НКВД в период массовых репрессий

На июньском пленуме ЦК ВКП(б) Ежов доложил делегатам о раскрытии «заговора» в органах НКВД, главным фигурантом в котором был бывший нарком Г. Ягода. Ежов сообщил об аресте более 140 сотрудников НКВД, непосредственно участвовавших в различных заговорщических организациях. Он имел в виду прежде всего аресты ягодинских кадров. Следует заметить, что нарком внутренних дел докладывал Сталину о разоблачении этого несуществующего заговора в НКВД прежде, чем были раскрыты «заговоры» в Красной армии и других ведомствах.
Делегатам пленума было доложено о подготовке государственного, так называемого «дворцового переворота» и планов по формированию

1     ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 5. Д. 883. Л. 100-103.
2     АП РФ. Ф.
3. Оп. 24. Д. 365. Л. 28-29.

нового правительства, в котором якобы уже были распределены все основные посты. Должность председателя СНК СССР отводилась бывшему наркому внутренних дел СССР Ягоде, пост наркома обороны должен был занять Тухачевский, секретаря партии - Бухарин, пост министра внутренних дел предназначался Прокофьеву, а на место лидера обновленных профсоюзов по типу английских тред-юнионов планировали назначить Томского.
Для осуществления задуманного «заговорщики», по словам Ежова, намеревались провести операцию по устранению членов Политбюро ЦК ВКП(б) во главе со Сталиным.
Вырисовывалась следующая картина будущего переворота. Одновременно должны были выступить сотрудники охраны Сталина во главе с начальником отдела К. В. Паукером. Действия последнего были якобы согласованы с начальником военной школы имени ВЦИК Н. Г. Егоровым (был арестован в апреле 1937 года), который на курсах «Выстрел» в 1923 году поддерживал Троцкого, и комендантом московского кремля Р. А. Петерсоном. Планы заговорщиков выглядели утопическими. Так, по первому варианту действий они собирались выключить свет в Кремле и в полной темноте закидать гранатами кинозал, в котором Сталин и члены Политбюро просматривали кинофильмы. Второй предусматривал закладку отравляющих веществ в телефонные трубки аппаратов, которыми пользовались члены Политбюро. В результате вдыхания отравляющих веществ, подготовленных сотрудником Военно-химической академии РККА, руководство страны должно было быть ликвидировано 1. Нарком внутренних дел информировал Сталина и о других направлениях своей деятельности по ликвидации «заговора в НКВД», который распадался на несколько взаимосвязанных заговоров внутри наркомата. Все это должно было свидетельствовать о его политической бдительности и заботе о безопасности генсека.
Основными действующими лицами «заговорщической организации», по утверждению Ежова, были сотрудники отдела охраны ГУ ГБ НКВД СССР. Позднее, когда работала комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) по передаче дел Ежова Берии, наибольший ужас вызвал факт, что Ежов не очистил аппарат охраны от доверенных лиц Паукера, начальника охраны Сталина при Ягоде, и, следовательно, подверг жизнь вождя огромной опасности.
Помимо «заговора в отделе охраны» Ежов санкционировал расследование «заговора в ГУПВО». Начало ему было положено на Украине, когда после ареста Балицкого, подверглись репрессиям руководящие работники Управления пограничной и внутренней охраны НКВД УССР. На основании показаний Балицкого по обвинению в участии в загово-

1 ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 20. Л. 303-306.

ре были арестованы заместитель начальника Управления пограничном охраны и войск НКВД УССР комбриг П. Семенов и начальник Политодела УПВО дивизионный комиссар JI. Сороцкий 1.
Сталин и ранее проявлял интерес к вопросам охраны границы. Ему регулярно поступали спецсообщения о конфликтных ситуациях, перебежчиках из Польши и Румынии, большинство которых с весны 1937 года стали квалифицироваться как шпионы 2.
27 августа 1937 года Сталин получил спецсообщение Ежова о том, что в бюро пропусков на Лубянке задержан агент польской разведки, который сначала заявил о добровольной явке с повинной из-за нежелания работать на разведорганы Польши, но затем, после «тщательного допроса», признался, что явился в НКВД по заданию польской разведки, а после легализации должен был организовать радиосвязь с разведцентром в Польше и вести вербовку советских граждан для шпионской работы. Поскольку Сталина больше всего волновал вопрос уязвимости границ и предотвращения ее нарушений, он дает поручение: «Выяснить, через какой именно пункт нашей границы переброшен Малиновский?» 3.
 Обнаружение Ежовым отдельного заговора в пограничных и внутренних войсках было убедительным аргументом для подтверждения «шпионской» деятельности как уже арестованных представителей партийно-советской номенклатуры, так и ягодинской гвардии в НКВД. В течение 1937 года шел процесс закрытия оставшихся на границе «окон», через которые проходили курьеры и другие работники Коминтерна. Нелегальные переходы границы находились в пунктах разведывательных переправ пограничных войск. Поэтому после арестов руководящих работников региональных управлений пограничной и внутренней охраны им предъявлялись стандартные обвинения. В чем они состояли, видно из содержания спецсообщений Сталину. Так, 19 сентября 1937 года Люшков докладывал о том, что арестованный 27 августа в качестве сообщника начальника УНКВД ДВК Дерибаса начальник Политотдела УПВО ДВК комбриг Н. Г. Богданов был тесно связан с начальником Посьетского погранотряда полковником С. С. Горкиным. Последний якобы был близок с троцкистами во время обучения в Высшей пограничной школе в Москве. Но Богданов, работавший в должности начальника политотдела дивизии Особого назначения, не допустил разбирательства и тем самым спас Горкина. Теперь же, по версии Люшкова, Горкин собирался открыть один из участков границы, чтобы пропустить несколько тысяч японских и корейских агентов для организации восстания. Сталин немедленно отреагировал на полученную информацию. Он дал указание

1 ЧК-ГПУ-НКВД в Украини: особи факти, документа/ Ю. Шаповал, В. Пристай ко, В. Золотарев. Киев, 1997. С. 134.
2 ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 5. Д. 63.
3     АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 254. Л. 92-93.

арестовать многих руководящих работников на ДВК, но первым — пограничника: «Т. Ежову. Надо арестовать: «Горкина (начпогранохраны по Посьете...» 1.
Другим стандартным обвинением в адрес сотрудников погранохраны стали надуманные утверждения, будто они совместно с оперработниками иностранных отделов УГБ УНКВД выступали в качестве организаторов связи для передачи секретных материалов иностранным разведкам. В Дальневосточном крае начальник ИНО УНКВД ДВК Богданов, а затем Шилов совместно с другим «заговорщиком» начальником пограничного разведывательного пункта № 9 капитаном Макаровым якобы организовали переправку секретных данных, полученных от Варейкиса, Аронштама и других участников «заговора», в Хунчунскую японскую военную миссию 2.
В связи с арестами пограничников в трудное положение попал за- мнаркома НКВД Фриновский, который до назначения на эту должность возглавлял Главное управление пограничной и внутренней охраны.С одной стороны, он пытался не допустить развертывания репрессий против сотрудников своего бывшего управления, с другой, зная механизм репрессий изнутри, стремился обезопасить себя, поскольку за арестами неизбежно последуют показания и о бывшем начальнике ГУПВО.
В октябре 1937 года Люшков направил в центр запрос о санкции на арест начальника УНКВД Сахалинской области комбрига В. М. Дрекова, с 1931 года занимавшего также пост начальника 52 Сахалинского погранотряда 3. Фриновский предпринял решительные действия, чтобы не допустить его ареста. Он дал указание доставить в Москву уже арестованного заместителя Дрекова, передопросил его, после чего тот отказался от своих прежних показаний 4.
По версии Ежова, заговор «в пограничных и внутренних войсках» был составной частью масштабного «военно-фашистского» заговора. В апреле 1938 года был арестован бывший начальник ГУПВО НКВД СССР комдив Н. К. Кручинкин, возглавлявший на момент ареста пограничные и внутренние войска Украины. Позднее, отчитываясь перед членами комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) Берией и Андреевым, Ежов даже не мог вспомнить, что послужило основанием для ареста, говорил, что кто-то дал на него показания. В действительности, как следует из материалов следствия, для обвинения Кручинкина был использован факт его командировки в Германию в составе группы Егорова, куда входили Белов, Дыбенко и другие уже арестованные военные 5. Следо-

1     АН РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 254. Л. 203.
2     ЦА ФСБ. АСД Р-23510. Т. 3. Л. 291.
3     Там же. Ф. 3. Оп. 4. Д. 162. Л. 532
4     Там же. АСД Н-15301. Т. 11. Л. 73.
5     Там же. АСД P-4882. Т. 1. Л. 42.

ватели сочинили историю о военной чысти «заговора в НКВД», в котором приняло участие командование дивизии Особого назначении. Из состава этой дивизии выделялся караул для охраны зданий ЦК, правительства и НКВД.
С начала 1938 года Ежов продолжал политику систематических арестов сотрудников Комендатуры Кремля и дивизии Особого назначения. Таким образом он пытался продемонстрировать Сталину заслуги своего ведомства в деле предотвращения возможного государственного переворота при участии войск НКВД. Одновременно с Кручинкиным был арестован командир дивизии особого назначения комбриг С. Г. Кондратов, еще ранее, в январе того же года комендант Московского Кремля комдив П. П. Ткалун, в годы гражданской войны комиссар 25 чапаевской бригады.
Данное направление - забота об охране руководителей партии и правительства представляло собой выгодную позицию для укрепления положения наркома внутренних дел.
Появились и новые аспекты «заговора в ГУЛАГе», организаторомкоторого якобы тоже были сотрудники НКВД в Дальневосточном крае. За подготовку вооруженных отрядов из заключенных Дмитлага в мае 1937 года, и подготовку «государственного переворота» с захватом Кремля были арестованы начальник Дмитлага С. Г. Фирин и его заместитель С. В. Пузицкий. В октябре 1937 года был арестован начальник Дальлага А.    Я. Мартинелли.
В данном случае была апробирована схема, которую после ареста Ежова использует Берия для фабрикации очередного «заговора в ГУЛАГе». Люшков сообщал Ежову, а нарком — Сталину о подготовке заключенными Дальлага вооруженного восстания, что повторяло версию о подготовке бунта заключенных в Дмитлаге. Однако в нее было внесено некоторое разнообразие. Как сообщал Люшков, производительность рабского труда заключенных была низкой из-за плохого снабжения лагерей продуктами питания и обмундированием. В плохой организации снабжения он обвинил Мартинелли, который во главе различных отделов Дальлага поставил квалифицированных специалистов из числа осужденных. Все это якобы отражалось на качестве основных работ. В результате увеличивались сроки строительства объектов, железные дороги не выдерживали нагрузок, обычным явлением становились «капканы», когда определенные отрезки дорог разрушались 1.
На протяжении всего периода пребывания Ежова во главе наркомата внутренних дел не прекращались аресты сотрудников, занимавших руководящие должности при Ягоде. Среди начальников ведущих отделов центрального аппарата НКВД до июля 1937 года продержался его бывший заместитель Я. Агранов. Некоторые руководящие работники продолжали

1 ЦА ФСБ. АСД Р-4791.Л. 16.

