Национальные катастрофы, подобные Русской революции, естественно привлекают внимание к вопросу о целесообразности исторического процесса и о месте, занимаемом в нем отдельными народами, то появляющимися, то исчезающими на его арене. Для членов церкви эти вопросы представляются лишь частью еще большей проблемы смысла Боговоплощения, назначения Вселенской церкви и роли, принадлежащей в ней поместным национальным церквам.
Современное преследование христиан в России, беспримерное по своей жестокости и напряженности, особенно остро ставит пред нашим сознанием проблему Русского Православия и требует от нас выяснения как источников его силы и правды, так и причин его исторических неудач. Русские до революции обычно столь органически срастались с плотью своей православной церковной жизни, так глубоко уходили корнями в ее быт и предание, что они даже не ставили перед собой задачи объективного изучения и оценки особенностей Русской церкви.
Они или признавали весь ее уклад, как единственно возможное воплощение христианства, или же совершенно отрекались не только от православия, но и от всякой связи с религией. Трудно сказать насколько подобное отношение все еще сохранилось в России. В эмиграции же оно, по-видимому, по-прежнему широко распространено, невзирая на то, что мы здесь получили исключительную возможность взглянуть со стороны на русскую церковную жизнь, увидеть ее в свете всего разнообразия современных форм христианства и проделать часто трудную, но необходимую работу критической проверки ценности и истинности своего духовного наследия. Живя в непосредственной близости с различными вероисповеданиями, русские эмигранты могут сравнивать свое русское православие как с Западным хри-
3
стианством, так и не с русскими ветвями Восточной церкви. Это сравнение помогает выделить как то, что является общим для всех христиан, так и то, чем отличается русское православие от всех других церквей, включая и Восточные православный церкви. Такой всесторонний анализ, несомненно, будет способствовать возрождению церковной жизни в России после прекращения гонений, так как он поможет разобраться в ее противоречиях. Наша набожность, красота нашего богослужения, смирение и незлобивость русского народа переплетаются самым прихотливым образом с богоборчеством, беспринципностью, национальной самоуверенностью и чванством. Может казаться, что русский народ и русская церковь имеют два равно подлинных, но противоположных лика, открывающихся: один в образе святого старца, дышащего христианской любовью, свободой и смирением, другой в лице изувера, замаливающего свои грехи в длинных уставных службах и в тоже время измывающегося над своими чадами и домочадцами. Отрицать наличие этих двух взаимно исключающих образов русского православия было бы попыткой явно обреченной на неудачу, но возможность их параллельного существования, которое уходить в седую древность нашей истории, требует своего особого изучения и объяснения.
В задачи данной статьи входит исследование лишь одной стороны этого вопроса — веры в Москву, как в Третий Рим, которая является наиболее отличительной чертой русского православия. На этой вере воспитывались поколения русских христиан, на ней было построено здание Московского царства, в ней черпали свое вдохновение вожди русского старообрядчества, и она еще до сих пор имеет глубокое, хотя часто не осознаваемое влияние на мировоззрение русского народа. Вместе с тем вопрос об ее положительном или отрицательном влиянии на судьбы русской церкви и нации до сих пор почти не подвергался обсуждению, точно так же как остается не обследованным, насколько эта вера является подлинно пророческим прозрением сущности русского православия или же, наоборот, искушением, отравляющим жизнь нашего церковного организма. Много разных причин объясняют подобное молчание. Русская либеральная интеллигенция была склонна принимать веру в Москву, как духовную преемницу Византийской империи, за наивное предание давно ушедшего прошлого. Русское официальное богословие также замалчивало его из-за тех глубоких ассоциаций, которыми эта вера была связана с уничтоженным патриаршеством и с чаяниями старообрядцев. Только в писаниях одних славянофилов эти идеи находили свой отклик, но
4
и они по ряду причин не могли приступить к ее серьезному изучению. Одним из наиболее существенных препятствий, стоявших на пути правильного подхода к этому верованию, было глубокое смешение русского и вселенского в православии, о котором упоминалось в начале этой статьи. Даже у славянофилов отсутствовало сознание, что русское христианство имеет свои особенности, выделяющие его из среды других Православных церквей. Русские просто считались членами Греко-Восточного вероисповедания, и обычно предполагалось, что все то, чем отличается восточное православие от других церквей, является типичным и для русского христианства. Это недоразумение обычно вызывало два досадных последствия. С одной стороны, особенности русского православия никогда специально не изучались и потому оставались не осознанными и не использованными. С другой стороны, неправильное отожествление русского и вселенского вело к разнообразным столкновениям между русской церковью и другими восточными поместными церквами, так как русские стремились к их русификации. Встречаясь с различиями быта и обрядов между ними и нами, мы обычно сперва удивлялись этому, а потом начинали убеждать их принять русскую традицию, считая ее единственным подлинным выражением православия.
