В начало | Каталог | |
ГУМАНИТАРНАЯ БИБЛИОТЕКА АНДРЕЯ ПЛАТОНОВАПослов — как грибов Девять
месяцев жили казаки в Яицком городке. Жизнь текла мирно, спокойно.
Купцы отстроили снова свои лари и лавчонки, подторговывали кой-чем.
Рыбаки выезжали на промыслы, привозили рыбу. Зимою прикочевали ногайцы,
разбили свои кибитки у города и продавали овец, молоко и сыр, брали в
обмен всякое платье, ленты, бусы, мониста, перстни.
Каждая улица городка стала казачьей станицей, и станицы несли дозорную службу. Иван Черноярец исправил городовой снаряд. Сукнин высылал дозоры для вестей в устье Волги и в море, Митяй Еремеев слал всадников в степи. Не раз в эту осень и зиму выходили казаки на стругах и челнах в набеги на персидских купцов, разбивали морские караваны и, захватив добычу, возвращались в Яицкий городок, как домой. В первые месяцы ждали осады. Но почему-то никто не спешил походом на непокорных казаков. Степан догадался: начальные люди и воеводы знают, что Яицкий городок скоро будет без хлеба. Осадный запас зерна был рассчитан только на местных жителей и стрельцов. Прибавление разинских ртов за зиму обеднило житницы. Еще полгода — и в городе должен был наступить голод. Тогда воеводы смогли бы взять казаков, как цыплят. Между тем слухи о вольнице разнеслись по всему государству, и что ни неделя, с Волги и с Дона в Яицкий городок пробирались гурьбами бездольные люди. Степан понимал, что если в начале похода были трудны недели, проведенные без хлеба на Волге, то еще тяжелее будет бесхлебье здесь, в городке, где кругом голодная степь. Он предпринял набег на каспийские учуги, захватил там запасы хлеба, луку и чесноку. С учугов не могло быть большой добычи. Посчастливилось раза три захватить царский проданный хлеб у персов. Разинские морские струги возвращались с добычей с моря, но целый город насытить они не могли. Степан Тимофеевич послал своих казаков вверх по Яику — разведать, нельзя ли купить хлеба у яицких казаков. Но те приняли посланцев нечестно: их связали и били в старшинской избе в верхнем Яицком городке. И яицкий атаман им вычитывал со внушеньем: — Не лезть бы вам краше было в чужой огород, воровские люди. Царь указал нам с вами не знаться, и нас даже рыбу ловить теперь не пускают в низовья. Ни хлеба, ни мяса от нас не ждите: кто к вам повезет, тому быть в тюрьме… В Камышине лазутчик Разина был схвачен стрелецким головою, забит в колодки и отправлен в Москву. Перед весной Разин выслал своих казаков для вестей в Астрахань. Возвратясь, посланцы сказали, что царь сменил астраханского воеводу Хилкова на нового — князя Прозоровского, который везет с собой из Москвы иноземцев в пушкарские и стрелецкие начальники, а пока астраханцы готовят полки на Яицкий городок. Степан приказал заново осмолить, оснастить и приготовить к походу морские струги. Заскучавшая от безделья ватага взялась за плотничные орудия. Никто не спрашивал, куда будет поход: казаки уверились в своем атамане и во всем на него полагались. Работа на берегу велась день и ночь. Вся пакля, какая была в городе, ушла на конопатку морских стругов и челнов. Вся смола, заготовленная в осадных котлах по стенам, была истоплена на осмолку судов. — Смотри, Степан, вдруг нагрянут осадой, а мы всю смолу извели. Чем отбивать? — предостерег Черноярец. — Не поспеют нагрянуть, — уверенно сказал атаман. — Вот ветер попутный подует, и мы — в море!.. Но Степан ошибся. Темной весенней ночью, полной тепла и звезд, из степи послышались вестовые выстрелы, недолго спустя под стеной промчались казацкие кони и у ворот раздался поспешный тревожный стук. — Отворяй! Осада на нас! — крикнул дозорный казак. Конный дозор въехал в город, везя в тороках спутанного калмыка. Тут же ночью взятого «языка» потащили пытать в застенок. Пленник рассказал, что наутро под стены придут десять тысяч кочевников тайши Мончака, с которым астраханские воеводы сговорились, что он