службу, но чувствовали себя неуверенно, ожидали ареста и, стремясь проявить себя, безжалостно расправлялись со своими прежними сослуживцами. Агранов был снят с должности в мае 1937 года и назначен сначала начальником Секретно-политического отдела, а через месяц — начальником УНКВД Саратовской области. Службу на новом месте он начал успешно: добился «признаний» от своего предшественника начальника саратовского управления Р. А. Пилляра в том, что тот готовил убийство Ежова. Агранов также «разоблачил» действовавший в Саратове краевой центр троцкистов, якобы организованный агентом польского Генштаба по заданию уже арестованного чекиста-поляка И. И. Сосновского.
Тем не менее то, что Агранов длительное время работал под руководством Ягоды не могло не отразиться на его дальнейшей судьбе. 2 июля 1937 года председатель Комитета по делам высшей школы И. И. Межлаук доложил о том, что во время следствия по делу его заместителя С. Г. Волынского стали известны новые факты об Агранове. Якобы в 1931 году Волынский рассказал ему о связях Бухарина и Рыкова с Г. Ягодой. Сталин, любивший читать доносы, дал указание Ежову: «Волынский, конечно, виновен, но дело не столько в Волынском, сколько в Агранове, который, надо полагать, скрыл от ЦК сообщенное ему Волынским о Ягоде. Нужна проверка этого дела с точки зрения поведения Агранова» 1. 20 июля Агранов был арестован.
Об арестах лиц из числа руководства органов НКВД Сталин в большинстве случаев узнавал из протоколов допросов партийно-советской номенклатуры, руководителей крупных промышленных предприятий и учреждений, высшего военного командования, спецсообщений НКВД, а также из личных встреч с Ежовым. Например, в августе 1937 года, изучая протокол допроса директора сталинградского оборонного завода Д. Ф. Будняка, Сталин напротив фамилии сотрудника НКВД Я. Я. Войтыги пишет: «Где он?». Войтыгу арестовали еще в мае того же года 2. Точно так же, получив в сентябре 1937 года спецсообщение от начальника УНКВД Западно-Сибирского края о расследовании деятельности «вредителей» на Омской железной дороге, Сталин обратил внимание на фамилии сотрудников НКВД. Он вновь поинтересовался, арестован ли начальник УНКВД Омской области старший майор госбезопасности Э. П. Салынь 3. А тот уже полтора месяца как был арестован.
Подчиняясь указаниям Ежова, начальники управлений УНКВД активно вели поиски «ягодинцев», «пособников» и «участников» правотроцкистских организаций среди сотрудников.
Наиболее приближенные к новому наркому начальники областных и краевых управлений наркомата старательно искали дополнительные

1     АП РФ. Ф. 3 Оп. 24. Д. 313. Л. 37.
2     Там же. Д. 321. Л. 26. 
3     АП РФ. Ф. 3 Оп. 24. Д. 322. Л. 47

сведения для компрометации находившегося под следствием Ягоды.  Например, начальник свердловского областного управления НКВД Д. М. Дмитриев 26 июня 1937 года докладывал Ежову, что, согласно показаниям арестованного директора Верхисетского завода, Ягода якобы являлся секретным сотрудником петроградского охранного отделения по кличке «Портной». Этот факт был использован в ходе процессапо делу так называемого правотроцкистского блока.
Наиболее тяжелым уроном для оперативных кадров подразделений Главного управления государственной безопасности были аресты комиссаров госбезопасности первого ранга члена ЦК ВКП(б) В. А. Балицкого и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Т. Д. Дерибаса.
В центре внимания Сталина они оказались в июле-августе 1937 года, когда оба признали себя участниками как военно-фашистского заговора, так и членами правотроцкистской организации. В качестве соучастников Балицкий назвал целый ряд сотрудников наркомата НКВД Украины.
Аресты партийно-советских работников, руководства НКВД на Украине привели к тому, что в органах госбезопасности царила атмосфера нервозности и подозрительности, все опасались новых арестов. Не дожидаясь обвинений, покончил жизнь самоубийством начальник УНКВД Харьковской области комиссар госбезопасности третьего ранга С. С. Мазо. Последовала череда арестов руководящего состава НКВД Украины, в том числе начальника УНКВД Черниговской области майора госбезопасности П. Г. Соколова, Одесской области А. М. Розанова, зам. наркома НКВД Украины В. Т. Иванова и многих других 1.
Для «подкрепления» показаний Балицкого Ежов дал указание Николаеву подготовить новые свидетельства «преступной» деятельности арестованного. Сотрудники НКВД отмечали, что отличительной чертой Николаева являлся его жесткий подход к следственной работе и справке для получения санкции на аресты. Он требовал представить не менее трех показаний от разных людей для последующего ареста. Представляется, что это вполне обоснованные требования для того, чтобы не репрессировать невинных людей. Но выполнить их было можно в условиях нормального и спокойного следствия, основанного на соблюдении норм Уголовно-процессуального кодекса. В данном случае следователи специально вносили в показания подследственных ложные «данные» об участии в заговоре Балицкого и Дерибаса, либо «выбивали» такую информацию всеми возможными способами.
 В августе 1937 года бывший командующий ХВО командарм 2 ранга И. Н. Дубовой на допросе назвал Балицкого в качестве одного из ведущих лидеров националистической организации на Украине. Одновременно он

1     Шаповал Ю., Пристайко В., Золотарев В. ЧК-ГПУ-НКВД па Украине. Люди, факты, документы. Киев, 1997. Л. 157-160.

указал и начальников управлений НКВД УССР Розанова, Мазо 1. Сломленный во время следствия Балицкий, тогда же дал собственноручные показания.
Не менее пристальное внимание Сталин уделял и другому стратегическому региону СССР, откуда исходила потенциальная опасность из-за возможной агрессии Японии. После арестов партийно-советских работников Дальневосточного региона подозрение пало и на Дерибаса, начальника УНКВД ДВК. В июне-августе 1937 года здесь царила настоящая чехарда, связанная с назначениями и увольнениями руководителей УНКВД. Сначала, в мае 1937 года Дерибас был отозван в распоряжение центра. Его обвинили в том, что он не нашел «заговорщиков» в ОКДВА и ТОФ, не проявлял должной активности в разгроме оппозиционных группировок. Первое дело о разоблачении троцкистской группировки на ДВК он направил в центр только 8 апреля 1937 года 2. В некоторых случаях Дерибас сознательно сдерживал активность своих подчиненных, заявляя, что в столь отдаленном регионе дорог каждый человек. Когда из Архангельска поступили ориентировки о причастности председателя крайисполкома ДВК Г. М. Крутова к троцкистской организации, он ответил, что данные не подтвердились. Когда в 1936 году выяснилось, что оперуполномоченный Балабанов создал «дутое» дело о троцкистской организации в Корякском национальном округе, Дерибаса занял принципиальную позицию, Балабанов был арестован и осужден к 3 годам заключения в лагере.
Формулировка постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 8 мая 1937  года содержала неприкрытое осуждение предшествующей деятельности Дерибаса: «1. Для усиления чекистской работы на Дальнем Востоке, перевести т. Балицкого с должности народного комиссара внутренних дел УССР на должность начальника УНКВД Дальневосточного края. 2. Отозвать т. Дерибаса в распоряжение НКВД СССР. Вопрос о дальнейшей работе т. Дерибаса решить по приезде его в Москву...» 3. Это были тревожные симптомы, тем не менее 10 июня, также решением Политбюро, Дерибас был назначен начальником УНКВД Азово-Черноморского края, а его предшественник Люшков отзывался в распоряжение центра
. Сталин тасовал старые чекистские кадры, что создавало достаточно нервозную обстановку среди начальников УНКВД, которые входили в высшие руководящие круги, близкие к Ягоде. Далее произошло отмеченное ранее событие с Балицким, который заявил о недоверии к методам следствия, что стало поводом для его ареста. Дерибас вновь возвратился на Дальний Восток. Но в июне-июле 1937 года накопилось достаточное количество показаний, полученных в ходе допросов бывших заместителя

1     АП РФ. Ф. 3 Оп. 24. Д. 319. Л. 11-13.
2     ЦА ФСБ. АСД Р-23505. Т. ! 1. Л. 100.
3     АП РФ. Ф. .1 Он. 58. Д. 33. Л. 72.

командующего ОКДВА Сангурекого, начальника ПУ ОКДВА Аронштама, секретаря Далькрайкома Лаврентьева, председателя крайисполкома Крутова. В августе Ежов получил санкцию от Сталина на арест Дерибаса, поскольку последний являлся кандидатом в члены ЦК ВКП(б).
 Пришедший на смену Дерибасу начальником УНКВД ДВК Люшков сделал очень многое для того, чтобы представить Сталину того как «заговорщика». В течение августа-октября он регулярно направлял шифротелеграммы Ежову о раскрытии все новых фактов, подтверждающих «шпионско-вредительскую» деятельности Дерибаса, которые нарком переправлял Сталину. Этим самым он лишний раз демонстрировал вождю свою неустанную деятельность по искоренению и ликвидации «заговора в НКВД».
Сталин, придавая большое значение этому региону, внимательно отслеживал ход борьбы Ежова с ягодинскими кадрами, давал конкретные указания.
Внимание Сталина к Дальневосточному региону проявилось и в том, что накануне назначения Люшкова начальником УНКВД ДВК тот был 31 июля 1937 года принят в Кремле, где состоялось обсуждение важнейших сторон деятельности вновь назначенного руководителя органов госбезопасности. Анализ спецсообщений позволяет сделать вывод, что Сталин предоставил Люшкову самые широкие полномочия по ликвидации всех проявлений «контрреволюции» в данном регионе. Предварительное согласие Сталина на арест значительного количества сотрудников УНКВД позволило Люшкову в августе 1937 года начать масштабные аресты среди руководящего состава как начальников УНКВД областей Дальневосточного края, так и других управлений наркомата внутренних дел. В течение августа 1937 года были арестованы: начальник УНКВД Амурской области майор госбезопасности Г. А. Давыдов; заместитель начальника УНКВД ДВК комиссар госбезопасности 3 ранга С. И. Западный; начальник УНКВД Приморской области Я. С. Визель.
7 сентября 1937 года Люшков сообщил имена сотрудников УНКВД ДВК, близко связанных с Дерибасом. Так, заведующего дачами УНКВД М. Р. Жуча, одно время возглавлявшего резидентуру ИНО в Хайларе, Люшков представил как японского агента. Тот якобы выполнял функции связника Дерибаса с японскими разведывательными органами. Люшков также назвал ряд руководящих работников управления, которые, по его словам, были членами заговорщических организаций. Сталин, прочитав спецсообщение, дал указание арестовать начальников отдела кадров, иностранного отдела и ряд других работников УНКВД ДВК 1. В этом же месяце Люшков просил помочь ему с кадрами, поскольку было арестовано тридцать семь сотрудников различных управлений ДВК.