Это желание рождалось из наивной веры, что все русское является обще-православным и что наш быт и наши традиции есть лишь верное воспроизведение Апостольского христианства. Можно сказать, что первое исследование особенностей русской церкви было начато только уже здесь в эмиграции, и труды проф. Г. Н. Федотова создают эпоху в истории изучения русской церкви. Он оказался первым историком, который приступил к описанию русской церкви, как особой ветви вселенского христианства. В своих трудах («Святые Древней Руси, Св. Филипп и другие») он проник в неведомую до него область национального русского воплощения православия. Образы первых Святых земли русской страстотерпцев Бориса и Глеба, святого Феодосия, русских юродивых и русских князей приобрели в освещении проф. Федотова совершенно новое значение. Он наглядно показал, что русская церковь с самого начала ясно проявила свою индивидуальность и русские внесли в сокровищницу вселенского православия свою особую струю, открыв новые горизонты перед церковью. Только помня эти особенности раннего христианства в России, возможно правильно подойти к изучению его позднейшей истории, в особенности XV столетия, которое и было временем рождения веры в Москву, как в Третий Рим.
5
XV столетие легло рубежом в истории человечества В эти годы было изобретено книгопечатание, открыта Америка, была подготовлена Реформация и совершилось падение Византии. Этот же XV век был концом средневековой Европы и временем возникновения современной мировой цивилизации. Он был также эпохой зарождения Русской империи. Чтобы понять последующее развитие русской истории и разобраться в ее современных событиях, следует остановиться на изучении тех идей и факторов, которые создали из Киевской удельной Руси сначала Московское царство, а впоследствии и Петербургскую Российскую империю.
Киевская Русь была нераздельной частью христианской Европы. Она образовывала ее наиболее восточное крыло, но всеми своими жизненными нитями была связана с своими Западными соседями. Киевская Русь была страной городской культуры, она жила торговлей с Византией и с Скандинавскими странами, с центральной Европой и с Хазарским ханством. Она являлась важным центром, где скрещивались и пути между югом и севером, западом и востоком. Русская церковь Киевского периода была одной из самых обширных, но и самых молодых метрополий Константинопольского патриархата. Она обычно управлялась Греческими митрополитами и считала Царьград своим духовным центром, источником культуры, столпом благочестия и Апостольского предания.
Татарское нашествие внезапно оборвало Европейский период Русской истории. Физически и духовно Русь оказалась оторванной от христианской Европы и включенной в Монгольскую империю. Она перестала быть восточным крылом Европы и сделалась западным аванпостом Азии. Поездки в Орду заменили русским князьям встречи с их западными соседями. Страшное опустошение Киевской области (население Киевской и Черниговской областей было настолько уничтожено, что даже епархии там были закрыты), лишили Северо-Восточную Русь даже физического соприкосновения с Западной Европой. Отброшенная на Восток, потерянная в дремучих лесах и топях Севера нашей равнины, Русь медленно и с трудом, начала оправляться от полученного ею удара. Немногие могли бы выдержать его сокрушительные силы, но Россия смогла не только его пережить, но и настолько вскоре окрепнуть, чтобы скинуть с себя в 1480 г. унизительное ярмо татарского ига. Два фактора в особенности сделали возможным ее воскресение: с одной стороны сохранение остатков населения благодаря естественной защите — леса и болота нашего Северо-Востока и с другой стороны влияние цер-
6
кви, которая пощаженная татарами, стала объединявшим и возрождающим центром для Русского народа.
Отшельники и пустынники XV века силой своей веры и мужеством своего подвижничества вдохнули бодрость и надежду в душу разбитой нации. Московские митрополиты дали стране сознание своего единства и способствовали установлению единоначалия государственной власти. Татарское иго было преодолено не столько успехом Дмитрия Донского на поле брани, как подвигом веры преп. Серия Радонежского и непреклонной волей великих святителей Московских, начиная с Петра и кончая Алексием. Из пепелищ и погромов татарского нашествия вырастала новая обновленная Русь, отсеченная от Европы, обазиатившаяся, но окрыленная чудом своего воскресения и исполненная сознания своей миссии в миру. Собирание России вокруг ее новой столицы Москвы шло одновременно с медленным и мучительным умиранием Византии. Падение Царьграда в 1453 г. почти совпало с свержением татарского ига в 1480 г., и эти два события произвели глубочайшее впечатление на сознание Русского народа...