не выпустит разинцев из Яицкого городка, пока не подойдет стрелецкое войско. Пленник также сказал, что калмыкам в награду за службу обещано все, чем владеет Разин с его казаками. Той же ночью Наумов вывел из Яицкого городка в степи тысячу конных. Наутро войско кочевников показалось вблизи города. Разинцы выставили ратных людей по стенам и изготовили к бою пушки, но не стреляли. Весь день просидели в осаде. В сумерках толпы кочевников стали ползти к стенам, и тут-то со стен ударили разом из всех пищалей и пушек, а сзади, из степи, с гиком и свистом врезалась в войско кочевников конная тысяча казаков Еремеева. Калмыки бежали в степь, бросив раненых и убитых. От захваченных в плен разинцы дознались, откуда идет стрелецкое войско, и тотчас же степями Степан Тимофеевич сам вышел навстречу стрельцам. Еще до рассвета в неожиданной схватке он разбил два приказа стрельцов воеводского товарища Безобразова и вернулся в город с победой. Казаки ликовали. Они казались сами себе непобедимыми, чувствовали свою великую силу и верили в удачу своего атамана. Теперь пока можно было дышать свободно, не ожидая присылки нового войска. Степан указал усилить работы по стругам и челнам. Он отказался с вечера от пирушки, которую Федор Сукнин хотел закатить по случаю победы над стрельцами. На рассвете, поднявшись раньше других, Степан Тимофеевич сходил в рыбацкую слободку, где сотни людей работали над подготовкой стругов. Вся правая штанина его красных запорожских шаровар была испачкана липкой, густой смолой. Он не умел смотреть на работу со стороны, и где что не ладилось — всюду брался сам помочь и исправить. Возвратясь, Степан не пошел в дом, хотя радушный хозяин поджидал его к пирогу. Через широкий двор он прошагал в яблоневый сад есаула, где под утренним солнцем облетали белые лепестки с деревьев и кружились вместе с гудящими пчелами. Здесь были рукой хозяина установлены четыре широкие скамьи. Но Разин не сел на скамью; он повалился в траву под еще прозрачную тень дерева, чтобы лучше, всем телом, чувствовать разогретую влагу земли, и глядел на небо. Ему хотелось побыть одному и подумать. Струги у пристани готовились к морскому походу. Многие уже можно было спускать на воду. Но Степан Тимофеевич опасался, что воеводы выслали также и по морю ратные силы. Войско разинцев не было искушено в морских битвах, и атаман боялся, что на море его казаков разобьют, тем более что иные не хотели идти в морской поход к чужим землям, их тянуло вернуться на Дон, с повинной к войсковой старшине. Несколько дней назад было поймано с десяток таких казаков. Перед казнью под пыткой один из них признался, что получил от Корнилы письмо к казакам с увещеванием покинуть Степана и нести покорную голову на Дон. «Послал бы тебе их покорные головы, чертов крестный! — раздумывал Разин. — Дождешься от нас покорных голов, как воротимся из-за моря. Посмотрим тогда, кому быть войсковым атаманом и куда поворачивать казакам!.. Натяну твою толстую шкуру на войсковой набат, чтобы круг созывать в Черкасске!..» Сукнин и Наумов сговаривали Степана увести казаков к новым пределам за море, смелым ударом напасть на крепости шаха и, показав свою удаль, поставить казачий город в чужой земле, обусловив заранее свою казацкую вольность. Но Степан не хотел навсегда покинуть отчизну. Он считал своим долгом осуществить мечту брата Ивана о казацкой державе от Буга до Яика. «Научились гулебщики саблей владеть. Год — не малое время. Гульба да набеги взрастили мне казаков — теперь бы и на азовских стенах не посрамили казацкого Дона», — думал Разин, лежа в траве и глядя в глубокую весеннюю синеву, в которой кувыркались тихие беленькие барашки облачков, гонимые влажным и резвым ветром. Две чайки с криком дрались над садом. Одна выронила рыбешку, и вдруг обе скрылись в направлении реки… «Эх ты, Дон, степи родные!» Чайки разожгли в нем тоску. Степан припомнил