Изменение карательной политики в РККА

Высшее руководство страны ориентировало органы государственной безопасности «на изъятие контрреволюционного элемента, пробравшегося в армию». До начала массовых репрессий основной упор делался на «чистку» Красной Армии. В мае 1934 года в деятельность особых отделов были внесены существенные коррективы, которые ограничили их влияние в воинских частях. Грубый допрос, который армейский контрразведчик устроил технику авиационной части, стал причиной того, что тот улетел на самолете за границу. По представлению начальника Политического управления Красной Армии Я. Б. Гамарника Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение, в котором особым отделам запрещалось впредь вызывать и допрашивать командиров и красноармейцев без ведома и согласования с комиссаром части. Военнослужащие находились под защитой политических органов в войсках. В гражданских организациях так защищены были только члены ВКП(б).
То обстоятельство, что до весны 1937 года репрессии в армии заключались в увольнении со службы, в немалой степени объясняется влиянием и авторитетом наркома обороны К. Е. Ворошилова, который с 1926 года являлся членом Политбюро и ближайшим послушным соратником Сталина, в то время как нарком НКВД Ягода был только членом ЦК ВКП(б). Часто на запрос Особого отдела ГУГБ о получении санкции на арест военнослужащего Ворошилов наносил типичную резолюцию: «Не обязательно всякого дурака арестовывать, можно и просто выгнать из РККА».
 В результате в Красной Армии особые отделы основное внимание уделяли проверке и удалению из частей командиров и красноармейцев. Такая деятельность военных контрразведчиков рассматривалась руководством как действенное средство повышения боеготовности вооруженных сил. Самое массовое увольнение произошло в 1933 году, когда из армии было изгнано 22308 человек. Важнейшим основанием для увольнения являлась социальная принадлежность командного и рядового состава. Из этих 22308 военнослужащих по признаку социальной принадлежности (бывшие кулаки и их родственники, духовенство, бывшие офицеры) было уволено более 50 процентов; по признаку политической неблагонадежности — 8828 человек.
 За 1934-1936 годы из Красной Армии было уволено около 22 тыс. военнослужащих, из них около 5 тыс. считались оппозиционерами, арестовано было около 10 тыс. человек за различные преступления. Аресты высшего командного состава по политическим мотивам носили единичный характер. До середины 1936 года можно выделить лишь арест начальника кафедры военной истории Военно-воздушной академии комкора Г. Д. Гая (Бжишкяна). В беседах со старыми большевиками он критически оценивал деятельность Сталина. Своим знакомым он в нетрезвом состоянии заявил о том, что «Сталина нужно убрать, все равно его уберут». В результате Гай был обвинен в контрреволюционной агитации и даже подготовке террористического акта. Осужденный Особым совещанием НКВД СССР на 5 лет заключения, он во время этапирования в ярославскую тюрьму проявил характер и сумел выпрыгнуть из поезда, а затем в течение нескольких дней скрывался от преследователей. Сообщение о побеге вызвало ярость у Сталина, который обрушился с резкой критикой в адрес НКВД, обвинив чекистскую часть в том, что она «переживает процесс разложения», болеет серьезной болезнью и «пора заняться нам ее лечением» 1.
 Первые аресты среди военнослужащих, которые можно рассматривать как преддверие «большого террора», произошли в августе 1936 года в связи с процессом по делу так называемого троцкистско-зиновьевского блока. На начальном этапе жертвами стали военнослужащие высшего и старшего командного состава, высоко оценивавшие роль Л. Троцкого на посту председателя Реввоенсовета в годы Гражданской войны и поддерживавшие его в 1920-е годы. На основании показаний, полученных в ходе допросов Е. Дрейцера, Р. Пикеля и других, в июле-сентябре 1936  года было арестовано шесть офицеров в генеральских званиях (комкор В. Путна, комкор В. Примаков, комкор С. А. Туровский, комдив Д. А. Шмидт, комдив Ю. В. Саблин, комбриг М. О. Зюк). Не были секретом факты дружеских отношений женатых на сестрах Туровского и Шмидта. Дрейцер, будучи проездом в Харькове, всегда останавливался у Туровского, заместителя командующего Харьковским военным округом, жил на его даче под Харьковом.
 После процесса развернулась политическая кампания по поиску сторонников Л. Троцкого и Г. Зиновьева, совпавшая по времени с обменом партийных документов.
В октябре 1936 года в Военно-политической академии им. Толмачева, многие сотрудники которой, но данным НКВД, выступали в поддержку троцкистской платформы в 1920-е годы, было арестовано несколько военнослужащих; в декабре того же года они были приговорены Военной коллегией Верховного суда к расстрелу. Из пятнадцати членов «террористической группы Фенделя» девять участников, обвиненных в подготовке «фашистского заговора» были приговорены к высшей мере наказания 2.

 1     Сталин и Каганович. Переписка. 1931-1936 гг. Сост. Хлевнюк О. В., Дэвис Р. У., Кошелева Л. П., Рис Э. А.. Роговая Л. А. М. РОССПЭН. 2001. С. 613-614.
2     Иванов В. А. Миссия ордена. Механизм массовых репрессий в Советской России в конце 20-40-х гг. (на материалах Северо-Запада РСФСР). Санкт-Петербург, 1997. С. 125.