Византийская империя была вселенским христианским царством для всех восточных христиан, защитницей веры и благочестия, оплотом против всех неверных. Константинополь был Царьград, столица императора мира, где находился престол вселенского патриарха. Он был святой град, освещавший подобно солнцу всю вселенную истиной Христова учения. Падение Византии было поэтому мировой катастрофой, попущением Божьим, тяжелым наказанием за грехи всех христиан. Оно казалось верным признаком неминуемого конца мира. Привычка отожествлять церковь и империю так глубоко проникла в сознание христиан, что крушение последней было равносильно конечному поражению самой церкви, а с этим, естественно, не могло примириться сознание ее членов. Начались поиски выхода и он был найден как в порабощенной Византии, так и в только что освободившейся России во внезапно возникшей вере, что империя не погибла, что Господь не оставил членов церкви и избрал иную страну и иной народ для продолжения своего царства. Россия, единственная свободная христианская держава на Востоке, оказалась этой избранницей Божией, преемницей великой империи, и Москва, ее новая столица, открылась как Третий Рим, как новый и на этот раз последний оплот истинной веры и подлинного благочестия на земле. Трудно сказать, кто первый сделал подобный вывод. Почти несомненно, что он родился в сознании всей церкви, и отдельные лица лишь нашли для него соответствующее выражение. Старец Филофей, восточные иерархи, московские
7
книжники, Аввакум и старообрядцы писали и говорили о Москве, Третьем Риме, не как о чем то новом, но как о вере, разделяемой всем церковным народом.
Итак страдания и унижения России явились источником ее новой славы. Киевская Русь была лишь младшей дочерью Византийской империи. Русь Московская, возрожденная и очищенная, оказалась наследницей Вселенской империи, единственной охранительницей Апостольского предания. *)
Русский народ, неожиданно ощутив свое великое призвание, почувствовал вместе с тем и свое одиночество, которое еще более обострялось от сознания ответственности за судьбы новозаветного откровения.
Размеры журнальной статьи не дают возможности проследить все подробности истории зарождения и последующего развития веры в Москву, как в наследницу Византии. Поэтому предметом данного исследования будут только те стороны этой идеи, которые имеют непосредственную связь с современным положением русской церкви.
Русское церковное общество XV-XVI века горячо поверило в особое призвание Руси. Оно с готовностью приняло на себя ответственность за судьбы вселенского христианства. Но оно показало гораздо менее единодушия, когда перед ним стал вопрос о самой сущности христианства и о характере русской миссии для мира. Конец XV и начало XVI в. оказались поэтому временем исключительных по своему значению споров внутри русской церкви. О них обычно мало знают даже церковно образованные русские люди, так как эти разногласия заслонены от нас более резким столкновением патриарха Никона и старообрядцев в XVIII веке. Но в действительности спор между иосифлянами и нестяжателями и более трагичен, и более решителен для судеб русского православия, чем даже раскол, который был лишь следствием победы иосифлян над Заволжскими старцами в XVI веке. Обе церковные партии, боровшиеся в России в XV и XVI столетиях своими духовными корнями уходили в православие Серия Радонежского и других подвижников XIV века. Возглавителем одной из них был Иосиф Санин, игумен Волоцкого монастыря (1440-1515 г.), другой Нил Майский (1433-1505), строитель скита на реке Соре. Оба они причислены к лику святых и почитаются всем русским народом, несмотря на то, что они находились
*) Это сознание приобрело особую остроту после известия об отступничестве греков на Флорентийском соборе в 1439 г. когда и император и патриарх признали над собой власть еретического Рима.
8
в постоянной, борьбе друг с другом, которая окончилась уже при их учениках жестоким гонением и почти полным уничтожением сторонников Нила Сорского. Подробное описание, столкновений этих двух партий не входит в задачу этой статьи *).
Достаточно, указать, что разница их мировоззрений вскрылась во всей ее глубине в связи с двумя вопросами, особенно волновавшими русскую церковь в XVI веке: 1) право монастырей владеть землями и крестьянами и 2) нравственная оправданность преследования еретиков и предание их смертной казни.