любимый остров, песчаную косу, таких же серебряных чаек. Он закрыл глаза, и лицо Алены представилось ему, ласковое и доброе… Нет, во что бы то ни стало воротиться на Дон! Да прийти богачом, хозяином, силой прийти, чтобы все же свалить Корнилу и затоптать его сапогом. Отомстить за Ивана и воротить всему Дону былую казацкую волю. А силу, богатство найдешь только за морем, в кизилбашской земле. — Степан Тимофеич, где ты?! — крикнул с крыльца Сукнин. Разин смолчал, прислушался к лязгу железной щеколды, понял, что есаул снова вошел в избу, и закрыл глаза… — Степан Тимофеич! Батька! Степан! — послышалось несколько голосов с крыльца есаульской избы. Степан по-мальчишески затаился. С камышистой песчаной отмели слышались крики, стук топоров и песня:
Рядом с собой Степан услышал приглушенный смешок. Он поднял глаза и встретился взглядом с ясными, озорными глазами Мишатки Сукнина. — Ты чего? — с усмешкой спросил Разин. — Хошь, в малину тебя схороню? Ни в жизнь не найдут! — предложил Мишатка в восхищение от озорства атамана, который лежал в траве, когда его звали. — Тятька как хочет меня секчи, я всегда — в малину. — Степан Тимофеич! Где ты, атаман?! — еще раз крикнул с крыльца Иван Черноярец. — А может, по делу кличут, — серьезно сказал Мишатка. — Какое там дело! — махнул рукой Разин, любуясь мальчишкой и думая о своем сыне. — Бражничать! — поддаваясь его недоверию, подхватил Мишатка. — Ух, тятька мой бражник! Матка ему: «Ты меня-то с Мишаткой пропьешь!» А он ей: «Небось, не пропью-у!» — смешливо передразнил мальчишка повадку хмельного отца. — Чего же ты молчишь-то, Степан! — досадливо проворчал, выглянув из кустов, Черноярец. Мишатка весело захохотал. — А мы со Степаном Тимофеичем спрятались! Ладно — тут. А кабы в малину — тебе бы вовек не найти! — восторженно выкрикнул он. — Баловники вы со Степаном Тимофеичем, — с деланной строгостью сказал Черноярец. И обратился к Степану: — Не зря тебя ищем-то, батька! Послов понаехало — диво!.. — Что за послы? — Урожай на послов: с Астрахани дворяне — двое голов стрелецких от воеводы, да от донских атаманов казаки с царской милостью. — Вместе ехали? — настороженно спросил Степан. — Астраханские — с моря, а те — через степь. С разных ворот пришли. Казакам я баню велел истопить, пусть попарятся прежде; а дворяне — те, знать, не к нам, к протопопу. В церковь к обедне поехали… — Давно я не хаживал в церковь, — сказал Разин и, не входя в дом, направился к воротам. За ним устремились все бывшие в доме у Сукнина… Богомольцы разделились на обе стороны, пропуская вперед атамана. Удивленный, опасливый шепот зашелестел среди них: за все девять месяцев пребывания в городке атаман ни разу ногой не вступил в церковь. Протопоп кончал службу. Заметив Разина и толпу казаков, он смутился, забормотал невнятно и заспешил. Воеводские послы незаметно, бочком отступили к алтарной двери и скрылись в алтарь. — Держи собак за хвосты! — озорно и громко выкрикнул Черноярец. Кругом зашикали на нарушителя тишины. Протопоп бормотал себе под нос молитвы, не смея поднять взора. Хор отвечал нестройно, поспешно. Всем не терпелось скорей довести до конца церковную службу. Все понимали, что главное впереди… Перед крестным целованием, обратясь громко ко всем, протопоп попросил прихожан остаться в церкви. Люди сбились толпой к амвону. Разин вызывающе двинулся вперед. Расталкивая толпу, за ним прошли казаки и особою кучкой стали возле амвона. Воеводские послы несмело вышли из алтаря. Один из них, оглядывая толпу, развернул воеводскую грамоту и стал читать вслух. — «Ко причту соборной церкви святых апостолов Петра и Павла, ко всему духовенству, горожанам и ратным людям Яицкого городка… — прочел дворянин, тяжело перевел дух и торопливо добавил: — атаману гулебному Стеньке Разину и его есаулам и всем казакам…» Именем государя, царя и великого князя астраханский воевода призывал попов усовестить