Начальник ПУ РККА Я. Б. Гамарник, выступая 4 марта 1937 года на пленуме ЦК ВКП(б), отмечал, что эта группа была раскрыта благодаря данным НКВД 1.
5     ноября 1936 года Г. Маленков докладывал И. Сталину о первых итогах работы по выявлению в процессе обмена партдокументов среди военнослужащих лиц, ранее примыкавших к троцкистам, и назвал 62 человека, служивших в центральном аппарате НКО и военных академиях. Из них более половины были выявлены в военных академиях. Была учтена и поддержка военными Троцкого в 1923-1924 и 1926-1927 гг.2.
 Однако вплоть до январского 1937 года процесса аресты в Красной Армии имели «вялотекущий» характер. В ходе допросов ряд арестованных отрывочно упоминали и давали скудные сведения об участии в троцкистской организации по военной линии Шмидта, Зюка, Примакова. В Азово-Черноморском крае показания на них «с помощью» следователей 22 ноября дал Я. Бородицкий, директор краевого управления «Союзкультура». В Киеве 25 октября 1936 года аналогичные показания на В. Примакова дал Председатель Госплана, заместитель председателя СНК УССР Ю. М. Коцюбинский. 16 ноября Радек указал на Шмидта как ответственного за подготовку террористической работы в армии, а 12 декабря сообщал о существовании заговора военных и специальной группы в лице Примакова, Шмидта, Путны, Кузьмичева. 14 декабря Сокольников на допросе дал показания о подготовке «прямой измены командиров-троцкистов на фронте» в случае войны.
 В январе 1937 года начался новый, пока еще не столь масштабный виток арестов. Бывший военный работник, старший инспектор треста «Сибстройиуть» Оберталлер, исключенный в августе 1936 года из партии и арестованный как участник троцкистской организации, дал показания на ряд военнослужащих Политуправления Сибирского военного округа. В основу обвинений легли факты о совместной работе в 1921-1925 годах в Политуправлении Ленинградского военного округа: эти люди якобы формально, на словах выступали против оппозиции, «чтобы остаться глубоко законспирированным зиновьевцем» 3. Среди оппозиционеров упоминался и бывший начальник Политуправления Ленинградского военного округа А. А. Гусев, дивизионный комиссар, знакомый с Бакаевым, работавший к этому времени председателем Мособлсовета Осоавиахима. Сталин обвел в кружок фамилии всех упомянутых Оберталлером военнослужащих, что означало одобрение ареста. Таким образом, аресты затронули и партийный аппарат Красной Армии.

1     Вопросы истории. 1995. № 7. С. 7.
2     АП РФ Ф. 3. Оп. 24. Д. 252. Л. 99.
3  Лубянка. Сталин и Главное управление государственной безопасности НКВД. Архив Сталина Документы высших органов партийной и государственной власти 1937-1938. Под ред. акад. Яковлева А. М.; сост. Хаустов В.Н., Наумов В. П., Плотникова Н. С. М.. 2004. С. 85. 108

Необходимо отметить, что влияние Ворошилова в партийной иерархии было достаточно сильным, и его авторитет в эти месяцы еще служил некоторой защитой для Красной Армии. В речи на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года он подчеркнул, что в армии на протяжении длительного периода шла «чистка» личного состава. По его мнению, к 1937 году Красная Армия подошла сплоченной и монолитной, и в ней «врагов вообще немного».
Ворошилов подверг критике — в косвенной форме — органы НКВД. Он заявил, что «армия задета диверсионной контрреволюционной мерзостью». Но никто не мог привести конкретные примеры вредительства. Даже нарком внутренних дел Украины Балицкий, отмечал Ворошилов, под наблюдением которого находились Шмидт и другие арестованные на Украине военнослужащие, не мог назвать ни одного случая вредительской деятельности. Было очевидно, что Ворошилов нащупал слабое место в показаниях, представленных НКВД Сталину. Кроме поддержки рядом военнослужащих троцкистской платформы в 1920-е годы, следствие не располагало никакими другими фактами. Однако дело политработников в Сибирском военном округе отложилось в памяти Сталина, и на февральско-мартовском пленуме он предложил Гамарнику в порядке самокритики вспомнить о нем. О том, что генсек внимательно изучал положение дел в армии, свидетельствовала и его осведомленность об арестах в Северо-Кавказском округе, о которых не знал пока даже начальник Политуправления РККА.
 Так, 1 марта Сталин получил от наркома внутренних дел сиецсообщение об аресте майора Н. К. Малова, помощника начальника связи штаба Северо-Кавказского военного округа, который дал показания о наличии в округе «антисоветской троцкистской организации». По словам Малова, в организацию якобы входили заместитель начштаба СКВО полковник С. II. Цветков, начальник отдела штаба СКВО интендант 1 ранга Н. М. Молчанов и начальник связи 74 стрелковой дивизии капитан Бредман 1. Гамарнику не удалось прочитать это спецсообщение накануне выступления Ворошилова на пленуме. Вероятно, Ежов хотел разрушить представления Сталина об относительном благополучии в армии.
 Однако на пленуме прозвучали и тревожные для наркомата обороны сигналы. В заключительном слове 2 марта В. Молотов сообщил, что первоначально на пленуме предполагалось заслушать специальный доклад по военному ведомству. Но симптомы вредительской работы в армии были слабыми, и от этой идеи отказались. Тем не менее, подчеркнул он, военное ведомство будет проверено, и «очень крепко». Жесткие установки пленума на поиск вредителей в армии резко повысили активность органов НКВД. Еще 17 февраля Сталин получил информацию от добровольного заявителя, некоего Прибыльского, о вредительской организации в ин-

1 АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 295. Л. 1 -7.