Нил Сорский и его сторонники считали, что монахи, отказавшиеся от имущества, не имеют права владеть землями, а в особенности людьми ни лично, ни как члены общины. Они учили, что монах должен существовать трудом своих рук, и оставаться свободным от мирских попечений. Также решительно восставали они и против наказания еретиков, утверждая, что дух любви Нового Завета несовместим с пытками и со смертной казнью, совершаемыми во имя Христа и Его церкви. Иосифляне же настаивали на необходимости примерного наказания всех инакомыслящих, доказывая примерами, взятыми из ветхого Завета, что подобное действие ожидается Богом от ревнителей благочестия. Они были также уверены, что без владения селами монастыри не смогут ни помогать нуждающимся, ни поставлять для церкви епископов и архимандритов **) и даже не будут в состоянии поддерживать уставное, благолепное богослужение, что иосифляне считали основной задачей монастырей. Острые разногласия по поводу этих конкретных вопросов явились результатом различного понимания сущности христианства.
Обе партии были заняты одним и тем же вопросом — нахождением лучших путей для оцерковления жизни, но выводы, к которым они пришли, были различны. Иосифляне считали, что вся жизнь человека и все ее события, большие и малые, могут и должны быть освящены Церковью и преображены ее благодатью. Но подобное оцерковление мыслилось в строгом соблюдении обрядов, в благолепии быта, и в тща-
*) Смотри статью пр. Г. П. Федотова (Путь, № 27). «Трагедия древнерусской святости».
**) Иосиф Волоцкий писал: «Если у монастырей сел не будет, то как честному и благородному человеку постричься? А если не будет добротных старцев, откуда взять людей на митрополии, в архиепископы, епископы и на другие, церковные, властные места? Итак, если не будет честных и благородных старцев, то и вера поколеблется».
9
тельном хранении отеческого предания. Все мировоззрение иосифлян было окрашено образами, взятыми из Ветхого Завета, и в их суровой преданности к уставному благочестию вспыхивал тот же огонь нетерпимости, которым горели пуритане и другие кальвинисты эпохи Реформации. Иосифу и его ученикам принадлежит заслуга создания московского быта с его строгой церковностью, чинностью служб и иерархичностью всего его уклада. Их идеал жизни нашел свое наилучшее выражение в знаменитом Домострое, написанном в эпоху их наибольшего влияния на жизнь страны.
Нил и его ученики были людьми иного духа, вдохновлявшимися образами Евангельской свободы, любви, милосердия и всепрощения. Они дерзали проповедовать на рубеже XV и XVI века о несовместимости христианства с казнями еретиков, мысль, неприемлемая на Западе в равной степени как для римо-католиков, так и для протестантов. Нестяжатели воплощали в себе ту древнюю струю русского благочестия, которая дала нашей Церкви страстотерпцев Бориса и Глеба и кроткого игумена Феодосия, основоположника русского иночества. Трудно сказать, чем кончилась бы борьба между этими двумя течениями, если бы не произошло вмешательство в нее Великого князя. Вопрос о разводе бездетного Василия Третьего оказался роковым для заволжских старцев. Иосифляне держались высокого учения о царской власти, для них воля царя не была ограничена никакими законами *), и они охотно согласились разрешить развод необходимый в интересах московского государства. Их противники не могли согласиться с ними и признать, что нравственные требования христианства не применимы к правителю православного царства.
Василий III после долгих колебаний встал на сторону иосифлян. Митрополит Варлаам, сторонник нестяжателей, был свергнут. Игумен Даниил, вождь иосифлян, заняв его место, насильственно постриг Соломонию, первую жену Василия, а его самого обвенчал с Еленой Глинской. Взамен этой услуги он получил разрешение нанести решительный удар по своим церковным противникам (брак Иоанна и Елены был заключен в 1523 г., и с 1525 г. начались преследования нестяжателей, закончившиеся полным разорением их скитов в 1553-1554 г.). Новый брак великого князя уже не был бездетным. Василий III получил наследника престола, первого венчанного царя Ивана Грозного. Начало нового царствования было временем торжества иосиф-
*) Иосиф писал: «Царь по плоти подобен всем человекам, по власти же подобен он одному Богу.
