В начало | Каталог | |
ГУМАНИТАРНАЯ БИБЛИОТЕКА АНДРЕЯ ПЛАТОНОВАСтрелецкий десятник Из
Москвы с новым воеводой наехали в Астрахань ратные иноземцы —
англичане и шведы — и на новый, невиданный лад стали обучать
астраханских сотников и пятидесятников, те собрали на переучку своих
десятников, и так дело дошло до простых стрельцов, которых оторвали от
домов, заставили бросить промыслы и торговлю и жить в больших и
нескладных постройках стрелецких приказов.
Только десятники и более старшие начальные люди могли по-прежнему жить у себя по домам. Никита Петух, как новоприборный стрелец, был свободен только в воскресные дни, и тогда он бежал к Маше. Он не мог без нее прожить долго. Тоска его не унималась… — Покинь ты ходить к ней, блудяща душа! Далась тебе Машка! Постыл ты ей, — сказала ему старуха. — А может, полюбит! — с надеждою возразил стрелец. — Не блудом я: замуж возьму, всю жизнь любить стану! Старуха качнула головой. — Да кто же таких берет замуж! Ума ты рехнулся! — Каких — «таких»?! — удивился Никита. — Слепой ты, что ли! Не та стала Маша: вино пьет, гуляет! — сказала старуха. Никиту как обдало варом… Он пошел от корчмы сам не свой. Но оставить ее он уже не мог. Он ходил за стрельчихой в церковь, как тень. Она становилась всегда перед образом «Усекновенной главы Предтечи», но не молилась, а молча стояла часами на коленях, словно упиваясь зрелищем отрубленной головы. Из церкви Никита тащился за Машей. Она не гнала его, словно не замечала… — Хороша у тебя стрельчиха! — сказал ему брат воеводы, стольник Михайла Семенович Прозоровский, так вдруг, ни с того ни с сего, увидев его в карауле. — Да я не женат, князь Михайла Семеныч, сударь! — ответил Никита. — Знать, сударь, ты обознался! — Чего врешь! Не ногаец — жену хоронить от людей. Намедни ты с ней из Предтеченской церкви… — Какая же она мне жена! Так, блудливая вдовка, сударь! — с поспешностью злобно ответил Никита. — Со всеми знается, ну… так и я не плоше других… — Брешешь! Гулящие к богу с таким усердием не прибегают. Видал я, как молится… Никита вскипел. «И княжич к ней, боярская кровь! Далась вам чужая доля… Всем надобна Машка!» — подумал он. — Умом она тронута, сударь! И в церковь-то шляется не к молитве: на отсеченную голову ходит глядеть. Мнится ей, будто в Предтече голову мужа казненного видит. Вот грех-то!.. — За что же ее мужа казнили? — настойчиво, с любопытством расспрашивал стольник. — Разин в Яицком городке ему голову ссек. Она и ума рехнулась: блудит, да плачет, да в церковь таскается, сердце терзает… Сказывает: «Блудом живу, а любви не знаю. А того полюблю, кто голову срубит Стеньке-злодею…» — А где та женка живет? — с еще большей настойчивостью допрашивал брат воеводы. — Да что ты, сударь! Срамно мне и молвить такой грех: безумка гулящая, пьяная баба на что тебе, князю? — воскликнул Никита, кляня себя за то, что сказал Прозоровскому слишком много. И князь Михайла вдруг засмеялся. Прозоровский не спрашивал больше Никиту, но дней через пять как-то вечером Никита услышал в корчме его голос. Никто из гостей старухи так не тревожил Никиту, как этот богатый князь. Молодой, в красивом доспехе, высокий и статный… Больше не было времени ждать. Никита сумел подарить своему сотнику, небольшому дворянину, сукна на кафтан и вскоре после того был назначен десятником. С того дня, как он приехал в Астрахань, у него лежали припрятанные разинские деньги, данные на дорогу атаманом. Никита решил, что теперь нечего уже думать о возвращении к Разину и не к чему тем деньгам пропадать. «Куплю домок да пойду Марью звать к себе в дом. Неужто не опостылело ей там, у бабки?» — подумал Никита. Никита пришел на кладбище, где вот уже