Батарейная тюрьма

В комфортабельной камере следственного корпуса давали даже книги. Так как никто, кроме меня, по-русски не читал, то я стала их полновластной хозяйкой. Тюремные библиотеки тщательно не проверяются, и я получила удовольствие от чтения первого издания «Мужества» Веры Кетлинской. Там один из героев выходит после собрания, смотрит на звездное небо и проникновенно говорит о том, как спокойно и хорошо жить, когда у власти стоят — и тут идут имена коммунистов, уже десять лет тому назад ошельмованных и расстрелянных. В последующих изданиях этих имен уже нет!

Очень милой была Анни, по-видимому, адвентистка. Чтобы иметь возможность в субботу не работать, она работала дома на вязальной машине. Не ела мяса. Брала только хлеб, кашу и чай. Остальное — из передач, которые ей регулярно приносили. У нее уже кончилось следствие, и она о нем великолепно рассказывала. Следователь был вежливый и вел с ней следующую беседу: «Вы в Библию верите?» — «Да» — «А как насчет заповеди «не убий»?» — «Да, нельзя убивать.» — «А в Красной Армии приходится убивать?» — «Да» — «Значит, вы против Красной Армии!» — «Верите вы, что когда-нибудь настанет Царство Небесное?» — «Да!» — «Будет оно похоже на Советскую власть?» — «Нет!!!» — «Но вы ждете Царства Небесного?» — «Да!» — «Значит, вы хотите, чтобы настал другой государственный строй!»

 

Потом в бане, в условленном месте, было нацарапано: Анни — 10.

Была маленькая женщина — портниха, взятая вместе с мужем. Оказывается, один энергичный и почтенный человек, налаживавший за деньги на моторной лодке бегство в Финляндию, в последний момент выдавал людей. По всей вероятности — служащий НКВД. Ее муж был тут же в больнице. Когда выводили больничную камеру на прогулку, под нашим окном раздавалось покашливание мужа, а жена, вскочив на подставленную женщинами скамейку, кричала ему приветствие. Моя обязанность во время подобных мероприятий была — причесывать волосы. Тогда они были у меня густыми и очень легко становились пушистыми. Я стояла у самого волчка, перед нашим зеркалом, совершенно своей головой закрывая камеру. Если волчок открывался, я приближала свое лицо, спрашивая, в чем дело? За это время все за моей спиной приходило в порядок, и открывший дверь надзиратель видел мирно сидящих женщин. А я старательно приглаживала свои волосы.

Было начало июня. Я представляла себе, как пышно у крепостных стен цветет сирень. Очень я любила это время в Таллинне. На душе у меня было горестно.

Мы имели дело не только с надзирателями — еду и передачи разносили молодые люди, очевидно, не очень страшно провинившиеся. С нашей молодежью особенно приятно и оживленно переговаривался один из таких юношей. Однажды Аманда, флиртовавшая со всеми, удивленно отстранилась от открывшегося раздаточного окошечка, где появилось лицо молодого человека, и сделала мне знак подойти. Оглянувшись в обе стороны, юноша вынул из-за ворота рубашки гроздь темно-лиловой сирени! «Это вам, только не выдавайте меня», — сказал он, закрывая окошечко. Это было как воплощение мечты. Мы все дышали этой сиренью, радовались, любовались, поклялись, что съедим ее, если нагрянет неожиданный обыск.

Очень своеобразной была судьба Фриды — о ней более долгий рассказ.