10
лян. Сам царь оказался богословом, горячо уверовавшим в учение о Москве — третьем Риме, о неограниченности царской власти и об обрядовом значении православия. Знаменитый Стоглавый собор, созванный им в 1550-51 г., торжественно утвердил незыблемость русского православия, объявив все поместные его особенности конечным выражением вселенской истины. Блестящие военные успехи России — покорение Казани, Астрахани, завоевание Сибири казались дальнейшим подтверждением Божьего благословения, почивавшего на Московском царстве, и укрепляли веру в его особое избрание. Свое торжество иосифляне ознаменовали полным разгромом нестяжателей. Их скиты были сожжены, братья изгнаны или замучены, струя православия, связанная с именем великого старца Нила, перестала открыто проявлять себя, на долгие годы она ушла в подземелье, орошая изнутри духовную жизнь народа. Последствия этой решительной победы были неожиданные для иосифлян и чрезвычайно значительны для судеб России. Смутное время, Раскол, реформы Петра Великого, пугачевщина и даже коммунистическая революция, правда, в различной степени, но все же непосредственно связаны с событиями XVI века нашей истории и с насильственным угашением тех идей, которые защищались нестяжателями. Два последствия их поражения оставили особенно глубокий след в русской церковной жизни. Первым из них было глубокое внедрение обрядоверия в сознание русского народа. Обряд стал рассматриваться, как имеющий силу освящать жизнь и спасать людей даже без их нравственного возрождения. Такая вера в действительность символа придала особенную насыщенность русскому благочестию, но она сопровождалась презрением к ценности человеческой личности, попранием свободы и пренебрежением нравственными требованиями христианства. Эти особенности в понимании обряда чрезвычайно наглядно выразились в отношениях иосифлян к царской власти. Они требовали от царя точного соблюдения всей символики православия, настаивали на ношении им почти что церковного облачения, но они не дерзали предъявлять к нему требований соблюдения нравственной чистоты и христианской справедливости. Одним из самых разительных плодов их веры и преданности к царской власти была трагическая личность их воспитанника — Иоанна Грозного, царя богослова и палача. Вторым и не менее значительным следствием их победы было прекращение роста русской церкви. Для иосифлян Московское православие казалось единственным оплотом правоверия, чудом сохранившимся среди беспредельного океана неверия и злосчастия. Для России учиться у кого-либо было не только
11
излишним, но это было бы отступничеством от Богом данной ей миссии. Русское православие рассматривалось как завершение всей истории церкви: Оно было вершиной, последним Словом истины, дальше которого никуда не нужно и невозможно было идти. Подобный подход к церкви пресекал возможность ее роста, останавливал умственное и нравственное развитие русского народа и обратил молодую Московскую Русь в своеобразный Китай со свойственной ему неподвижностью.
Первые отрицательные последствия победы иосифлян сказались уже во вторую половину царствования Иоанна Грозного. Его исключительная жестокость и распутство, хотя объяснялись проявлением гнева Божьего за грехи народа, но все-таки они не могли не колебать веры в неограниченность царской власти. Прекращение же Богопомазанной династии Рюриковичей наносило еще более сильный удар по учению о Богоизбранности русского народа и его благочестивых царей.
Но особенно грозным предостережением были унижения Русской державы в страшные годы смутного времени, когда западные еретики — поляки и шведы безнаказанно оскверняли великие святыни русского православия. Призвание на царство новой династии Романовых было попыткой восстановить нарушенную нить преемства, считать как бы не бывшим все то, что было пережито Россией в смутное время. Романовы, свойственники Иоанна Грозного, были объявлены прямыми наследниками Рюриковичей. Все благолепие и вся уставность царского быта были тщательно восстановлены, православная Москва вновь заняла подобающее ей место главы Христианского царства. Но время не возвращается назад. Уроки смутного времени не прошли даром. Россия принуждена была начать учиться у Запада. Эпоха ее обособленности была окончена. Это обучение началось с военного искусства, без овладения которым не могла сохраниться политическая независимость страны и покоящаяся на ней вера в Богоизбранность Московского Православного царства. Вначале общение с Западом было строго ограничено заимствованиями в узкой сфере военной техники. Вся духовная и научная жизнь Европы осталась запретным плодом и всякое соприкосновение с нею сурово каралось государственной и церковной властью. В 1620 г. было введено даже перекрещивание всех западных христиан при принятии их в общение с русской церковью, чем еще более было подчеркнуто их окончательное отпадение от истины. Европейское влияние, однако, раз начав проникать в Россию, уже не могло быть остановлено никакими прещениями. Новшества и заимствования следовала одно за другим, и вскоре мощная волна новой жизни стали
12