женерном управлении РККА. Это заявление Сталин направил Ежову, а тот, в свою очередь, дал поручение начальнику Особого отдела НКВД Леплевскому провести расследование. Арестованный 17 февраля Н. И. Вележев — помощник начальника инженерных войск Уральского военного округа признался, что он являлся членом троцкистской организации, которую возглавлял Марьясин, осужденный на процессе в январе 1937  года. Допрашивал Вележева начальник УНКВД по Свердловской области Дмитриев, участвовавший в следственной работе при подготовке августовского процесса 1936 года. В итоге были получены показания против командующего УрВО комкора И. И. Гарькавого, его заместителя комкора М. И. Василенко, командира 65 стрелковой дивизии комбрига Г. Ф. Гаврюшенко и ряда других офицеров.
В протоколе допроса Сталин поставил цифры напротив фамилий военнослужащих, названных Вележевым в качестве участников заговора. Первым в марте 1937 года был арестован командующий военным округом И. И. Гарькавый. Этот санкционированный Сталиным и Ворошиловым арест стал началом масштабных репрессий. В своих показаниях Вележев назвал также бывшего начштаба 13 стрелкового корпуса в Уральском военном округе комбрига А. А. Кошелева, который проходил службу на Дальнем Востоке в качестве коменданта укрепрайона. Одновременно шел сбор компрометирующих материалов на уже арестованных ранее военачальников. 8 марта начальник Разведывательного управления С. П. Урицкий доложил Сталину об итогах негласно проведенного разбирательства, о поведении в Англии Путны в то время, когда тот занимал должность военного атташе. Однако никаких данных о его шпионской и вредительской деятельности добыть не удалось. В справке было лишь отмечено, что водителем у него был английский подданный, а военные атташе враждебных СССР государств положительно отзывались о работе Путны. Кроме того, в оформлении кабинета дома военного атташе не был использован ни один из портретов вождей, хотя они были завезены, а портрет наркома обороны висел за дверью.
В марте 1937 года Особым отделом НКВД разрабатывались уже два крупных дела. Первое — инженеров Кронштадтского укрепленного района, которые в разговорах, высказывали сожаление о расстреле Зиновьева, Каменева, Мрачковского. После ареста бывшего начальника политотдела Управления полкового комиссара В. А. Опарина, начальника службы инженеров Кронштадтского района, высказывавшего эти сожаления, и ряда других военнослужащих, следователи НКВД создали дело о     контрреволюционной «троцкистской группе» не только в инженерных войсках, но и на Балтийском флоте. Нити «заговора» якобы тянулись к бывшему заместителю начальника морских сил РККА, а на момент ареста помощнику командующего Черноморским флотом дивизионному интенданту П. И. Куркову, начальнику штаба дивизиона миноносцев Северного флота капитану 2 ранга Э. И. Батису и др. Арест Батиса, который в начале 1930-х годов являлся военным атташе СССР в Турции, дал НКВД основание выдвинуть версию о его связях с Л. Троцким и обвинить в том, что он исполнял обязанности курьера по доставке троцкистских директив на территорию СССР 1.
 25    марта, после ареста бывшего начальника управления инженерных войск Балтийского флота бригадного инженера Н. А. Максимова Сталин получил подробный протокол его допроса. Одновременно Ежов передал ему и протоколы допроса П. В. Мухина, комиссара линкора «Октябрьская революция», арестованного 16 февраля 1937 года. В спецсообщении нарком подчеркивал, что в Инженерном и Строительном управлениях РККА, 3 отделе Генштаба, Краснознаменном Балтийском флоте раскрыта крупная «антисоветская троцкистско-зиновьевская» организация 2.
 Начальник УНКВД Ленинградской области Л. М. Заковский, один из приближенных наркома Ежова, который ласково называл его «Ленечка», получил обширный материал для дальнейших арестов.
 Сталин внимательно изучил показания Максимова и Мухина. Из них следовало, что Максимов в 1927 году был слушателем Военно-технической академии (ВТА) в Ленинграде, участвовал в охране Зиновьева, Бакаева и Евдокимова. Был исключен из партии, но в 1928 году восстановлен.
В ходе допроса были выявлены другие слушатели ВТА, которые в 1927 году поддерживали оппозиционеров в Ленинграде. В поле зрения органов НКВД попал и выпускник академии, который был исключен из партии в декабре 1936 года и также входил в период обучения в Академии в охрану оппозиционеров, военный инженер 1 ранга М. И. Кащеев, начальник Строительно-квартирного отдела ОКДВА. Вскоре он был арестован. После его ареста, в апреле — мае 1937 года массовые репрессии начались в Строительно-квартирном отделе Дальневосточной армии.
Сталин заинтересовался этим делом, поскольку группа партработников ОКДВА проявила «политическую бдительность». Узнав о том, что в наркомате обороны подготовлен приказ о назначении Кащеева начальником УВСР 282 в Челябинске, они направили коллективное письмо на имя Сталина. В нем тот был представлен как ярый сторонник Зиновьева, в охране которого он служил в 1927 году, защищал его, «спасал от гнева рабочих». В том же году Кащеева исключили из партии, в 1928 году он был восстановлен в ВКП(б). Но в августе 1936 года за «прошлые грехи» его исключили повторно. Сталин переслал это письмо наркому обороны Ворошилову. Реакция была незамедлительной. Кащеев приказом Наркома обороны был уволен из Красной Армии, а органы НКВД получили согласие на его арест. На допросах он активно сотрудничал с органами госбезопасности, по его показаниям было арестовано более 100 человек.