1 АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 321. Л. 11.

В дальнейшем Люшков представлял Сталину обширные списки на аресты сотрудников УНКВД Дальневосточною края. Сталин проявлял заинтересованность и оперативно реагировал на новые факты о предшествующей деятельности руководителей УНКВД. Так, например, Ежов передал Сталину донесение Люшкова о заявлении жены попавшего под поезд сотрудника УНКВД. Это было связано с бывшим начальником УНКВД Дерибасом. Муж заявительницы сопровождал груз контрабандного золота в слитках по 10 фунтов, которые во время шторма были утеряны. Однако жена сотрудника УНКВД в своем заявлении утверждала, что ее муж погиб по вине Дерибаса, который хотел присвоить это золото. Сталин отреагировал на спецсообщение и написал: «Ежову. Важно. Возможно, что Дерибас, кроме всего прочего, серьезный уголовный преступник. Нужно расследовать это дело» 1.
Таким образом, арест Дерибаса привел к тому, что в Дальневосточном крае были репрессированы многие руководящие кадры управлений НКВД. Люшков использовал те полномочия, которые были вручены ему Сталиным для того, чтобы расправиться с ближайшим окружением Дерибаса, который также считался ставленником Ягоды.
Поводом для репрессий в отношении сотрудников органов госбезопасности было разоблачение «заговора в НКВД». Однако эта политика находилась целиком в русле массовых операций, которые проводил оперативный состав органов госбезопасности. Так, продолжались «мероприятия» по инонациональностям, серьезно затронувшие этнических поляков, которые составляли значительную прослойку среди кадрового состава НКВД. Протестуя против репрессий, отказался выполнять задания и выступил с разоблачениями сталинского режима резидент ИНО И. Порецкий. Стал невозвращенцем другой выдающийся разведчик В. Кривицкий. В ходе польской и латышской операций было арестовано несколько сотен сотрудников ГУГБ — поляков и латышей, но лишь некоторые уволены. Причем начальники управлений, получая из Центра указания о проведении национальных операций, старались обезопасить себя от возможных обвинений в покровительстве сотрудникам этих национальностей в своих аппаратах.
 Сталин не проявлял интерес к арестам рядовых сотрудников органов госбезопасности. Аресты сотрудников из числа среднего и низшего звена были следствием различных факторов: аресты руководящих работников центрального аппарата, республиканских, краевых и областных управлений; проведение различных репрессивных кампаний по инонациональностям; принадлежность к оппозиционным группировкам; «неправильное» социалььное происхождение и др.
Не подтверждаются документальными материалами предположения о     том, что значительное количество сотрудников НКВД выражали свое

 1 АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 405. Л. 175.

несогласнее политикой массовых репрессий, из-за чего были уволены, а затем арестованы 1.
 Причиной арестов начальников управлений НКВД была прежде всего их предшествующая деятельность, а также наличие связей - по работе или дружеских — с репрессированными партийными руководителями краев и областей. Так, старший майор госбезопасности И. М. Блат был арестован 13 июля 1937 года. На момент ареста он занимал пост начальника УНКВД Челябинской области. Однако в процессе следствия ему предъявлялись обвинения, связанные с его работой в течение двух лет на должности начальника УНКВД Западной области. В протоколе допроса первого секретаря Запобкома ВКП(б) И. П. Румянцева Блат упоминался как активный член правотроцкистской организации. На него якобы возлагалась задача снабжения взрывчатыми веществами диверсионных групп, которые готовились по распоряжению командующего БВО Уборевича. В задачу этих групп входило разрушение основных дорог, по которым предполагалось выдвигать части Красной армии в случае войны 2. Кроме того, Блату вменялось в вину, что он не информировал центр о неудовлетворительном состоянии войск БВО, что, однако, не соответствовало действительности. В своих показаниях он утверждал, что у него не сложились отношения с Уборевичем именно из-за того, что он, Блат, информировал центр о недостатках, как в авиационных частях, так и в других родах войск 3.
В числе первых 26 июня 1937 года был арестован и начальник УНКВД Челябинской области П. Г. Рудь. Как и Блат, он даже не приступил к подготовке лимитов для репрессирования по «антисоветским элементам», которые будут определены в приказе № 00447 от 31 июля 1937  года.
Арест Рудя был также связан с его предшествующей деятельностью на посту начальника УНКВД Азово-Черноморского края, где в конце 1936  - начале 1937 года начались массовые репрессии среди партийно-советской номенклатуры. Был арестован и первый секретарь обкома Шеболдаев. Он не питал особых симпатий к начальнику УНКВД, который хвастался многочисленными арестами, считая это доказательством «успешной» работы 4. В данном случае совпали интересы НКВД и арестованного партийного руководителя. Ежов подтвердил показания Шеболдаева об участии Рудя — фактически ягодинского выдвиженца — в правотроцкистской организации. Э го был период, когда нарком доказывал Сталину, что Ягода являлся активным участником правотроцкист-

1 Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание 1927-1939: Документы и материалы в 5 тт. Т. 5. 1937-1939. Кн. 1. 1937 / Под ред. В. Данилова и Р. Маннинг. - М.: РОССПЭН, 2004. С. 34.
2     ЦА ФСБ. Н-13220 Т. 1. Л. 120.
3     Там же. Л. 54-55.
4     Там же. Н-11555. Т. 1.Л.85.

ского заговора и имел в заговорщических организациях преданные ему кадры. Именно это подтвердил Рудь в своем «добровольном признании» Ежову 6 июля.
Ранее, 22 июня Сталин распорядился разослать протокол допроса Шеболдаева от 21 июня, в котором наряду с партийно-советскими работниками упоминались и бывшие руководители ОГПУ-НКВД в данном регионе. Рудь якобы взял на вооружение стиль работы уже арестованного к этому времени комиссара госбезопасности второго ранга Пилляра 1.
В отличие от начальника УНКВД Кировской области старшего майора госбезопасности Р. И. Аустрина, арестованного 22 июля 1937 года, и некоторых других, упомянутых выше руководителей областных управлений нельзя рассматривать в качестве тех, кто не соглашался или сопротивлялся курсу советского руководства на массовые репрессии. Они даже не реабилитированы, поскольку в период, предшествующий своему аресту, проводили следствие с нарушением уголовно-процессуального законодательства и фальсифицировали дела.
Выявление фактов сопротивления массовым репрессиям со стороны сотрудников НКВД, в результате чего и они могли стать жертвами репрессий внутри карательного аппарата, является важной исследовательской проблемой. Однако анализ многочисленных спецсообщений, поступавших Сталину и Ежову, уголовных дел на сотрудников органов госбезопасности, не дает оснований сделать вывод о наличии такого сопротивления. Можно лишь говорить о кулуарных разговорах между сотрудниками, которые не понимали причины столь резкого изменения курса репрессивной политики.
Начальник УНКВД Житомирской области Украины Г. М. Вяткин позднее вспоминал, что осенью 1937 года он приехал в Новосибирск, чтобы сняться с партийного учета. Секретарь парторганизации Плисцов в беседе с ним сказал: «У нас тут происходит что-то непонятное, пересажали весь партийный и советский актив» 2. Подобные высказывания представляли угрозу. В разгар проведения операции в отношении «антисоветских элементов» в сентябре 1937 года начальник Пензенского отдела НКВД Филиппов, обсуждая ситуацию в стране, отмечал, что «многих исключаем из партии, коммунисты сыплются, как горох, не написал бы товарищ Сталин вторую статью о головокружении от успехов». Об этих высказываниях сразу же стало известно в Москве. Первый секретарь Куйбышевского обкома партии Постышев доложил в центр об исключении Филиппова из партии и запросил санкцию на его арест. Сталин без колебаний согласился: «Т. Постышеву. Согласны на арест Филиппова», «За арест. Ст.» 3.

1 АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 310. Л. 44.
2 ЦА ФСБ. АСД Н-13706. Л. 55-56.
3 РГАСПИ. Ф. 558. On. 11. Д. 57. Л. 112.

Типичное обвинение в адрес сотрудников НКВД состояло в том, что они якобы своевременно не разоблачили «контрреволюционные правотроцкистские» кадры среди высших слоев партийно-советского аппарата. Но этот факт не может восприниматься как доказательство сопротивления сталинской репрессивной политике. В предшествующие годы руководящий состав НКВД был воспитан и приучен к тому, что даже включение в показания арестованных фамилий членов и кандидатов ЦК ВКП(б) было недопустимо без предварительного согласования вопроса с наркомом внутренних дел. Когда прибывший в июне 1937 года на ДВК Балицкий задержался с оформлением соответствующих протоколов, в которых фигурировали фамилии Крутова и Лаврентьева, следователю-карьеристу Ушакову было указано именно на это обстоятельство.
После появления оперативного приказа о проведении так называемой польской операции начальник управления НКВД по Московской области С. Ф. Реденс не проявил должной активности в арестах, чем вызвал недовольство Ежова. На Реденса наркому писали доносы даже сотрудники управления, они обвиняли начальника в «замазывании» дел на крупных польских «предателей», называя при этом Уншлихта, Муклевича и других 1.
В итоге Ежову удалось представить Реденса перед Сталиным в невыгодном для того свете, в результате начальник столичного управления НКВД был назначен наркомом внутренних дел в Казахстан. Начальник УНКВД Калининской области Домбровский также не торопился выполнять оперативные приказы по «кулацкой» и «польской» операциям. Каждое утро он приходил в свой кабинет, читал газеты, пил кофе и не напоминал личному составу управления о необходимости повышать активность в борьбе с «врагами советской власти». По доносу его заместителя, который и рассказал об этих фактах, Ежов принял решение арестовать Домбровского, учитывая также польское происхождение последнего.
До ноября 1937 года продержался на своем посту нарком внутренних дел Мордовии С. М. Вейзагер, который не проявлял никакой активности в выполнении операции по «антисоветским элементам». Как сообщал сменивший его новый нарком, на большинство арестованных не были оформлены материалы для передачи дел «тройке». Вдобавок Вейзагер распространял среди оперативного состава «вредные идеи» о том, что иностранным шпионам в Мордовии делать нечего.
 Немногочисленны примеры, когда сотрудники НКВД сознательно тормозили следствие в отношении определенных лиц. Так, в мае 1938 года начальник УНКВД Ленинградской области Литвин направил спецсообщение Сталину с просьбой разрешить арест командующего Северным флотом флагмана 1 ранга К. И. Душенова. К этому времени на Душенова имелся обширный компромат, поскольку уже были арестованы почти все

1 ЦА ФСБ. АСД Р-4000. Т. 7. Л. 80.