затоплять всю Россию, добираясь постепенно даже до самых врат церкви. Результатом этой культурной революции явился великий раскол, одно из самых страшных поражений русского православия. Причины раскола не всегда бывают правильно поняты. Нередко они объясняются нежеланием части духовенства и мирян исправить второстепенные подробности нашего богослужения. Героическая борьба старообрядчества истолковывается, как следствие их невежества и фанатизма. В действительности же причины раскола гораздо более глубоки, и они уходят своими корнями в самую сущность русского мессианства. Протопоп Аввакум, Неронов и другие вожди старообрядцев были передовыми людьми своего времени. Вместе с будущим патриархом Никоном они энергично работали, над улучшением богослужения и быта русской церкви, и неоднократно страдали за свои нововведения от своих косных прихожан. Бывшие союзники обратились однако в непримиримых врагов, когда встал вопрос о конечной цели церковного преобразования. Для Аввакума и его сторонников критерием истины было древнее русское православие. Их идеалом были постановления Стоглавого Собора. Они верили, что задача церковной реформы вернуться к Московской старине. Патриарх Никон был первый иосифлянин, который увидал неисполнимость подобной программы церковного обновления. Он показал, что русское православие есть лишь часть вселенской церкви, получившая свою веру и свои обряды от своих учителей-греков. Поэтому он не побоялся прийти к заключению, что в многочисленных случаях разночтений в русских богослужебных книгах необходимо брать за образец греческие первоисточники и при их свете проверять и исправлять русские церковные обычаи. Это решение было потрясающим ударом для всех ревнителей московского благочестия, отступничеством от миссии, вверенной России, действием, подобным антихристову восстанию против Христа. Москва, Третий Рим, единственная хранительница христианской истины, должна была оскверниться заимствованиями из нечистого, Богом отвергнутого источника греческого православия. Для старообрядцев Никон потому был слугой сатаны, великим предателем своей церкви, что он поставил падший Константинополь выше Богом хранимой Москвы. Вначале старообрядцы пытались найти опору в царе, в этом хранителе церковного благочестия. Когда же они увидели к своему ужасу, что и царь соблазнен отступником-патриархом, то стали готовиться к страшному пришествию Спасителя и с мужеством отчаяния вступили в неравный бой с царской и патриаршей властью. Слова Аввакума к восточным патриархам, приехавшим в
13
в 1667 г. в Россию, чтобы судить патриарха Никона, являются лучшим выражением всего мировоззрения иосифлян. В них звучит сила веры, они горят яркими образами, но в тоже время они исполнены русским самомнением и презрением к православному Востоку. Патриархи сначала пытались убедить Аввакума подчиниться собору. Они опирались на вселенский опыт православия, и говорили: «Ты упрям, протопоп Аввакум... вся наша Палестина, и Сербия, и Албанасы и Волохи, и Римляне, и Ляхи все... тремя перстами крестятся, один... ты стоишь на своем упорстве и крестишься двумя персты». На это Аввакум отвечал: «Вселенские учителие, Рим давно пал и лежит невосклонно, и Ляхи с ним же погибли, до конца быша враги христианам. И у вас православие пестро стало, от насилия Турского Магомета немощны есте стали. И впредь приезжайте к нам учиться. У нас Божьей благодатью самодержство, до Никона, отступника, в нашей России у благочестивых князей и царей все православие было чисто, непорочно, и церковь немятежна».Трудно представить себе более трагическую и опустошительную борьбу, чем ту, в которую оказалась вовлеченной русская церковь XVII века. Ее характерной особенностью было отсутствие победителей. Это было побоище, в котором свои уничтожали своих же, пока все церковное здание не оказалось потрясенным до основания. Старообрядцы, эти наиболее убежденные представители иосифлян, безраздельно господствовавшие над русским Православием в течение 150 лет, неожиданно были отлучены от церкви. Они — оплот самодержавия были объявлены врагами государства. Но и сам патриарх Никон не воспользовался плодами своей победы. Преданный греками, которых он призвал в Россию, он был свергнут с престола и отправлен в ссылку. Епископы и клир, которые прокляли и старообрядцев, и отреклись от Никона, оказались не в лучшем положении. Они чувствовали себя беззащитными пред царской властью и стремились всеми способами не навлечь на себя гнева тишайшого Алексея Михайловича. В этой междоусобной борьбе был разрушен тот идеал, которым вдохновлялась русская церковь. Образ Москвы, третьего Рима, был поруган и разбит. Но ничего нового, могущего заменить его, руководители церкви не сумели предложить народу. Русское общество продолжало упорно цепляться за старину, жить наследием прошлого и противиться новшествам, шедшим с Запада, но и после раскола вдохновение было утеряно, вера в богоизбранность подорвана. Реформы Петра Великого нанесли последний сокрушительный удар по Московской Руси. Патриаршество было уничтожено, его место занял Святей-
14
ший синод, скопированный с лютеранского образца. Это унижение православия было лишь неизбежным следствием только что перенесенного им духовного поражения. Петр Великий видел в церкви преграду, мешавшую развитию страны, и он со свойственной ему решительностью смял и растоптал ее быт и устои. Роковой круг завершился. Та царская власть, которая обеспечила победу иосифлянам и которой они вручили охрану уставного благочестия, нанесла им жестокое поражение и предала своих верных союзников. Ревнителей отеческого предания государевы слуги хватали, истязали и принуждали принимать то внешнее обличие западных еретиков, гибельности которого еще вчера учила их церковь.