1  АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 296. Л. 5.
2  Там же. Д. 299. Л. 97-98.

Ширились аресты и на Балтийском флоте. По показаниям, которые на допросе дал комиссар Мухин, последовала череда арестов на Балтфлоте. Сталин особо выделил из протокола допроса Мухина упоминание о командире бригады миноносцев капитане 1 ранга 3. А. Закупневе и на протоколе допроса написал: «Надо арестовать Закупнева». Надпись на документе зачеркнута, поскольку к тому времени тот уже был арестован. На момент ареста Закупнев проходил службу в качестве командира отряда канонерских лодок Каспийской военной флотилии.
В показаниях Максимова упоминались фамилии более чем 40 военнослужащих из управлений центра и военных округов, включая начальника СКО Приморской группы ОКДВА (бывшего начальника СКУ РККА) дивизионного комиссара Ф. Я. Левензона.
В водоворот арестов вовлекался все более широкий круг военнослужащих новых других округов и родов войск. В записке Маленкова о троцкистах упоминается А. П. Геманов, бывший комиссар пулеметного полка 1 дивизии ПВО. На протоколе его допроса от 2 апреля 1937 года Сталин написал резолюцию о новых арестах: заместителя начальника политотдела 1 дивизии ПВО полкового комиссара Т. М. Спире, начальника ПВО Белорусского военного округа комбрига В. С. Лаврова и других военнослужащих частей ПВО страны. В протоколе допроса командира полка 1 дивизии ПВО полковника И. Н. Бердника, копию которого Сталин разослал всем членам и кандидатам ЦК ВКП(б), речь шла об аресте шестнадцати человек командного состава дивизии ПВО. Вместе с тем Сталин, внимательно прочитав показания Бердника о несовершенстве системы ПВО страны, дал указание рассмотреть на заседании Комитета обороны вопрос о создании «штабов ПВО при военных округах», отметив в тексте недостатки в строительстве военных городков, в постановке местной обороны по защите населения 1.
 На основе показаний, полученных от первых арестованных в СКВО Особый отдел НКВД расширял масштабы репрессий. 5 апреля 1937 года Сталин согласился с предложением арестовать начальников штабов 26 и 74 стрелковых дивизий полковников Н. С. Бережного и Е. Ю. Сояна, на которых дали показания арестованные ранее начальники службы связи этих дивизий и помощник начальника связи округа. Через месяц, в мае 1937 года был арестован и бывший начальник штаба СКВО комдив П. И. Вакулич (в момент ареста — начальник кафедры Академии Генштаба РККА) 2.
Первоначально на допросах военнослужащих главное внимание следователи НКВД уделяли их связям с оппозиционерами. Ворошилов на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) назвал точную цифру оставшихся в армии бывших «троцкистов, зиновьевцев, правых»:

1 АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 301. Л. 72-74.
2 Там же. Д. 301. Л. 40-53.

700 человек с партбилетами и без билетов. Эти люди попали под наблюдение как военного руководства, так и НКВД, аресты среди них начались в марте 1937 года 1.
Со временем в протоколах допросов все чаще стали встречаться показания о вредительстве в армии, ослаблении ее боеготовности.
Подозрительность и мстительность Сталина проявлялась в преследованиях родственников оппозиционеров. Так, был арестован сын Л. Б. Каменева 30-летний инженер, военный летчик Александр Львович Каменев. Невероятно, но в своих показаниях он назвал военнослужащих из Военно-политической, Военно-медицинской, артиллерийской Академий, Балтфлота, с которыми якобы участвовал в троцкистской организации, уже арестованных НКВД.
Появились и новые направления поисков врагов. Каменев дал показания о троцкистской организации в Особом техническом бюро Наркомата тяжелой промышленности, сотрудники которого должны были разработать новые прицелы, но, после того как на их создание было истрачено 7, 5 миллионов рублей, "вредительская” группа сознательно сорвала выполнение правительственного задания.
Аресты военнослужащих стали следствием и так называемой политической бдительности, проявляемой на местах. Партийные руководители регулярно докладывали Сталину о ходе разоблачения троцкистско- зиновьевских групп. Особое рвение проявлял Л. П. Берия, первый секретарь Заккрайкома ВКП(б), до этого в течение десяти лет возглавлявший органы ОГПУ и контролировавший деятельность НКВД Грузии.
12 апреля 1937 года Сталин получил тринадцать протоколов допросов членов «троцкистской группы» Б. Мдивани на более чем 200 страницах. Сталин выделил группу военных — членов «контрреволюционной» организации, и направил записку Молотову, Ворошилову и Кагановичу. Еще один военный округ оказался в центре внимания Сталина. Через несколько дней были арестованы комдив Г. А. Тухарели, помощник командующего ЗакВО, комкор М. И. Алафузо, бывший командующий Кавказской армией, а на момент ареста начальник кафедры Академии Генштаба РККА, комдив Г. Н. Кутателадзе, командир 9-го стрелкового корпуса СКВО 2.
 Положение в военном ведомстве к концу апреля 1937 года все же резко отличалось от других наркоматов. Незначительное количество арестов в наркомате обороны, который возглавлял Ворошилов, могло вызвать раздражение других членов Политбюро ЦК ВКП(б) и в конечном итоге повлиять на изменение отношения к нему Сталина. Сравнение с другими ведомствами было не в пользу наркомата обороны. Аресты заместителя наркома тяжелой промышленности Пятакова,

1  Вопросы истории. 1994. № 8. С.13.
2  АП РФ. Ф. 3. Он. 24. Д. 301. Л. 95.

