бронепоезд 14-69"
и потому, может  быть, под  охраной  "Бронепоезда"  сохранивший  себя  как
писатель.
     Подле  -  гранитный  колосс  с  надписью  Nasim (Назым)  и  с  незримой
заповедью нам, оставшимся на земле, - развеять мрак.
     За ним -- озаренная  словно бы внутренней усмешкой, круглая, как земной
шар, гудзиевская голова. Из  серого, твердой породы камня -- камень  такой
крепости идет на причалы.
     Неискоренимый индивидуалист Илья Эренбург и тут чуть поодаль.
     Лжи о нем наворочено со всех сторон -- лопатой не разгребешь.
     Сколько смелости, нет, подлинного героизма  "смертника" Сыромятникоза
потребовалось  ему, чтобы одному, одному изо всех, демонстративно  выйти  в
1953  году  из  конференц-зала в "Правде", где  по  приказу  Сталина собрали
"государственных евреев" - одобрять выселение еврейского народа...
     Когда-нибудь я расскажу об этом подробно.
... Степан. Всеволод. Илья Эренбург. Гудзий. Если бы при жизни сходились
так коротко, как после смерти!..
     Если бы все вместе, плечо к  плечу, отбрасывали, хоть пинками, ползучих
тварей, которые шли в рост, достигали "степеней известных" порой лишь за то,
что кусали их или всего лишь шипели на них.
     Вместе  с  бесстрашным Степаном  я похоронил  надежду  на  то, что  на
доморощенных российских черносотенцев подымет меч на глазах у  всех кто-либо
из старых и любимых всеми писателей. Русский мз русских...
http://lib.ru/NEWPROZA/SWIRSKIJ/svirsky4.txt