Итак иосифлянское православие погибло от руки, ею же возвеличенной царской власти. Москва, третий Рим, светильник веры, был покинут. Его заменила новая Европейская столица, названная не русским именем Санкт-Петербурга. Но все эти внешние удары и поражения не могли уничтожить веры русского народа в его богоизбранничество. Она продолжала жить в его сердце, потеряв однако свою целостность, разбившись на ряд извилистых, часто и взаимно противоречащих течений. Три из них заслуживают особого внимания. Первое пыталось упорно продолжать традиции иосифлян. В своей наиболее ярко выраженной форме оно сохранилось в недрах раскола, неуничтожимого, несмотря на все усилия царской власти. Это направление, утверждавшее, что русское православие единственно истинное воплощение христианства, влияло однако на гораздо более широкие круги, чем одно старообрядчество. Трудно найти верующего русского человека, который бы в глубине своей души не считал все остальные церкви низшей и поврежденной формой христианства по сравнению с красотой и истиной русского православия. Второе течение, особенно расцветшее в XIX веке, хотя тоже верило в богоизбранность России, но оно отказалось от мысли, что бытовое благочестие, есть единственный оплот против приближающегося царства антихриста. Оно начало искать иных путей для выявления духовного сокровища, вверенного Богом русскому народу. Это направление не имело единой программы, оно растеклось на множество параллельных струй, то сливающихся, то пересекающихся друг с другом. Вершины своей оно достигло в лице Саровского старца Серафима, столь отличного от иосифлян своей кротостью, радостью и духом свободы. Близко примыкали к нему Оптинские старцы, вдохновляло оно и славянофилов и Достоевского, но и им же питалось и мистическое сектантство России, с его странными прозрениями и мучительными искажениями.
15
Однако основной особенностью XIX века было зарождение третьего течения, русского антихристианского мессианства, начавшегося с движения народников и окончившегося в социалистических и коммунистических партиях. Этот мессианизм добился в наши дни неожиданной победы. Он захватил власть над миллионами русских людей и до сих пор нераздельно царит над ними. Здесь не место описывать сущность русского коммунизма. Достаточно сказать, что он весь соткан из противоречий и срывов. Он уничтожил имя России, но вернул Москве ее царственное место. Он растоптал святыни церкви и народа, но он же провозгласил Кремль твердыней грядущего царства социальной справедливости. Москва, красная столица Третьего Интернационала, заняла место в истории человечества, о котором пророчествовали книжники и старцы XVI века. Возникает вопрос, чем является вера русского народа в свое особое призвание, есть ли Москва, действительно, третий Рим — град, призванный решать судьбы человечества, или же это лишь наваждение, которое стоило России жизни миллионов лучших ее сынов. На этот вопрос обычно даются различные ответы. По мнению одних, иосифляне были правы, Москва есть единственная хранительница вселенской истины, и русское царство одно призвано защищать Христову церковь. Все же выпавшие на долю русского народу испытания суть лишь горнило для укрепления и очищения его веры.
Другие утверждают, что православие с его косностью и обрядоверием исказило подлинный путь России и что Третий Интернационал с его пламенной верой в возможность установления социальной справедливости лучше, чем Церковь, выполняет служение России миру. Наконец, можно считать, что все рассуждения о мессианстве России суть лишь болезненные мечты, мешающие нормальному развитию страны. Только освободившись от них, Россия сможет избежать бесцельного уничтожения своих сынов и приступить к столь необходимому строительству своей жизни на разумных началах свободы и справедливости.