заместителя наркома земледелия СССР Муралова, первого заместителя наркома лесной промышленности Сокольникова и некоторых других объяснялось их предшествующей оппозиционной деятельностью, якобы переросшей во вредительскую. Но к этому времени, например, был арестован бывший нарком НКВД, а в момент ареста нарком связи СССР Г. Ягода. Нарком путей сообщения Л. Каганович, проявляя высочайшую большевистскую политическую «бдительность», согласился с арестом своего заместителя Я. Лившица, ряда начальников управлений железных дорог, которые фигурировали в качестве обвиняемых на показательном процессе в январе 1937 года.
В конце апреля 1937 года от арестованных сотрудников НКВД были получены первые показания на высший командный состав РККА. В ходе допросов бывший замнаркома НКВД Г. Е. Прокофьев, начальник Особого отдела М. И. Гай и заместитель начальника отдела 3. И. Волович рассказали о связях маршала Советского Союза М. Н. Тухачевского, командарма 1 ранга И. П. Уборевича, командарма 2 ранга А. И. Корка и других военных с Ягодой, «заговорщиком» в НКВД. Следователи НКВД получили компрометирующие данные о Тухачевском, который якобы был участником заговора военных, готовивших военный переворот. Не удивительно, что эти факты были получены от арестованных сотрудников НКВД. Они, давая необходимые показания, руководствовались тем, что имели опыт и «заслуги» в раскрытии «заговоров» оппозиционеров. Не являясь политическими фигурами, они предполагали, что их не будут использовать для возможных открытых процессов. Немаловажное значение имели и обещания всемогущего наркома НКВД Ежова сохранить им жизнь. Один из ближайших помощников наркома И. И. Шапиро рассказал о беседе Ежова с арестованным Прокофьевым, в ходе которой нарком сказал о необходимости дать нужные показания. Тот вытянулся, встал по стойке смирно перед вышестоящим начальником и ответил: «Есть».
К 25 апреля 1937 года в НКВД был сфабрикован материал о привлечении Ягодой для совершения «дворцового» переворота военных авторитетов. Заместитель наркома НКВД Прокофьев показал, что Ягода совместно с Гаем установили связи с Тухачевским, Уборевичем, командармом 1 ранга И. Э. Якиром, А. И. Корком, комкором Р. П. Эйдеманом. Это была проведенная Ежовым комбинация по компрометации высшего военного командования. Гай возглавлял военную контрразведку страны и по роду своей деятельности неоднократно встречался с представителями высшего командного состава Красной Армии. Убедительными и достоверными являлись также факты об их критическом отношении к наркому Ворошилову, обидах из-за того, что не всем достались в 1935 году маршальские звания 1.

1 Г. Ягода. Нарком внутренних дел, Генеральный комиссар госбезопасности. Сб. документов. Казань. 1997. С. 522.

О     том, что дело по никогда не существовавшему заговору военных было подготовлено в центре по указанию Ежова, свидетельствовал и секретарь ЦК КП (б) Украины Н. Н. Попов, который знал о дружеских отношениях между Якиром и Балицким. Он вспоминал, что на заседаниях Политбюро ЦК КП (б) Украины Балицкий и Якир поддерживали друг друга и называли себя «генеральской фракцией».
В то время, когда давал показания Прокофьев, 20-25 апреля 1937 года Якир рассказал Попову, что Балицкий жаловался ему по телефону, что Ежов и по его приказанию начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Леплевский настаивали на том, что на Украине существует крупный военный заговор, который необходимо раскрыть.
Балицкий также предупредил Якира об активной кампании, развернутой секретарем Харьковского обкома партии Н. Ф. Гикало, который резко выступил на собрании военного актива округа. Он заявил, что за аресты Шмидта и Туровского, поддерживавших в свое время Троцкого, непосредственную ответственность несет Якир и что ЦК ВКП(б) этого дела так не оставит.
Балицкий рассказал Якиру о поездке начальника корпуса военно-учебных заведений военного округа М. Д. Капуловского в Москву и о его встрече с Ежовым. Но главное, что взволновало Якира, это отзыв Балицкого в Москву. Накануне своего отъезда нарком внутренних дел Украины предупредил Якира об имеющихся показаниях на командующего округом. По его словам, в случае, если приедет новый нарком, то этим показаниям будет дан ход, и может возникнуть дело против самого Балицкого. В связи с этим он предупредил Якира о том, что он все же вынужден будет рассказать Ежову об имеющихся показаниях. Якир побывал в Москве, а вернувшись, передал Попову, что не смог встретиться с Балицким и узнать, доложил он или нет о существовании компрометирующих материалов. Так Ежов готовил почву для ареста командующего одного из стратегических военных округов. Перевод Якира в мае 1937 года в Ленинградский военный округ был формальным, вскоре последовал его арест 1.
 Но Ежову требовалось подкрепить первые компромат на высший командный состав показаниями других подследственных, а не только своих бывших подчиненных. Арестованный 6 мая комбриг запаса М. Е. Медведев, который фигурировал в деле о контрреволюционной группе в 1 дивизии ПВО, дислоцировавшейся в Москве, рассказал на допросе об участии в троцкистской военной организации заместителя командующего войсками МВО комкора Б. М. Фельдмана, И. Э. Якира, В. К. Путны, В.    М. Примакова, А. И. Корка.
От Путны и Примакова побоями были добыты дополнительные показания о военном заговоре, на их основании 14-15 мая были арестованы

1 ЦА ФСБ. АСД Р-4615. Л. 258-261.