больше года под камнем были надежно запрятаны его деньги, данные на дорогу Разиным, вытащил их, купил давно уже присмотренный домишко и побежал к стрельчихе, решившись позвать ее жить в свой дом, к себе навсегда… Старуха поставила пред ним вино и закуску. Никита мигнул ей к выходу, и старуха ушла. — Маша! — глухо позвал Никита. Вдова не откликнулась. — Маша! — настойчиво звал он. — Выйди ко мне, не страшись… — А чего мне тебя страшиться? — задорно спросила стрельчиха. — Хошь убить, так убей, мне жизнь не мила. Чего тебе надо? Маша вышла к нему злая, холодная, как в то утро, после ночи, проведенной на острове. — Зачем пришел? — спросила она, ознобив своим голосом. — Проведать пришел, — робко ответил стрелец. — Сядь со мной, выпей вина. — Что ж, налей. Мне вина отрекаться негоже. Никита ей налил вина. — Слышь, Марья, измаялась ты, и я с тобой муку примаю. Обоим нам горько. Покинь ты свою старуху, идем ко мне жить, — осмелился он. — Замуж иди за меня. — На что ты мне нужен? — Люблю я тебя. Сама знаешь: ночи не сплю, под окнами у тебя терзаюсь. Гляди, извелся как: кости одни да глаза остались. Помнишь сама — я дородный был!.. — Что мне твое дородство?.. — Полюби меня. — Тошно глядеть на тебя! Гадок ты мне. За что мне любить тебя? — За любовь мою! Ведь себя не жалел, в реку скакнул за тобой. Атаману изменщиком стал за тебя. Иссох, истомился, ведь видишь!.. — Не просила меня спасать из воды и от злодея тебя не держала! А ты языком не пори. Позвал, так вина наливай! Буду пить! Али жалко?.. — Да что ты, Маша! Да пей, сколько хошь!.. — И рад! Чаешь, напьюсь — и меня добьешься! Пес добьется, а ты никогда! — со злобой сказала она. — Что бабку услал, так мыслишь — и Машка твоя? Проста твоя хитрость! — Она постучала по столу пальцем. — Машенька, жить не могу без тебя. Люблю тебя, пропаду… — умолял Никита. — Не можешь жить, так издохни. Я тебя не держу. — Маша! — с мольбой воскликнул он. — Я за тебя казацкую долю покинул, в стрельцы предался. Я к тебе не забавы искать, я жениться хочу на тебе. Да и чем я других тебе хуже?!. — А тем хуже, что горе мое опакостил, — вдруг со слезами сказала она. — Я не своя была: мужа любимого истеряла. А ты ко мне блудом собачьим пришел, опоганил!.. Налей, еще буду пить!.. — Такое-то горе твое! — злобно воскликнул Никита. — Вино пьешь да путаешься со всеми… Кому старая кочерыжка вино подает, к тому и ты на закуску! Такое и горе!.. — Теперь-то все горе во злость изошло. А первое свято было. — Князем прельщаешься? Ныне я видел, что брат воеводский к тебе ходит… Она с нехорошей усмешкой сверкнула глазами. — Чего же не ходить: знать, сладка! Сама наблужу, сама рассужу! Кто мне хозяин!.. А брат воеводский — богат, и собой пригож, и злодея хочет сгубить! — Маша вся подалась к Никите и, перегнувшись к нему через стол, зашептала со страстью: — Сказывают, бояре и царь даровали злодею вору прощенье. Стрельцов казненных, наше вдовство-сиротство ему простили, а воеводский брат Мишенька, князь молодой, стольничек, сабельку выточил на него, пистолик призарядил, изготовил… Придет ворище назад — и смерть ему будет!.. Да как же мне, вдове, такого удалого князя не полюбить, коли он ни бояр, ни царя самого не страшится и голову Стеньке проклятому снимет?.. — Народ разорвет тебя вместе с князем, княжецкая подстилка! Народ-то Степан Тимофеича любит и чтит! — забываясь в хмелю и ревности, крикнул Никита. — Он за долю людскую идет, Степан-то! Вот что!.. А станет к тебе еще воеводский ублюдок шататься, — с угрозой закончил Никита, — так знай, что я ноги ему сломаю!.. Я тебе всех прощу, а Мишке твому… Никита не досказал, вскочил с места и выбежал из корчмы. ОГЛАВЛЕHИЕ |
||