Но возможно и иное решение этой проблемы — признавая подлинность мирового призвания России, вместе с тем отвергать, как ложные, те два ее исторические воплощения, которые пережила наша родина. Согласно этому взгляду и Московское православное царство, и советская коммунистическая республика оба, хотя и по разному искажают подлинный лик России. Ее истинный путь лежит на продолжении традиции, намеченной нестяжателями, которая связана своими духовными корнями с первыми и с самыми яркими ростками русского христианства. Православие Нила Сорского и его учеников
16
воплощает в себе наиболее дерзновенный и подлинный образ русской церкви. Будущее нашей родины зависит от того, сумеет ли наш народ осуществить их заветы в своей повседневной жизни, или же они останутся только прекрасным, но не земным идеалом. Путь, намеченный нестяжателями, не легок, но не труднее самого христианства, и русский народ во все времена своей истории был особенно восприимчив именно к этому образу христианства с его решительными отвержением насилия, с глубоким прозрением в искупительную силу добровольно взятого на себя страдания и жаждой целостной христианской жизни. Быть может, благодаря этим чертам нашей религиозности никогда не были популярны в России преследования и казни еретиков, по той же причине потерпели конечную неудачу старообрядцы с их суровым, ветхозаветным подходом к жизни *).
Россия занимает особое место в истории христианского человечества. Если первый Рим укрепил в церкви дисциплину, дал стройность ее организации, помог росту сознания ее единства и вселенской миссии и, если Византия принесла в общую сокровищницу богатство догматического творчества, то Россия поставила перед христианским сознанием задачу оцерковления всей жизни, преображения всей твари через добровольный подвиг любви и сострадания.
Руccкая бoгocлoвcкая мыcль, руccкая худoжecтвeнная oдарeннocть, руccкая нравcтвeнная чуткocть вce эти духoвныe дары нашeгo нарoда oткрываютcя вo вceй cвoeй пoлнoтe лишь при coприкocнoвeнии c этoй завeтнoй миccиeй Рoccии. Вce cамoe cвятoe и пoдлиннoe в нашeй Цeркви, иcкуccтвe и жизни, так или иначe, cвязанo c этoй cтруeй правocлавия и oна нахoдит cвoe ocoбeннo твoрчecкoe выражeниe в нeпoвтoримoм пo cвoeй рeальнocти и cилe бoгocлужeнии Руccкoй Цeркви. Вcтрeчаяcь c литургичecкoй глубинoй Руccкoгo Правocлавия, нeльзя нe пoчувcтвoвать, чтo Рoccия кocнулаcь цeннocти, имeющeй мирoвoe значeниe, дoбыла coкрoвищe, oбoгащающee жизнь вceгo чeлoвeчecтва.
Руccкoe Правocлавиe узрeлo oбраз Хриcтианcтва, нeизвecтный дo нeгo, oнo вoшлo пoэтoму на cлeдующую cтупeнь ocущecтвлeния Цeркви на зeмлe, нo этo призваниe явилocь и вeличайшим coблазнoм нашeй цeркoвнoй иcтoрии. Пoчув-
*) В этом сочувствии к гонимым и преступникам и в жалости к страждущим русский народ отличается от европейских наций, где все население обычно помогает властям в поимке и наказании виновных, не менее показательно и то, что непопулярность публичных казней «врагов народа» отличает русскую революцию от французской.
17
ствовав себя преемницей Рима, Россия возжелала использовать принуждение — это оружие Рима для выполнения своей миссии.
Начало Рима противоположно Христу, поскольку оно несет мир и благоденствие народам на острие своего меча. Но Рим был покорен образом распятого Галилеянина и он пошел за Ним, разделив с Его церковью свою власть над народами. Церковь приняла этот предложенный ей дар, и вся ее последующая история явилась долгим и трудным изживанием того яда, который заключался в полученном ею мече. Эта болезнь до сих пор отравляет жизнь христианского человечества, и русский народ больше, чем кто либо другой, испил горечь этой чаши. Он острее других почувствовал противоборство Христа и Рима — несовместимость любви и принуждения, но тот же русский народ увлекся мечтой о христианском преображенном Риме, загорелся желанием осуществить идеальное Православное царство, вручив охрану его самодержцу царю, облеченному всей полнотой земной власти. Это искушение Россия должна была искупить долгими столетиями своих страданий, но, может быть, никогда раньше в своей истории она не переживала с такой остротой, как сейчас, гибельные последствия применения насилия в деле установления мира и справедливости на земле. Русские христиане получают в наши дни новое крещение мученичеством. Они испытывают на опыте различие между законом христианской любви и свободы и властью Рима.
Если Русская Церковь поможет всем христианам преодолеть соблазн неверного пользования силой, то Россия во истину выполнить свою мировую миссию. Ее столица, Москва, займет тогда место одного из основных этапов в развитии христианского сознания на земле, и Москва сможет, по справедливости, быть названной Третьим и последним Римом, то есть, тем Градом, который сделал ненужным древний Рим — тот центр мирового единства, который мечом и огнем пытался слить в нераздельное целое все народы земли.
Париж. 22. IV. 35
Журнал "Путь" №51