Корк и Фельдман. Протокол допроса Фельдмана от 19 мая Ежов направил 20 мая Сталину, Молотову, Ворошилову и Кагановичу. Благодаря политике кнута и пряника Фельдман согласился показать, что в Красной Армии существовал военно-троцкистский заговор, возглавляемый Тухачевским. В течение последней недели мая с 22 по 29 число были арестованы Тухачевский, Эйдеман, Якир и Уборевич.
 Бригада следователей Особого отдела до конца мая дополнительно представила в Политбюро ЦК ВКП(б) показания комкора начальника Артиллерийского управления Н. А. Ефимова, а также недавно назначенного комкора командующего войсками УрВО Б. С. Горбачева, в которых арестованные признавались в существовании заговора в Красной Армии. Наиболее законченный вид имел протокол допроса Тухачевского от 29 мая. В нем последовательно раскрывались этапы формирования «военно-троцкистского заговора».
Выводы Сталина по итогам изучения многочисленных показаний высшего командного состава прозвучали в его выступлении на расширенном заседании Военного Совета 2 июня 1937 года. В качестве аргументов, свидетельствующих о заговоре, Сталин использовал признания подследственных, не подкрепленные никакими фактами. Арестованные в конце 1938 года сотрудники НКВД свидетельствовали о том, что для получения необходимых показаний применялись физические, насильственные методы. Заместитель наркома Фриновский так описывал процедуру важнейшего следственного действия — проведение очных ставок: «Больше всех волновался всегда Ежов, он вызывал к себе следователей, выяснял, не сдадут ли арестованные на очной ставке, интересовался не существом самого дела, а только тем, чтобы следствие не ударило лицом в грязь в присутствии членов Политбюро, а арестованные не отказались бы от своих показаний» 1. Угрозы, запугивания расправой над членами семьи обеспечивали необходимые показания.
 Для того чтобы продемонстрировать гигантские масштабы «вредительства, шпионажа, диверсий», Сталин в своем выступлении на расширенном заседании Военного Совета 2 июня 1937 года вновь использовал апробированную схему фальсификаций. Он заявил, что к «правотроцкистским заговорщикам» во главе с Бухариным примкнули высокопоставленные военные. На заседании Военного совета Сталин утверждал, что Дзержинский якобы был сторонником Троцкого и хотел все ГПУ поднять на его защиту. Часть высшего военного командования он объявил немецкими шпионами.
На этом основании Сталин сделал вывод о слабости нашей разведки. Видные командиры Красной Армии, бывший нарком НКВД Ягода, зам. наркома иностранных дел Карахан, бывший председатель ЦИК СССР Енукидзе, по его мнению, являлись шпионами фашистской Германии и,

 1 ЦА ФСБ. АСД Н. 15301. Т. 2. С. 37-38.

представляя собой «пятую колонну», «хотели из СССР сделать вторую Испанию». Он потребовал укреплять разведку: «... надо иметь широко разветвленную разведку <...>, чтобы они свою сеть расширяли и бдительнее смотрели». Одновременно он призвал к тотальному доносительству. «Каждый член партии, честный беспартийный, гражданин СССР не только имеет право, но обязан о недостатках, которые он замечает, сообщать. Если будет правда, хотя бы на 5 %, то и это хлеб» 1.
Не менее важным фактором, повлиявшим на дальнейшее усиление репрессий среди высшего командного состава, являлось присутствие на заседании Военного совета значительного количества сотрудников НКВД во главе с наркомом Ежовым, включая начальника Особого отдела ГУГБ НКВД Леплевского и вскоре сменившего его на этой должности Н. Г. Николаева-Журида. Развернувшиеся на Военном совете обсуждения, в ходе которых были озвучены различные компрометирующие материалы в отношении командующих военными округами, начальников управлений НКО, явились фактическим материалом, который органы госбезопасности использовали в дальнейшем для выдвижения новых обвинений.
 Заседание Военного Совета призвано было обосновать и в определенной мере разъяснить военным суть предстоящего судилища, которое состоялось 11 июня 1937 года. Для судебного процесса над высшим командным составом было создано Специальное судебное присутствие, для повышения авторитета которого в него ввели и командующего ОКДВА В. К. Блюхера, начальника Генштаба РККА Б. М. Шапошникова и других.
26 июня 1937 года Сталин получил записку С. М. Буденного, в которой тот изложил ход судебных заседаний. Трудно определить, направил он ее по своей инициативе или по указанию генсека, который интересовался поведением подсудимых и ходом подготовки суда НКВД. Выступали последовательно Якир, Тухачевский, Уборевич, Корк, Эйдеман, Путна, Примаков, Фельдман. Этот порядок не был случайным и свидетельствовал о том, что НКВД тщательно готовил процесс: выступавший на процессе первым Якир и последним Фельдман полностью признали свою вину и в ходе молниеносного следствия рассказали о подготовке восстания, о связях с германской разведкой, с Троцким. Согласно признательным показаниям Примакова, в Красной Армии и вне ее насчитывалось от 700 до 1000 человек — участников военного заговора 2.
 Тухачевский был единственным, кто пытался опровергнуть показания, «выбитые» из него во время предварительного следствия. Для этого он избрал своеобразную тактику. Основной причиной, побудившей его

1 Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. 1-4 июня 1937г.: Документы и материалы. М.: РОССПЭН. 2008. Л. 135-137.
2 АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 310. Л. 170 183.