высшие руководители центрального аппарата Военно-морского флота и командующие флотами. В справке на имя Сталина Литвин приводил компрометирующие Душенова факты, в том числе и показания о нем секретаря Архангельского обкома ВКП(б) Д. А. Канторина, которым ранее не был дан ход. Но самые серьезные «обвинительные» материалы хранились у начальника Особого отдела Северного флота лейтенанта госбезопасности Коновалова. Литвин докладывал Сталину, что на протяжении нескольких месяцев начальник Особого отдела забирал протоколы допросов у оперуполномоченных и вымарывал из показаний арестованных упоминания о Душенове. Причина — хорошие дружеские отношения. Душенов, сообщал Литвин, ходатайствовал перед руководством НКВМФ о награждении Коновалова медалью «20 лет РККА». Затем, характеризуя высокий уровень его работы, он просил руководство УНКВД Ленинградской области отметить его заслуга к 20-й годовщине ВЧК-НКВД. В результате начальнику Особого отдела был вручен имениой пистолет. Кроме того, длительное время Коновалов не давал своим подчиненным арестовать командира бригады подводных лодок капитана 1 ранга К. Н. Грибоедова.
В итоге по результатам проверки, проведенной по указанию Литвина, Коновалов был арестован, а Сталин согласился с арестом командующего Северным флотом Душенова.
Можно отметить и другие действия сотрудников НКВД в период массовых репрессий, которые можно характеризовать скорее как стремление приспособиться к сложившейся ситуации, а не как проявление сопротивления или неприятия сталинской политики.
Довольно часто руководители различных уровней апеллировали к вышестоящему руководству с просьбами об освобождении арестованных коллег по предшествующей работе, родственников, друзей, которые могли дать показания на них. Это была скорее защитная реакция в условиях массового террора. Внутри аппарата НКВД, ответственного за проведение массовых репрессий, сохранялась на определенных этапах корпоративная взаимосвязь. Например, когда руководящий состав Контрразведывательного отдела ГУГБ НКВД СССР отмечал Новый 1938 год, один из сотрудников, работавший в областях, где были арестованы руководители партийно-советских органов, что косвенно отражалось на его дальнейшей карьере, произнес тост за начальника отдела и подошел к нему. Николаев-Журид, начальник Контрразведывательного отдела, сказал в ответ на тост в его честь: «Работай, и ни о чем не беспокойся».
Стала привычной практика передопросов арестованных. От них требовали отказа от показаний на сотрудников УГБ. Даже при подготовке процесса по делу так называемого правотроцкистского блока в феврале 1938  года следователь С. Г. Волынский просил, чтобы подследственный не называл фамилии чекистов, иначе они были бы арестованы.
Безусловно, это была трагическая ситуация для исполнителей, которые сами в любой момент могли быть арестованы.
В январе 1938 года пленум ЦК ВКП(б) прежде всего осудил необоснованные исключения из партии, которые во многих случаях вели к дальнейшим арестам. На январском 1938 года совещании Ежов приободрил начальников управлений, нацеливая их на более активное проведение массовых операций. Для этого он избрал верную тактику, отметив постоянное внимание Сталина и других членов Политбюро к деятельности НКВД. «Директивы я получаю и согласовываю с Центральным Комитетом, — отмечал Ежов. - А тов. Сталии нами руководит, знаете вот так, что если бы наши отделы, или нарком ваш сумели так поставить дело как тов. Сталин, тогда бы было действительное конкретное руководство». Далее Ежов подчеркнул, что все шифротелеграммы, которые не относятся к технике работы органов госбезопасности, он направляет в ЦК. В качестве примера нарком зачитал резолюции Сталина на телеграмме Дмитриева о ходе следствия по немецкой операции, на спецсообщениях начальников УНКВД А. И. Успенского и А. Р. Стромина, на заявлении Д. В. Богомолова, посла в Китае (писал о своей непричастности к контрреволюционной организации. Ежов рассказал участникам совещания, что получал от Сталина подробные указания, вплоть до того как вести следствие, а также по конкретным фактам, изложенным в протоколах допросов: «Вот этому сталинскому стилю конкретного руководства нам еще надо учиться и учиться, если мы хотим стать подлинным оперативным чекистским аппаратом» 1.
 Тем временем в стране продолжались поиски вредителей. После январского 1938 года пленума ЦК ВКП(б) были арестованы первые секретари ряда областных комитетов партии, которых обвинили в массовых исключениях коммунистов из партии. С начала года были арестованы А. Я.Столяр (Свердловский обком), Э. К. Прамнэк (Донецкий обком), Постышев (Куйбышевский обком) и др. Причем речь шла не только о 1937  годе, но и об исключениях 1935-1936 годов. Фактически в определенной мере часть вины лежала и на Ежове, поскольку именно он был ответственным за проведением проверки и обмена партийных билетов в то время, когда начали в массовом порядке исключать коммунистов из партии.
Весной 1938 года продолжались и аресты наркомов. В апреле за хроническое невыполнение плановых заданий были сняты с должностей, а затем арестованы нарком водного транспорта Н. И. Пахомов и нарком путей сообщения А. В. Бакулин.
Тревожным сигналом для начальников УНКВД стали выступления Фриновского и Ежова на январском совещании 1938 года, в которых указывалось на важность дальнейшего очищения рядов НКВД от «предателей, скользких, малонадежных элементов». Заместитель наркома отмечал, что «у нас есть области, где аппарат УГБ еще совсем не затронут».

1 ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 5. Д. 13. Л 358 -359.

В заключении мыступления он подчеркнул: «...Мы должны еще раз просмотреть как следует свои аппараты, очиститься от элементов, которым мы не доверяем, элементов не способных, которые на завтра в лучшем случае окажутся грузом, а в худшем случае в любой момент нас продадут» 1.
Ежов же отметил необходимость арестов предателей в чекистской среде, поставил задачу «приглядеться к самому человеку, достоин ли он быть чекистом, не подорвет ли он авторитета этого великого имени чекиста. Нам надо к мелочам приглядываться». Ежов заявил о своем недоверии в отношении сотрудников из «чуждых людей», то есть «бывших» — как свого аппарата, так и в отношении других ведомств. Он рекомендовал «не обращать внимания на их прошлые заслуги» 2.
Решения январского пленума ЦК ВКП(б), которые, безусловно, не отразились на ходе массовых операций, все же повлияли на ситуацию внутри НКВД. Многочисленные жалобы на беззакония вынудили Ежова арестовать некоторых, наиболее «отличившихся» сотрудников. Однако он завуалировал истинные причины арестов, отмечая прежде всего их причастность к «заговору Ягоды». В апреле 1938 года одновременно с арестами наркомов НКВода и НКПС был арестован И. М. Леплевский, отвечавший за это направление в НКВД, а в июне — бывший начальник УНКВД Свердловской области Д. М. Дмитриев.
Так, в январе 1938 года на оперативном совещании Ежов ставил в пример остальным деятельность начальника УНКВД Орджоникидзевского края П. Ф. Булаха. Однако после январского 1938 года пленума ЦК ВКП(б), когда поток жалоб на беззаконие, творимое в управлениях НКВД в ЦК ВКП(б) резко усилился, а из Орджоникидзевского края даже была прислана окровавленная рубашка, там было оранизовано расследование, которое возглавил особоуполномоченный НКВД СССР. В результате все руководство УНКВД во главе с Булахом было снято с должностей, а вскоре и арестовано 3.
Один из ближайших соратников Ежова Л. М. Заковский 14 января 1938  года был назначен заместителем наркома, а уже 14 апреля освобожден от должности как не пользующийся «полностью политическим доверием» ЦК ВКП(б). Сталин принял самое непосредственное участие в судьбе Заковского. 19 апреля на Политбюро было принято решение о его снятии с должности. Одним из серьезных обвинений, предъявленных Заковскому, была фабрикация «дутых дел» в бытность его начальником Ленинградского УНКВД 4. 29 апреля арестовывают его, а вместе с ним и значительную часть руководства Ленинградского управления. Заковскому поставили

1     ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 5. Д. 13. Л. 280.
2     Там же. Л. 375-376. 3     АП РФ. Ф.
3. Оп. 58. Д.<24. Л. 128.
4     Там же. Д. 254а. Л. 1.