горожан и отвратить их от всякого худа. Степан не умел внимать витиеватой приказной речи. Она в нем вызывала досаду. Приказные грамоты писались словно для того, чтобы труднее было уразуметь. — «А вам, богоусердствующим прихожанам и яицким ратным людям, тех богоугодных священнослужительских увещаний слушати и в воровстве не стояти и подати и недоимки великого государя его величества Алексея Михайловича царевым людям давати против прежнего и грабежу не чинити…» — громко читал дворянин. — А-ами-и-инь! — по-пономарски звонко прервал Черноярец. В толпе засмеялись. Дворянин искоса взглянул на Степана. Разин стоял мрачный, с черным лицом, угрюмо потупив взор. Не шевельнулся. — «А тебе бы, вору, гулебному атаману Стеньке, и вам, есаулам и казакам, воровство бы покинути, — запинаясь, торопливо читал посол. — Вам бы ружье положити да податься к домам в Войско Донское… Твоим, Стенька, лихим воровством заслужил ты у великого государя смерти, а когда воровство покинешь, милостив государь и, бог даст, тебя, Стеньку, простит и вины заслужить дозволит…» Разинцы глядели на своего атамана. Степан, не моргнув, смотрел куда-то вперед — на царские двери. — «И вам, есаулам и казакам, по милости государя вины отдадутся…» — читал дворянин. Многие переглянулись. Именем царя воевода обещал им прощенье вины за мирный возврат на Дон. Выскочить из яицкой мышеловки и мирно уйти на вольную жизнь — это была завидная доля. Сам атаман не перечил и слушал молча. Значит, боярское обещанье смутило даже его. Так же поняли и послы… — «А буде сильны учинитесь, от воровства и грабежу не отстанете и лихо чинить…» — окрепшим, уверенным голосом вычитывал дворянин. — Тпру! — прогремел голос Разина. Вся толпа богомольцев вздрогнула и замерла. Люди страшились перевести дыханье… — Слазь, приехали! — резко сказал атаман в напряженной мертвенной тишине. — Во храме божьем… — дрожащим голосом начал увещевательно протопоп. — Духота во храме, — перебил его Разин. — Идем-ка на волю! — Он, не оглядываясь, пошел к выходу. — Ведите дворян на площадь, — добавил он на ходу. Народ повалил за ним… Над городом зычно ревел набат. Со всех улиц бежали люди на площадь. Из рыбацкой слободки с топорами неслись работавшие над постройкой и починкой судов плотники, рыбаки, казаки… На площади, где при взятии городка казнили сопротивлявшихся стрельцов, собрался народ. Здесь уже девять месяцев кряду сходился казацкий круг для обсуждения общих дел. Степан взошел на помост. Сергей и Иван Черноярец несли перед ним атаманские знаки. Тут же в толпе стояли посланники Дона. — Послов у нас нынче богато, — сказал Черноярец — Не обессудьте нас, атаманы донские: перво с дворянами станем беседы вести, а там уже и ваше слово послушаем. Донцы пробубнили что-то невнятное под нос. — Пожалуйте, господа дворяне, сюда, на помост. Отсюда народу слышней, — позвал Черноярец. Приведенные из церкви дворяне поднялись на дощатый помост. — Здорово, головы еловы! — громко сказал Степан. — Что за черти пригнали вас? — Именем царским прислал нас боярин и воевода, астраханский князь Иван Семенович Прозоровский, а черти нас не гоняли, — смело сказал один из дворян. — Что бояре, что черти — все радость одна! — заметил Сергей Кривой. Разин взглянул пристальнее на старшего дворянина. — Никифор Нелюбов тебя прозывают? — спросил он, узнав в нем знакомца. — Нелюбов. — Ты, стало, брата Ивана в Москву повез к палачам? — Твой брат на меня не роптал… и силен не чинился… поехал добром, — сбивчиво пробормотал дворянин. — Чаешь, и я добром к палачу пойду? — с мрачной усмешкой спросил Степан. — Добром не пойдешь — и силой свезут! — вмешался второй голова, Семен Янов. — Тебя не на казнь зовут — сулят милость. — Встал ты на самого государя — и казни повинен, а сложишь ружье — и тебя простит государь, — подхватил Нелюбов. — Круга спросим — как порешит! — оборвал Степан. Он снял шапку и поклонился