якобы примкнуть к заговору, стало то, что он считал неправильной оценку будущего театра военных действий. Произошли изменения, связанные с приходом Гитлера к власти. Если раньше предполагали, что СССР будут противостоять 60-66 польских дивизий, то теперь их будет более 100, что превосходило численность Красной Армии на возможном театре военных действий.
По словам Буденного, Тухачевский произнес эту речь для популяризации своих профессиональных соображений. В. Ульрих прервал Тухачевского и задал вопрос о его связях с германской разведкой с 1925 года, на что тот заявил, что он никаких сведений германской разведке не передавал, кроме разговоров на словах. Буденный особо подчеркнул, что в ходе всего процесса, то есть чтения обвинительного заключения, выступления других участников процесса Тухачевский постоянно качал головой, показывая всем своим видом, что обвинение не соответствует действительности, однако, в конце концов, виновным себя признал.
Некоторые моменты в выступлениях обвиняемых свидетельствовали об определенном улучшении взаимоотношений между Ежовым и Ворошиловым. Фельдман подчеркивал, что заговорщикам не удалось назначить на важные посты своих людей, поскольку против этого категорически возражал нарком обороны Ворошилов. Вместе с тем, процесс не стал окончательной точкой в борьбе с так называемыми военными заговорщиками, а был лишь этапом на пути усиления репрессий.
О предстоящей эскалации арестов свидетельствовало и решение Политбюро ЦК ВКП(б), принятое 11 июня 1937 года, в день когда происходило заседание суда по делу о «военно-фашистском заговоре». Выездной сессии Военной коллегии Верховного суда было поручено рассмотрение дела о троцкистской террористической шпионско-вредительской организации в строительных частях ОКДВА.
 Параллельно с событиями в центре расширялись репрессии на Дальнем Востоке, что обуславливалось позицией советского руководства, не исключавшего возможности агрессии со стороны Японии. Одновременно с раскрытием «заговора» в Строительно-квартирном отделе, как сообщал начальник УНКВД ДВК В. А. Балицкий, органы госбезопасности разрабатывали участников так называемой военно-троцкистской организации в Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии (ОКДВА) и Тихоокеанском флоте (ТОФ). В шифротелеграмме в центр от 14 июня начальник УНКВД ДВК сообщал: «На 13 июня всего по делу военно-троцкистской организации ОКДВА и ТОФ проходят 472 участника, из которых арестовано военнослужащих 169, в том числе сознались 116, дополнительно арестовываем, согласно полученной санкции и по согласованию на месте 70 человек. Ожидаем санкцию на арест 117. Разыскиваем 27, уточняем показания на 89 человек» 1.

1     ЦА ФСБ. Ф 3. Оп. 4. Д. 153. Л. 152.