в вину и операцию по разоблачению «:заговора» на судостроительных заводах Ленинграда, из-за которой был сорван план отечественного судостроения. Это была своеобразная оценка влияния репрессий на производственные планы.
В начале апреля 1938 года в Таганской тюрьме начали протест тысячи арестованных: криками, массовыми отказами от показаний. По Москве поползли слухи о волнениях на Таганке. В московское управление срочно приехали нарком и его заместитель. Ежов и Фриновский, безусловно, испугались, что после событий в Орджоникидзевском крае массовые аресты в Москве могут усилить недовольство Сталина и нового слоя партийно-советской номенклатуры. На совещании руководящего состава НКВД Ежов потребовал объяснений о том, что происходит в области. Выступавшие по этому вопросу начальники отделов и отделений рассказали о массовых арестах, о контрольных цифрах арестов, которые устанавливал Заковский. Ежов заметил, что такие же массовые аресты по контрольным цифрам Заковский производил в Ленинграде, и он объявил ему за это выговор, перевел в Москву в надежде, что тот исправится. Но этого не произошло, и он, Ежов, был вынужден дать указание о его аресте. Это объяснение прозвучало не очень убедительно, что свидетельствовало о том, что арест официального заместителя Ежова произошел не по его инициативе.
Интересные свидетельства о взаимоотношениях Сталина и Ежова оставил нарком НКВД Украины А. И. Успенский. Это был один из немногих руководителей наркомата, который встречался со Сталиным в годы «большого террора».
В сентябре 1937 года Ежов вызвал начальника Оренбургского УНКВД Успенского, который «отличился» тем, что раскрыл антисоветскую повстанческую казачью организацию в своей области. Ежов сообщил Успенскому, что в ЦК ВКП(б) недовольны его работой. Вызов был не случаен. В феврале 1935 года Успенский являлся заместителем коменданта московского Кремля по внутренней охране, куда был назначен по предложению Ягоды. Однако за интриги против коменданта Кремля, в феврале 1936 года Успенский был снят с должности и отправлен на периферию заместителем начальника УНКВД Западно-Сибирского края. Искушенный в фальсификации дел, Успенский проявил себя при подготовке январского процесса 1937 года по делу о так называемом параллельном троцкистском центре. Двое обвиняемых Шестов и Строилов были «подготовлены» к процессу при самом непосредственном участии Успенского, который затем доставил их в Москву. После этого последовалоего новое продвижение на более высокую должность. Ежов оценил его заслуги и назначил начальником УНКВД Оренбургской области. И здесь, на новой должности, Успенский «показал» себя в борьбе с«врагами народа», «антисоветскими элементами».
В это самое время Ежов регулярно докладывал Сталину о «заговоре в НКВД», ответвления которого пронизали различные структуры ведомства. В качестве составной части масштабного заговора Ежов выделил заговоры в пограничных и внутренних войсках, в системе ГУЛАГа. Но наибольшую опасность, по его словам, представлял заговор в отделе охраны, который должен был обеспечивать безопасность членов Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК СССР. Сталин проявлял интерес к расследованию и потому вызвал из Оренбурга Успенского, назначенного и затем снятого Ягодой с должности заместителя коменданта Кремля.
На приеме в Кремле Сталин задал Успенскому прямой вопрос, честен ли он и не был ли завербован Ягодой. Далее Сталин потребовал ответить, с какой целью он был направлен в Кремль. Ежов, присутствовавший на приеме, сообщил, что Успенский регулярно приходил к нему и докладывал обо всех непорядках в охране Кремля. Встреча Успенского со Сталиным прошла удачно, хотя И.И. Шапиро, начальник секретариата Ежова, после аудиенции сказал, что по указанию Ежова им был заготовлен ордер на арест Успенского. Нарком был доволен встречей и отметил, что Успенский вел себя правильно, хотя сам он не был уверен, чем закончится этот прием у Сталина.
Положительная оценка деятельности Успенского повлияла на его дальнейшую карьеру. В январе 1938 года его назначили наркомом НКВД Украины. Назначение было утверждено решением Политбюро ЦК ВКП(б). Переход на новое место стал для Успенского не только очередной ступенькой в карьере, но поводом и для раздумий. Он понимал, что продвижение и назначение на столь высокий пост связано с его активной деятельностью по разоблачению «врагов народа» на прежней должности. Он пытался отказаться от этой должности, но Ежов настаивал, и Успенский согласился. Он отдавал себя отчет в том, что выполняет «заказ» партии. Это была трагедия исполнителя. Зарекомендовав себя на должности начальника УНКВД Оренбургской области в качестве успешного фальсификатора многочисленных дел, в том числе о вымышленных повстанческих формированиях казачества, Успенский стал фигурой востребованной в условиях массовых репрессий 1937-1938 годов. Поэтому он был не в силах отказаться от назначения на должность наркома внутренних дел Украины, понимая, чего именно ждет от него Ежов.
 В январе 1938 года Успенский приехал на сессию Верховного Совета СССР в Москву. «Неожиданно, — вспоминал он, — меня вызвал к себе Ежов. Я пришел к нему в служебный кабинет. Ежов был совершенно пьян. На столе у него стояла бутылка коньяка. Ежов сказав мне: «Ну, поедешь на Украину?... Я понимал, что опыт моей вредительской заговорщической работы па Оренбургской области, который так поощрял Ежов, я должен буду перенести на территорию всей Украины и продолжал упорно отказываться. Но Ежом сазал, что этот вопрос уже решенный, и я должен ехать» 1.
После февральской 1938 года поездки на Украину, Ежон добился резкого увеличения лимитов репрессий для этой республики. Политбюро ЦК ВКП(б) 31 января 1938 года утвердило цифру в 6 тысяч человек для репрессирования по первой категории, а 17 февраля добавило еще 30 тысяч для Украины.
Успенский четко выполнял установки центра. Среди спецсообщений Сталину весной-летом 1938 года его информации о «заговорах», «контрреволюционных» организациях были самыми многочисленными. Так, за вторую половину июня 1938 года из 204 спецсообщений о борьбе с«контрреволюционными элементами» более 30 были направлены в центр Успенским. Он требовал от начальников управлений «творческого» подхода, разоблачения «заговоров», которые не были бы стандартными, отличались от сообщений, направляемых в центр другими начальниками УНКВД. По изощренности и разнообразию «выявленных» организаций, Успенский, безусловно, лидировал. Он докладывал о ликвидации резидентур итальянской и английской разведок, о шпионско-вредительских организациях в Комитете резервов при СНК УССР, в Наркомсовхозов УССР, Днепропетровском пароходстве, РОВСовской организации в ВУЗ КВО, о правотроцкистской организации в НКлесе Украины, об эсеровской организации на Юго-Западной железной дороге, националистических организациях практически в каждой области Украины 2. Он вызывал начальников управлений и ругал за шаблонный подход. В частности, он был недоволен тем, что на Полтавщине было «выявлено» антисоветское партизанское подполье, возглавляемое бывшим командиром партизанского отряда Федорченко, который на момент ареста являлся заведующим орготделом Полтавского облисполкома. Подобные сообщения были типичными для областей, где в годы гражданской войны действовали красные партизанские отряды. Но в результате «поисков» Успенский сообщил о раскрытии им националистической организации «Молода генерация» («Молодое поколение») 3. Такое усердие свидетельствовало и о том, что нарком НКВД Украины ликвидировал «молодые ростки контрреволюции».
Поэтому Ежов представлял Успенского перед членами Политбюро в качестве решительного и успешного борца с происками иностранных разведок и антисоветскими элементами.
В ходе встречи Сталин поинтересовался у Ежова, на основании каких материалов арестован П. Ф. Булах, бывший начальник УНКВД Орджоникидзевского края. Его арестовали 25 апреля 1938 года в связи с многочисленными жалобами на незаконные методы следствия и изби-

1     ЦА ФСБ. Ф. 3 ос. Оп. 6. Д. 4. Л. 31-34.
2     Там же. Оп. 5. Д. 63.
3     Там же. Д. 65. Л. 280. 245

ения арестованных. Таким образом, косвенно оказывалась затронутой такая важная проблема как информирование Ежовым членов Политбюро о ходе массовых операций. Он ответил Сталину, что Булах арестован на основании показаний начальника УНКВД Ростовской области Я. А. Дейча, который признал, что Булах является немецким шпионом. Приехав в наркомат внутренних дел, Ежов немедленно вызвал начальника секретариата И. И. Шапиро и дал ему задание допросить Дейча, чтобы добиться от него показаний на Булаха, как на немецкого агента 1. Поручение Ежова было выполнено. На допросе Булах признался, что в состав участников заговора он был завербован Дейчем, который также рассказал ему о связях Ягоды с фашистскими кругами Германии 2.
Действуя таким образом, Ежов старался не допустить распространения информации о «перегибах» в деятельности оперативного состава. Позднее руководящие работники наркомата давали также показания о     том, что получали от Ежова задания просматривать подозрительные письма, адресованные Сталину.
 Многочисленные аресты, затем бегство в июне 1938 года начальника УНКВД Дальневосточного края Люшкова в Японию, которого напугали аресты высшего руководящего состава, свидетельствовали о пошатнувшемся авторитете Ежова.
Назначение Берии в августе 1938 года заместителем Ежова без согласования с наркомом вызвало мрачные и обоснованные предчувствия у руководства ГУГБ, которое предполагало возможность обнаружения очередного «заговора в НКВД». Фриновский, назначенный наркомом военно-морского флота СССР, мрачно шутил, что лучше быть начальником отдела в ГУГБ, чем наркомом после того, как Берия стал замнаркома НКВД.
Берия, начавший знакомиться с делами оперативных отделов, привел в шоковое состояние начальника Особого отдела Николаева-Журида. В духе своего предшественника Ежова Берия высказывал в беседах с сотрудниками предположение о том, что среди них могут быть шпионы. В это время еще продолжалось следствие по делам бывших крупных руководителей областных управлений.
Можно полностью согласиться с точкой зрения о том, что расстрел Заковского, Миронова и других сотрудников органов госбезопасности были превентивной мерой со стороны Ежова в ситуации, когда, вопреки его желанию, Сталин назначил Берию заместителем наркома внутренних дел. Ежов понимал, что арестованные могли дать достаточный материал для его компрометации 3. Об этом рассказал на допросе Фриновский, подчеркивая при этом роль Евдокимова, который в конце августа предлагал побыстрее

 1     ЦА ФСБ. Ф. 3 ос. Оп. 6.Д 13. Л. 146.
2     Там же. АСД Н-13556. Л. 15.
3     Петров И., Янсен М. Сталинский питомец - Николай Ежов. С. 164.

расстрелять некоторых людей Ягоды и Анконского. После своего назначения 22 августа 1938 года новый замнаркома НКВД выехал в Грузию для передачи дел и участия в работе пленума, где должны были выбрать нового первого секретаря компартии Грузин. «...По приезде Берия следствие по всем этим делам может быть восстановлено, и эти дела повернутся против нас» — совершенно справедливо предполагал Евдокимов 1.
Вернувшись из Грузии в Москву, Берия развернул активную деятельность. О том, что Сталиным ему были даны достаточно широкие полномочия, свидетельствовали документы НКВД, под которыми теперь стояли две подписи: Ежова и Берии, а также аресты по инициативе Берии высокопоставленных сотрудников НКВД, включая бывшего наркома внутренних дел Белоруссии Б. Д. Бермана.
8 октября 1938 года стало поворотным пунктом в деятельности органов госбезопасности, поскольку у Сталина окончательно созрело решение об изменении курса карательной политики. В постановлении Политбюро предлагалось комиссии в составе «Ежова (председатель), Берия, Вышинского, Рычкова и Маленкова разработать в 10-дневный срок проект постановления ЦК, СНК и НКВД о новой установке по вопросу об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» 2. Когда информация о работе комиссии стала известной ряду начальников УНКВД, те поняли, что грядут серьезные изменения.
В период работы комиссии над текстом постановления Ежов официально являлся ее председателем. Но его положение можно сравнить с состоянием человека, оказавшегося в худой лодке далеко от берега.
Комиссия приступила к работе, а Берия искал новые материалы для компрометации наркома внутренних дел. Он добился от арестованных Дмитриева и Бермана показаний, разоблачавших деятельность сотрудников из числа ближайшего окружения Ежова.
Эти протоколы, которые Сталин внимательно прочитывал, подписаны только Берией, что дает основание уверенно утверждать о целенаправленной компрометации наркома НКВД. Одновременно Берия включал в показания информацию, которая послужила бы основанием для изменений в карательной политике. Так, Берман длительное время был сотрудником Иностранного отдела, работал в Германии, где якобы был завербован германской разведкой. Следователями была придумана версия о его встрече с «офицером связи» из Германии, который рассказал Берману о совещании представителей иностранных разведок европейских стран и Японии по вопросам борьбы с СССР.
Сталина ознакомили также с «выводами» этого совещания относительно положения в СССР и «перспективах» дальнейшей работы. В частности, отмечалось, что в СССР произошел разгром различных

1 ЦА ФСБ. АСД. Р-4406.
2 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1002. Л. 37. 