толпе. — Слыхали, братове казаки, что паны-головы бают? — Слышали! — отозвались в толпе. — А когда идут сговаривать к миру да к добру, то войско с собою ведут ли? Слыхал ли кто этакий мир? — с насмешкой спросил Разин. — Какое войско? Брехня! — воскликнул Нелюбов, еще не знавший, что Разин накануне разбил Безобразова. — Бесстыжая рожа! — зыкнул Степан. — Я стрельцов разбил и прогнал. Мы степных разбойников порубили к чертям… Где ж брехня?! И вас за обман порешим. Не так, атаманы? — обращаясь ко всем, спросил Разин. — Верно, Степан Тимофеич! С изменой пришли послы: шли звать к миру, а войско степями выслали! — откликнулись голоса казаков. — Палача! — позвал Разин. Несколько пар казачьих рук схватили дворян. И тут же, невдалеке от помоста, им саблей срубили головы. Угрюмо глядели на казнь донские послы. Старый Ерема Клин, бывший со Степаном в посольстве, снял шапку и перекрестился. — Ваш черед, атаманы донские! — произнес Черноярец, приветливо поклонившись черкасским посланцам и приглашая их на помост к атаману. Смущенно потупясь, взошли казаки на помост. Их было пятеро, старых знакомцев Степана, матерых донцов разных станиц. — Корнила прислал? — резко спросил их Разин. Вперед выступил тучный Ерема Клин. — Круг прислал, Степан Тимофеич, — сказал он. — Москва доняла нас: хлебного жалованья бояре давать не хотят. Сказывают — весь Дон за тебя в ответе. Круг тебе пишет: уймись. Приходи на Дон со своей голутьбой. Станем в ладу жить: всех во станицы примем и в круг пускать станем по старине. А как повернешься на Дон — и царь свою милость во всем сулит… Степан засмеялся коротким и громким смехом. — Видали вы, атаманы, как я боярской милости верю! Скажите Корнею: не пойду к нему и своим казакам не велю. Продал он брата Ивана, продавал не раз украинских казаков, продавал беглецов московских. И нас он продаст за три гроша. Понизовские богачи голутьбе не товарищи! И грамоту мы читать не хотим. Несите ее назад да скажите, как мы обошлись тут с боярскими посланцами, — заключил Степан. — На том вам поклон… Он поклонился. Донцы поклонились ему. — Ладно ли я сказал, дети? — спросил Степан у народа. — Добре сказал! Не видали мы от старшины добра. — Здрав буди, батька! — крикнули с разных сторон. — Конец кругу! — объявил Иван Черноярец, и площадь враз загудела мирным и оживленным говором, как на базаре, будто не было только что казни дворян… Донцы потеснились к лестнице, чтобы сойти с помоста. — К атаману пожалуйте, братцы донские послы, хлеба-соли откушать, — позвал их Федор Сукнин. — Здорово, Клин! — приветил Степан, обнявшись со стариком. — Дела порешили, а ныне пображничаем! Да, чур, за брагой про ваше посольство — ни-ни! А то во хмелю побранимся! — серьезно пригрозил Степан. — Здоров, Пинчейка-толмач! И тебя нарядили в послы? Корнила хитер: послал тех, кого я люблю! Иным бы посек башки. — Чаяли, посечешь и так, — усмехнувшись, признался Иван Губанин, третий из донских послов, и почесал в затылке. Вокруг засмеялись. — Вы добрые казаки, пошто вас секчи! — возразил Черноярец. — Вместе еще поживем на Дону, на кругу поспорим-ся и дуваны поделим, — сказал Митяй Еремеев. — А паче, что круг вас послал — не Корнила, — поддержал и Наумов. — Как Алена? Как дети? Как брат Фролка? — расспрашивал казаков Разин. Клин вытащил из мешка узелок, завязанный женским платком. — Фрол Тимофеич наезжал в Черкасск. Все у тебя слава богу. Вместе с ним ехали до Зимовейской, в твоем курене ночевали, казачку видели и робят. Лепех тебе напекла Олена Никитична. Мыслю, что нынче уж дюже черствы, — а все же из дому. Клин протянул Степану гостинцы… Послы просидели до ночи и наутро отъехали на Дон, только Пинчей отстал от них и остался в войске Степана. — Что ж я хозяйке скажу от тебя, Степан? — спросил на прощанье Клин. — Скучилась дюже, плачет. — Поклон отдай. А сам как сберусь, так наеду, — уклончиво ответил Степан. ОГЛАВЛЕHИЕ |
||