Командному составу предъявлялись, главным образом, обвинении в ослаблении военной мощи Красной Армии, вредительстве, связи с иностранными разведками, террористических намерениях. Своя специфика имелась в отношении политработников. Арестованному 5 июня 1937 года корпусному комиссару начальнику ПУ Приволжского Военного округа Н. О. Орлову было предъявлено обвинение в укрывательстве троцкистов. Основанием для ареста стала его предшествующая работа в должности заместителя начальника Политического управления Киевского военного округа при командующем Якире. Орлов утверждал, что по приказу Якира количество исключенных из партии в процессе проверки и обмена партийных документов военных не превышало 3-4 %, хотя по некоторым частям ставился вопрос об исключении до 10 %. Поэтому в новых партдокументах после бесед с военнослужащими Орлов не оставлял записи об их троцкистских колебаниях. Показания Орлова вполне могли соответствовать действительности и являлись показателем бережного отношения к зарекомендовавшим себя положительно командирам. Но в условиях резкого изменения курса карательной политики подобные действия считались контрреволюционным преступлением.
Значительный и непоправимый ущерб Сталин нанес военной разведке РККА. Аресты сотрудников Разведывательного управления штаба РККА были определенным звеном в общей цепи арестов. Обвинения в адрес высшего командного состава в шпионской деятельности, связях с иностранными разведками возможно было «доказать», арестовывая тех его сотрудников, которые по роду своей деятельности регулярно выезжали за рубеж. Аппараты военных атташе были тесно связаны в своей деятельности с политической разведкой ИНО ГУГБ НКВД СССР, дипломатическими и торговыми представительствами, а также опирались на связи членов Коммунистического интернационала.
 Начальники разведывательных отделов штабов РККА входили в структуру высшего командования военных округов, и их аресты были связаны с общим направлением репрессий, развернувшихся в СССР в этот период.
После ареста Ягоды под подозрение попала большая группа бывших сотрудников ИНО ГУГБ НКВД, которая по решению Политбюро ЦК ВКП(б) в 1934 году была направлена для укрепления разведывательной работы в военном ведомстве.
 В конце апреля 1937 года был арестован начальник 1-го (западного) отдела РУ РККА корпусной комиссар О. О. Штейнбрюк — выходец из Австро-Венгрии, национальность которого служила поводом для выдвижения обвинений в «шпионской» деятельности. Затем в мае последовали аресты заместителя начальника РУ РККА корпусного комиссара А.X. Артузова, начальника 2-го (восточного) отдела корпусного комиссара Ф. Я. Карина. Эти аресты не были инициативой начальника Разведупра комкора С. П. Урицкого. В своем письме Сталину от И июня 1937 года оп писал: «... с Вашей и тов. Ворошилова санкции» были уволены Артузов и ею ближайшее окружение, а также он «почистил» Разведывательное управление РККА, в результате которого более 300 сотрудников были «вычищены» из военной разведки» 1.
 Сталин продумывал теоретическое обоснование для развертывания репрессий в различных сферах жизни советского общества. Он дал указание начальнику Разведывательного управления РККА подготовить серию статей, в которых нужно было показать организацию и методы работы иностранных разведок. Начальник разведывательного управления РККА С. П. Урицкий доложил Сталину о том, что коллективом работников были подготовлены двенадцать статей для публикации в центральной печати. Вне всякого сомнения, Сталин давал конкретные указания о том, что необходимо создать общественное мнение об интенсивной шпионской работе иностранных государств против СССР. Сталина не волновал вопрос о том, соответствовала ли эта информация реальному положению, и действительно ли иностранные разведки активизировали свою подрывную деятельность, который на самом деле является дискуссионным, а утверждения советской пропаганды не базировались на реальных фактах. Фактически это была политическая установка, истинность которой должны были подтвердить разведывательные подразделения Красной Армии. Об этом красноречиво свидетельствовал и начальник РУ РККА Урицкий, который докладывал: «Согласно Ваших личных указаний [так в тексте. — авт.] 25.04.37 г. мною совместно с работниками РУ подготавливается большая статья для «Правды» «О методах вербовки и вовлечения в шпионскую работу» 2.
 Урицкий выполнил заказ Сталина представить материал о «коварстве» иностранных разведок. Цель заказа была совершенно определенной и заключалась в том, чтобы показать советскому народу стремление капиталистических государств уничтожить СССР. Таким образом, Сталин стремился поддержать в обществе атмосферу постоянной мобилизационной готовности. 21 мая 1937 года Сталин получил протокол допроса начальника Дмитлага С. Г. Фирина, ближайшего соратника арестованного Ягоды. Длительное время он являлся работником резидентур советской военной разведки в Польше, Франции, Германии, а в 1930-е годы перешел на службу в ОГПУ-НКВД. На первом листе протокола Сталин оставил запись: «Вопросы Ежову». Фирин представил картину полного захвата советской военной разведки иностранными спецслужбами. Особое внимание наряду с германской было уделено польской разведке, которая якобы управляла нашими резидентами за рубежом и контрразведкой в СССР. В качестве главного агента польской разведки в СССР фигуриро-

1 АП РФ. Ф. 3. Оп. 50. Д. 32. Л. 158-164.
2 РГАСПИ.Ф. 558. Оп. И. Д. 1594. Л. 1.

вал И. И. Сосновский. Наряду с ним упоминались имена Штейнбрюкп, Карина и многих других 1.
 Поскольку создавалось впечатление о полном провале работы советской разведки, Сталин 21 мая 1937 года созвал совещание в Кремле, на котором присутствовали Молотов, Ворошилов, Каганович, Ежов, Фриновский, руководитель Иностранного отдела ГУГБ НКВД А. А. Слуцкий, руководитель спецгруппы НКВД Я. И. Серебрянский, начальник Разведывательного управления РККА С. П. Урицкий и его заместители М. К. Александровский и А. М. Никонов. Сталин сделал вывод о том, что в разведке нас разбили, а «Разведупр <...> попал в руки немцев». По его предложению Ворошилову и Ежову было поручено разработать проект постановления по организации разведки и контрразведки. Включение наркома внутренних дел в разгар борьбы по искоренению последствий вредительства в деятельность военной разведки не могло не привести к трагическим последствиям 2.
Таким образом, активность в ликвидации последствий «вредительства» Ягоды распространялась не только на сотрудников НКВД, которые были направлены в РУ РККА в предшествующий период, но и на аппарат разведывательных подразделений РККА.
Постепенное расширение размаха репрессий в Красной Армии, начавшееся после февральско-мартовского 1937 года пленума ЦК ВКП(б), получило новый импульс после арестов и расстрела высшего военного командования в июне 1937 года. Поворотным пунктом в разоблачении «агентов» иностранных разведок и «вредителей» в армии стал процесс по делу о так называемом «военно-троцкистском заговоре» в Красной Армии.
Выступление Сталина на расширенном заседании Военного Совета РККА с осуждением органов госбезопасности за нерешительность в разгроме «шпионов» еще более обострило ситуацию.
 Именно с этого времени сотрудники военной контрразведки Главного управления государственной безопасности получили соответствующие указания выявлять связи осужденных представителей генералитета Красной Армии с военнослужащими всех родов войск.