 оппозиционных группировок, и делать ставку на оставшееся незначительное их количество нецелесообразно. При разгроме больших организаций сохранились, однако, хорошо законспирированные резидентуры иностранных разведок, имеющие в своем распоряжении «всякого рода секретные изобретения, поставленные на службу разведки для террора». В этом месте протокола Сталин поставил вопрос для органов госбезопасности: «Техника (имущество) врагов остались незатронутыми?».
Ответ на этот вопрос содержался в протоколах допроса Бермана: «по его мнению», органы госбезопасности слишком увлеклись следственной работой, в которой были допущены ошибки, в том числе, недооценка агентурной деятельности. В результате удар был нанесен не по врагам.
Берия всячески разжигал подозрительность Сталина. Прочитав в показаниях Бермана о том, что «офицер связи» ничего ему не сказал о сотрудничестве иностранных разведок, Сталин сделал определенный вывод. «Врешь, — отметил он на полях, - ты сам присутствовал на совещании».
Новый заместитель наркома усвоил старые принципы ведения следствия, заключавшиеся в том, чтобы включить в показания арестованного материалы на людей, которых собирались арестовать или уже арестованных. В связи с этим в протоколах оказались упомянутыми Радзивиловский, возглавлявший до ареста отдел НКВД, обслуживавший гражданский воздушный флот, связь и шоссейно-дорожное строительство, а также Дмитриев, который со Свердловского управления был переведен в центр и руководил ГУШОСДОРом. Их представили как «”карьеристов- чекистов”, помогавших своими массовыми арестами агентам иностранных разведок оставить нетронутыми злейших врагов и партии, и советского государства».
Сталин вновь дал указание «старых бывших людей в Москве, в Дальвосте, на Украине - изъять» и «почистить гражданский флот 1.
Следующий удар Берия нанес 23 октября 1938 года, когда ознакомил Сталина с протоколом допроса Дмитриева, сотрудничавшего со следствием и давшего «необходимые» показания. Дмитриев заявил о существовании прямой взаимосвязи между ягодинскими кадрами и действующими сотрудниками наркомата во главе с начальником Контрразведывательного отдела Николаевым. Сталин изучил протокол, указал на необходимость ареста одиннадцати человек. Кроме того, 24    октября он направил отдельную записку: «Т.т. Ежову и Берия. Предлагаю немедля арестовать 1) начальника контрразв. отдела Николаева, 2) Агаса, 3) Дзивова, 4) Деноткина, 5) Кучинского (следователь), 6) Листенгурта (замнач. КРО). Секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин 24.Х- 1938. 11 часов вечера».

1 АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 367. Л. 12-27.

Берия продолжал активно искать новые доказательса для «разоблачения» деятельности Ежова. И здесь им был исполымнан испытанный прием, который в свое время применял Ежов для компрометации Ягоды.
Исследователями ранее было высказано предположение о том, что записка начальника УНКВД Куйбышевской области В. П. Журавлева Сталину о недостаточно активной борьбе с «врагами народа», укрывательстве в аппарате НКВД подозрительных работников, возможно, была инициативой сверху 1. Это предположение полностью подтвердилось. За два дня до подачи заявления Журавлев встретился с Берией и рассказал ему о тех нарушениях, которые он выявил в аппарате НКВД. 14 ноября Берия сообщил Сталину, что по его предложению Журавлев на основе устного сообщения составил докладную записку, в которой подробно изложил все факты о подозрительных действиях ряда высокопоставленных сотрудников НКВД 2.
Одновременно — в соответствии с указаниями Берии — Журавлев писал Сталину: «Убедительно прошу Вас уделить 30-40 минут и прочесть прилагаемую при этом записку. С комприветом. 13.Х1-38 г. г. Москва. Журавлев». Сталин немедленно адресовал эту записку членам Политбюро: «Просьба ознакомиться с запиской Журавлева. Записку придется обсудить. И. Сталин» 3.
Сталин в данном случае выступал в качестве короля, которого играла свита. Берия подготовил данную записку и, безусловно, руководствовался при этом и своими личными интересами. В записке шла речь о Литвине, который мог сыграть роковую роль в судьбе Берии.
Литвин, возглавлявший Секретно-политический отдел ГУ ГБ НКВД СССР, не принял показания на Постышева летом 1937 года. Сталин особо отметил, что в центральном аппарате отказы от показаний на Постышева были оформлены сотрудниками Секретно-политического отдела. Это была обычная практика работников НКВД не брать показания на членов и кандидатов ЦК ВКП(б) без санкции наркома НКВД.
Такое внимание к Литвину со стороны Берия было не случайным. В сентябре 1937 года Литвин возглавлял группу сотрудников НКВД, выехавших в Армению для расследования работы начальника НКВД Армении X. X. Мугдуси, который не проявлял должной инициативы в борьбе с оппозиционными группировками. После ареста представителей партийно-советского актива и работников НКВД были получены показания и на Берию. Однако в центре эти обвинения признали несостоятельными. Берия, по мнению ЦК ВКП(б), а точнее Сталина, заслуживал полного политического доверия. Подследственные, давшие показания на Берию, были возвращены для дальнейших допросов обратно в Армению,

1 Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы... С. 214.
2 Петров Н., Янсен М. «Сталинский питомец» - Николай Ежов. С. 348-349.
 3 АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 406. Л. 2.

где дали новые показания о том, что от них в центре требовали компрометирующие материалы на Берию. Обвинения в адрес Берии остались без последствий. Но Берия не мог забыть этот инцидент. Таким образом, компрометируя Ежова, Берия решал и свои собственные задачи.
Сталин, читая записку Журавлева, отметил некоторые факты, свидетельствующие о подозрительном поведении руководящего состава НКВД. В записке он оставил свои пометки, которые свидетельствовали о том, что Сталин, может быть, начинал открывать для себя некоторые теневые стороны деятельности руководства НКВД. В данном случае Журавлев, арестовавший ряд сотрудников УНКВД по обвинению в принадлежности к правотроцкистскому блоку, не встретил поддержку в Москве.
Работники центрального аппарата утверждали, что Журавлев «липует». В отношении начальника ДТО железной дороги им. Ф. Э. Дзержинского Каменского он получил сначала в марте 1938 года разрешение на арест, но в апреле ему было сказано, что арест отменен. Берия в своем спецсообщении Сталину о записке Журавлева уже упомянул Каменского, дававшего в октябре 1938 года «нужные» показания на ряд сотрудников УНКВД. Характерно, что Каменский был арестован 17 сентября 1938 года по указанию Берия. «Вот как!» — отметил Сталин раздел записки, где речь шла об отмене прежнего указания об аресте Каменского. Далее он выделил абзац, в котором Журавлев рассказал о приеме его Ежовым, который согласился на арест только двух сотрудников УНКВД и не дал санкцию на арест других.
Обсуждение записки Журавлева состоялось 19 ноября 1938 года. В свете недавно принятых решений о контроле над деятельностью НКВД со стороны партийных органов некоторые высказывания сотрудников НКВД выглядели крамольными. В частности, в письме Журавлев упоминал о своем выступлении в обкоме партии в июне 1938 года, когда он обвинил первого секретаря Ивановского обкома Симочкина в том, что тот «засорил» аппарат УНКВД контрреволюционными элементами. Об этом выступлении, сообщал автор записки, стало известно в центре. Секретарь наркома Шапиро вместе с новым начальником Секретно-политического отдела Цесарским указали тогда Журавлеву, что секретарь обкома не ответственен за аппарат НКВД. В таком развитии дела был заинтересован и переведенный на работу в Москву бывший начальник УНКВД Ивановской области А. П. Радзивиловский, который был в курсе сложившейся практики, когда за арестом первого секретаря обкома или крайкома партии обычно следует арест начальника УНКВД 1.
Для Берии письмо Журавлева явилось не причиной, а удачным поводом для конкретизации обвинений в отношении Ежова и начала кампании по восстановлению «законности» в деятельности НКВД.

1 АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 406. Л. 1-30.

В сентябре 1938 года, еще до создания комиссии по вопросу об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствиия был сделан важный шаг на пути ограничения полномочий органон НКВД. 20 сентября Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление об утвержден в ЦК ВКП(б) ответственных работников НКВД, Комитета обороны, НКО, НК ВМФ, НКИД, НКОП, КПК и КСК. Была ликвидирована тем самым практика, стихийно сложившаяся в период массовых репрессий. Материалы, справки о назначаемых на руководящие должности сотрудниках наркомы направляли для согласования в органы госбезопасности, там давали свое заключение.
В отличие от прошлой практики, теперь утверждению в ЦК ВКП(б) подлежал значительно более широкий контингент сотрудников НКВД — вплоть до руководителей районных и городских отделений.
В дальнейшем Сталин продолжил курс на еще большее закрепление главенствующего положения партии во взаимоотношениях с НКВД. 14    ноября в партийные органы была разослана директива об учете и проверке партийными органами ответственных сотрудников НКВД СССР, подписанная Сталиным.
В соответствии с директивой учет, проверка и утверждение ответственных работников НКВД — начиная от назначения на высшие должности до начальников отделений — возлагалась на ЦК ВКП(б). На местах обкомы, крайкомы, ЦК национальных компартий были обязаны взять на учет всех ответственных работников местных органов НКВД, составить персональные списки, завести на каждого сотрудника личное дело. Помимо изучения документов на работников НКВД, требовалось и личное знакомство с ними. Партийные руководители должны были начать проверку, не дожидаясь представления этих работников начальникам УНКВД на утверждение. Вопрос о назначении решало бюро соответствующего партийного органа. Исследователи совершенно справедливо отмечают это решение как преддверие чистки в органах НКВД 1. В директиве прямо указывалась цель проверки, которая заключалась в том, что «органы НКВД должны быть очищены от всех враждебных людей, обманным путем, проникших в органы НКВД, от лиц, не заслуживающих политического доверия 2.
Таким образом, значительно возрастало влияние партийных органов на кадровый состав органов госбезопасности — как через заметное увеличение количества штатных сотрудников, утверждаемых в ЦК ВКП(б), так и через контроль над зачислением на службу новых работников. Ранее, на основе циркуляра ГУГБ НКВД СССР от 27 июля 1936 года прием шел, минуя партийные органы. Отныне местные УНКВД, направляя в центр докладные записки о состоянии работы с кадрами, постоянно упоминали о взаимодействии с партийными органами. Так, в июне 1940 года

1 Петров Н., Янсен М. «Сталинский питомец* - Николай Ежов... С. 177.
 2 Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД... С. 606.

начальник УНКВД Саратовской области сообщал, что из 250 человек номенклатуры обкома процедуру утверждения прошли 232 человека.
В директиве от 14 ноября 1938 года Сталин дал указание, чтобы первые секретари обкомов, крайкомов, ЦК национальных компартий систематически представляли в ОРПО ЦК ВКП(б) докладные записки о ходе работы по учету, проверке и утверждению работников НКВД. Он нацеливал их на выявление недостатков в работе, «засоренности» чуждыми и враждебными элементами 1. Фактически это была установка на проведение массовой чистки среди сотрудников органов госбезопасности, удаление из них тех, кто допускал массовые нарушения Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов.
Эта политика в отношении сотрудников оперативно-чекистских подразделений была закреплена в Постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Среди исследователей утвердилась точка зрения о том, что Сталин в свойственной ему манере переложил ответственность за собственные ошибки на исполнителей преступных приказов 2. Главную вину за недостатки и извращения в следственной работе он возложил на «врагов народа и шпионов иностранных разведок, пробравшихся в органы НКВД как в центре, так и на местах, которые проводили массовые и необоснованные аресты». Одновременно они якобы спасали «от разгрома своих сообщников, в особенности засевших в органах НКВД».
Поскольку в качестве «врагов» фигурировало высшее руководящее звено органов госбезопасности, участь наркома была решена. 23 ноября Ежов написал письмо Сталину, в котором каялся, что проглядел врагов, излишне доверял кадрам, назначенным им на важнейшие посты в наркомате.
В период массовых репрессий в ходе разгрома «ягодинских заговорщиков» многие сотрудники НКВД были арестованы и затем расстреляны по показаниям представителей высшей партийной номенклатуры. Нарком НКВД Украины Успенский выразил мысли многих руководителей местных органов, когда сказал, что аресты партийно-советских работников в начале 1938 года были своеобразным возмездием за погибших товарищей. Теперь Сталин предоставил такое право партийной номенклатуре, которая могла отыграться на руководящих работниках НКВД.
25    ноября 1938 года Ежов был снят с должности наркома внутренних дел. Берия произвел практически полную смену не только начальников отделов НКВД СССР и их заместителей, но и почти всех руководителей республиканских, краевых и областных НКВД-УНКВД. На основании решения ЦК ВКП(б) от 5 декабря 1938 года в период с 10 декабря

1 Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД... С. 605.
2 См.: Петров Н., Янсен Л/. «Сталинский питомец» — Николай Ежов...; Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы...

 1938  года по 10 января 1939 года проходила передача дел от Ежова новому руководителю НКВД СССР Берия. Одновременно наркомат был подвергнут проверке комиссией, в которую входили секретарь ЦК ВКП(б), председатель Комиссии партийного контроля А. А. Андреев, заведующий отделом руководящих партийных органов (ОРПО) ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков и новый нарком Берия.
Комиссия дала резкую оценку «вредительской» работе как наркома, так и руководящего состава НКВД СССР. «Шпионы, враги, — отмечал Маленков, — сидели буквально на всех участках». «У меня такое впечатление, — вторил ему Андреев, — что Ежов имеет близкое к этому отношение». Проверяя материалы так называемого «спецархива», где Ежов хранил компрометирующие материалы на партийных, советских и военных работников высокого ранга, Берия везде ставил пометки о том, что Ежову было известно о «врагах», но он не давал ходу этим материалам. В «спецархиве» скопились доносы от 1937 года, найденные Берией, например, на В. К. Блюхера, А. В. Косарева и многих других видных деятелей страны, репрессированных к моменту проверки наркомата. О работниках ведущих оперативных отделов ГУГБ, например, секретно-политического, прямо говорилось, что назначенные последовательно в течение 1937-1938 годов Ежовым начальниками отдела В. М. Курский, М. И. Литвин, В. А. Каруцкий, В. Е. Цесарский, А. С. Журбенко оказались «врагами народа».
В ноябре-декабре Сталина захлестнула лавина шифротелеграмм, записок и анонимных сообщений о многочисленных нарушениях, допущенных органами НКВД. О «неожиданно» вскрывшихся фактах сообщали и секретари обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий. До принятия решений, осуждавших незаконные действия сотрудников органов госбезопасности, информация такого рода Сталину не поступала.
В своем личном архиве Сталин сохранил документы, на основе которых можно представить размах репрессий, затронувших не только номенклатурные кадры, но и простых людей страны.
Первый секретарь Компартии Белоруссии П. К. Пономаренко в декабре 1938 года неоднократно сообщал о ходе проверки сотрудников НКВД и выявленных нарушениях в деятельности органов госбезопасности. Сначала он, как бывший работник аппарата ОРПО ЦК ВКП(б), отмечал несвойственные функции, которые выполняли органы НКВД. В качестве доказательства он приводил составленные на основе агентурных данных докладные записки в ЦК ВКП(б) Белоруссии, например, «О недостатках в развитии народного творчества и художественной самодеятельности в БССР» и др. Пономаренко обращал внимание на многочисленные факты недостатков и извращений в деятельности НКВД Белоруссии, которые имели место в то время, когда его возглавлял Б. Берман. Он отмечал, что в тюрьмах сидит 2800 арестованных, вина которых не доказана, но их до сих пор держат под арестом, так как сотрудники органов госбезопасности постоянно избивали арестованных и теперь боятся отпускать, потому что те выйдут на свободу, расскажут об  издевательствах, и возникнет в обществе «трещина в авторитете органов». Пономаренко приводил факты высокой смертности в тюрьмах Белоруссии: за период с 1 января по 1 октября 1938 года в Гомельской тюрьме умерло 150 человек, в Витебской - 132, Слуцкой - 46, Бобруйской - 42 человека.
 Сталин анализировал сообщения о нарушениях законности и продумывал выход из сложившейся ситуации. Фактически весь оперативный состав чекистских подразделений НКВД принимал участие в массовых репрессиях. Секретари обкомов настаивали на арестах значительной части работников НКВД. Такой подход означал разрушение органов госбезопасности. Однако формулировка о врагах, якобы пробравшихся в НКВД и творивших беззакония, была достаточно удобной и приемлемой.
Прочитав сообщение Пономаренко, Сталин дал указание: «Молотову, Берия лично. Нужно очистить от грязи белорусские органы НКВД, такой грязи немало во всех других республиках и областях». Фактически это была санкция на арест руководящего состава управлений НКВД и наиболее «активных» исполнителей из числа среднего звена сотрудников.
Из сообщений секретарей обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий вырисовывались типичные картины различных преступных действий сотрудников НКВД в ходе проведения репрессивных операций. Сталин давал указания об арестах, направлении комиссий в наиболее «отличившиеся» регионы». Например, в Житомирской области были выявлены факты, когда начальник управления Вяткин приводил приговоры в исполнение по решениям особой тройки на основании никем не подписанных протоколов заседаний. Расстрелы оформлялись задним числом, поскольку решением Политбюро ЦК ВКП(б) работа особых троек приостанавливалась с 16 ноября 1938 года. Такие же факты отмечались во многих регионах.
Берия получил фактически полную свободу действий. В итоге только за период с сентября по декабрь 1938 года было арестовано 332 руководящих работника НКВД (140 человек в центральном аппарате и 192 на периферии) среди которых 18 — наркомов внутренних дел союзных и автономных республик. Аресты продолжались и в течение 1939 года.
В процесс выявления нарушений законности включились не только первые секретари партийных органов, но и Прокурор СССР А. Я. Вышинский, члены Политбюро ЦК ВКП(б), которые по команде Сталина обнаружили нарушения в деятельности НКВД.
Однако следует отметить, что Сталин придавал серьезное значение и явно фантастическим письмам. В начале декабря он получил анонимное сообщение от жены сотрудника НКВД. В нем автор утверждал, что аресты в СССР осуществляюся по распоряжению Гитлера, Геббельса и Риббентропа. Что из Германии идут советты, как можно опорочить ценных работников: для этого надо указать на их св с подозрительными элементами, обратить внимание на «подозрительные» фамилии. Сталин написал на полях «кто?», когда прочитал, что таким образом был опорочен прекрасный работник, лично уважаемый Лазарем Моисеевичем (имелся в виду Каганович - авт.). Анонимный автор писал, что в лагерях мрут люди, профессура копает землю. Возьмем Россию без войны, якобы утверждают в Германии. Автор умолял Сталина лично расследовать дела арестованных по последним спискам, хотя бы тех, кого еще не успели выслать, Сталин пометил на полях: « Что за список?» 1.
 Увидев, что происходят существенные изменения в карательной политике, которые приводят к арестам исполнителей, письма Сталину стали направлять сотрудники оперативных подразделений НКВД. Они пытались доказать, что действовали в соответствии с теми установками, которые получали от своих руководителей. Секретарь парткома УНКВД Орловской области писал в начале декабря 1938 года, что нарком НКВД Ежов был одновременно и секретарем ЦК ВКП(б). Поэтому все его указания являлись для оперативного состава установками партии и, следовательно, высшее руководство знало о репрессиях. И тут же предлагал осудить тех, кто фальсифицировал дела, то есть наиболее рьяных исполнителей: «Но вот я что-то не слышал, чтобы привлекли к ответственности «липачей», сфабриковавших дело». Сталин согласился и на полях оставил пометку: «Привлечь» 2.
Работники органов НКВД столкнулись с существенной проблемой - как действовать в дальнейшем. Секретарь парткома УНКВД по Орловской области сообщал, что работники прокуратуры начали всячески затягивать дела, возвращали их обратно в управление. Сталин явно не одобрил действия прокурора, поскольку написал его фамилию на первой странице и переадресовал письмо Берии.
7 января 1939 года Сталин отметил в письме начальника Бобруйского горотдела НКВД ту часть, где говорилось об «ослаблении чекистской бдительности». Начальник горотдела прямо писал, что в нарушениях революционной законности виноват почти весь оперативно-чекистский коллектив. На оперативном совещании 27 декабря, когда подводились итоги работы горотдела уже после ликвидации троек, он сетовал, что за это время было арестовано всего 20 лишь человек. В органах, по его словам, сложилась обстановка, когда сотрудники постоянно ждут арестов. Автор письма рассказал, что начальник ДТО ГУГБ НКВД Белорусской железной дороги Морошек получив

1 АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 406. Л. 90.
2 Там же. Л. 153-154.

вызов в наркомат, сразу покончил жизнь самоубийством, а начальник УНКВД Полесской области Белоруссии, предчувствуя близкий арест, отправил всю семью к родственникам 1.
10 января Сталин ознакомился с письмом двух сотрудников УНКВД Ленинградской области, которые писали, что совершали незаконные действия, поскольку все это прикрывалось именем партии. Аресты сотрудников в управлении отрицательно действовали на остальных. «Теперь будут отвечать стрелочники, а их тысячи» — писали они Сталину. Они просили Сталина, чтобы он не допустил дальнейших арестов. Сталин обратился к Берии с рекомендацией: «Т-щу Берия. Хорошо бы вызвать Вам к себе авторов этого письма и объясниться с ними. И. Сталин. 13.1.39 г.» 2.
16 января Берия сообщил, что провел беседу и дал необходимые указания начальнику УНКВД Ленинградской области Гоглидзе, который на совещаниях грозил сотрудникам массовыми арестами 3.
Авторы из Ленинградской области не знали, что в тот день, 10 января, когда они отправили свое письмо, Сталин направил шифротелеграмму, в которой говорилось, что физические меры воздействия были официально разрешены ЦК ВКП(б) в виде исключения «в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков, — следовательно, продолжают борьбу с Советской властью, также и в тюрьме». Сталин отметил, что такая политика ЦК ВКП(б) принесла свои результаты, способствовала «ускорению дела разоблачения врагов народа». Такой метод мог быть использован в дальнейшем в борьбе с противниками советской власти.
Партийные органы на местах, объективно изучив положение дел, стали требовать привлечения к уголовной ответственности значительной части оперативного состава. Секретарь Смоленского обкома, например, настаивал на аресте многих работников УНКВД, так как получал многочисленные жалобы от ранее арестованных и затем освобожденных жителей города о применении к ним физических методов воздействия. Своей телеграммой Сталин фактически взял под защиту сотрудников органов госбезопасности, не желая дискредитировать организацию, которая являлась опорой его власти и выполняла указания Политбюро ЦК ВКП(б) в годы «большого террора».
Однако Сталин не инициировал массовые открытые процессы по делам арестованных сотрудников НКВД. На заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б) всего несколько раз были рассмотрены вопросы об

1 АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 407. Л. 32-33.
2 Там же. Д. 408. Л. 72.
3 Там же. Л. 100.

осуждении фактов нарушений законности, проведении судов и наказании конкретных виновных. В частности, когда Сталину поступило сообщение об учителе Садалюке, который был незаконно арестован по фальсифицированному обвинении) н работе па румынскую разведку, этот вопрос был вынесен на рассмотрение Политбюро 1. Сотрудникам НКВД понадобился легковой автомобиль, которым был награжден учитель. Автомобиль был конфискован и фигурировал в уголовном деле, где значился как приобретенный на деньги румынской разведки.
2 января 1939 года Вышинский направил Сталину записку о нарушениях законности Ленинск-Кузнецким горотделом УНКВД Новосибирской области и прокуратурой города. Сотрудники горотдела арестовали 17 человек — учителей и учащихся средней школы, в которой процветали воровство, хулиганство. Было создано дело о контрреволюционной организации, а среди арестованных находились и несовершеннолетние школьники. 27 декабря 1938 года бюро Новосибирского обкома приняло решение о привлечении к суду двух сотрудников горотдела УНКВД, поскольку те нарушили постановление правительства от 7 апреля 1935  года о запрете привлекать несовершеннолетних к ответственности за контрреволюционные преступления. Сталин дал указание: «Необходим открытый суд над виновниками» 2.
 Поддержав предложение Сталина об открытом суде Политбюро ЦК ВКП(б) 4 января 1939 года приняло решение: «Удовлетворить просьбу Новосибирского обкома о разрешении обсудить постановление обкома о нарушении законности Ленинск-Кузнецким горотделом НКВД и горпрокуратурой в первичных парторганизациях районных, городских и областного отдела НКВД и в первичных парторганизациях районных, городских и областной Прокуратуры. Секретарь ЦК». Это был исключительный случай, поскольку в дальнейшем сотрудники осуждались Военными трибуналами военных округов или Военной коллегией Верховного суда. Проведения гласных судебных разбирательств Сталин не планировал.
Несмотря на многочисленные аресты среди сотрудников ГУГБ НКВД СССР, оперативные подразделения не испытывали недостатка в кадрах. На протяжении всего описываемого периода существовали стабильные источники их пополнения. Регулярно проводились партийные и комсомольские наборы в органы госбезопасности. Так, бюро Калининского обкома ВКП(б) в августе 1937  года приняло решение направить 30 человек в УГБ УНКВД. 170 человек пришли в УНКВД Западно-Сибирского края в течение того же года по партийному набору. В мае 1938 года по ли-

1 Хлевнюк О.В. Сталин, НКВД и советское общество.М., 1992. С. 223-225. 2 АП РФ. Ф. 3. Оп. 57. Д. 96. Л. 110.

нии ЦК ВЛКСМ в различных городах России было отобрано 750 человек. Самый большой набор был проведен по решению Политбюро ЦК ВКП(б) в декабре 1938 года, когда НКВД СССР, ОРПО ЦК ВКП(б) и МК ВКП(б) отобрали среди политически проверенных и передовых производственников города Москвы 1500 человек.
 Систематически выпускали слушателей межкраевые школы. Поэтому неудивительно, что с серьезными проблемами по укомплектованию кадрами оперативных отделов руководство ГУГБ и УГБ УНКВД не сталкивались. Например, за период с 1 октября 1936 года по 1 января 1938  из органов госбезопасности убыли 5229 работников (из них — арестованы 1220 сотрудников), а прибыли 5359 человек.
Помимо арестов в конце 1938 - начале 1939 года среди руководящего состава Главного управления госбезопасности в центре и на местах были проведены аресты оперативных работников среднего звена в территориальных управлениях, дорожно-транспортных и особых отделах. Так, в приказах НКВД СССР № 00118 и N° 00119 от 5 февраля 1939 года по итогам проверки Особых отделов Белорусского особого военного округа и Краснознаменного Балтийского флота было объявлено, что за фальсификацию следственных дел и использование методов физического воздействия арестовано 14 человек. Общая же численность оперработников составляла несколько сотен сотрудников, которые в подавляющем большинстве участвовали в массовых репрессиях. Репрессии коснулись главным образом высшего руководства.
В связи с этим имеются значительные расхождения в оценке количества репрессированных сотрудников органов госбезопасности в процессе ликвидации «заговоров в НКВД», организованных прежним руководством — Ягодой и Ежовым. Часто упоминается цифра четырнадцать тысяч чекистов, названная Ежовым. Бывшие руководители КГБ СССР говорили и о двадцати, и о двадцати шести тысячах репрессированных сотрудников органов госбезопасности. В действительности реальная численность потерь значительно меньше. С 1 октября 1936  года по 1 сентября 1938 года из центрального аппарата ГУГБ и его местных управлений убыло 9171 сотрудник, из них было арестовано 2273 человека (269 в центре и 2064 на местах). Количество арестованных за контрреволюционные преступления составляло 82 процента (1862 человека) от общего числа. В отличие от периода 1934-1936 годов резко — с 70 процентов до 18 процентов — сокращаются аресты за уголовные преступления, развал работы и дискредитацию. Так, в Контрразведывательном отделе центра за это время последовательно были арестованы 20 начальников отдела и отделений, 26 их заместителей и помощников. В Иностранном отделе, например, в отделении, руководившем работой резидентур в Германии, были арестованы последовательно четыре начальника, два заместителя, семь помощников. Основная часть сотрудников ГУГБ НКВД 258 СССР и УГБ местных управлений, включая ДТО и ОО, была уволена вовсе — в запас или переведена н неоперативные подразделения, всего 6700 человек.
До конца 1938 года организованная Берией чистка аппаратов ГУГБ и местных управлений госбезопасности привела к аресту 324 человек. В течение 1939 года было арестовано 1960 человек оперативного состава НКВД, включая пограничников, сотрудников третьих отделов ГУЛАГа. Сотрудников аппарата ГУГБ среди арестованных было более 900 человек. Суммарная численность арестованных работников ГУГБ НКВД СССР и его местных управлений за контрреволюционные преступления, то есть репрессированных в процессах ликвидации так называемых заговоров в НКВД, составляла чуть более 3 тысяч человек. Сотни сотрудников из числа расстрелянных впоследствии не были реабилитированы, так как принимали участие в массовых репрессиях. Репрессии в органах госбезопасности привели к массовому увольнению со службы. Большая часть оперсостава, как и в предыдущие годы, была уволена уже новым наркомом Берией. В феврале 1940 года заместитель наркома по кадровой работе С. Н. Круглов докладывал на собрании партийного актива, что в течение 1939 года по различным причинам из органов безопасности уволили 7322 человека. За период с октября 1936 по январь 1940 года произошло обновление на 60 процентов личного состава. За 1939 год было выдвинуто на оперативные должности, получили продвижение по службе 21088 человек.
Таким образом, репрессии среди сотрудников НКВД являлись составной частью карательной политики государства в исследуемый период. Наркомы внутренних дел союзных и автономных республик, начальники областных и краевых управлений наркомата внутренних дел были составной частью советской номенклатуры, тесно связанной с партийно-советским руководством. Поэтому при изменении направления репрессивного курса в 1937-1938 годах они подвергались арестам точно так же, как и работники всех других ведомств. Однако в сравнении с руководителями других ведомств у наркома внутренних дел имелось больше возможностей сохранить нужные кадры. Характер деятельности сотрудников НКВД и его структур на местах обусловил и своеобразие предъявляемых обвинений. Оно состояло в том, что в начальный период массовых репрессий оперативный состав органов госбезопасности подвергался репрессиям по надуманным обвинениям, за то, что не проявлял активности в поиске и разоблачении несуществующих контрреволюционных организаций, превращаясь таким образом в соучастников контрреволюционеров. Впоследствии многочисленные аресты были связаны с обвинениями в нарушениях законности, которые уже соответствовали действительности, их причиной было выполнение преступных приказов. Палачи сталинского режима стали его жертвами.