От разгрома бывшей оппозиции к массовому репрессированию номенклатурных кадров

 В борьбе с бывшей внутрипартийной оппозицией Сталин активно использовал органы госбезопасности НКВД СССР. После убийства С. М. Кирова оперативная группа НКВД, которая вела расследование, обнаружила так называемые «ленинградский» и «московский центры» зиновьевцев, базировавшиеся на «троцкистско-зиновьевской платформе». «Зиновьевская антисоветская группа» обвинялась в скатывании «в болото индивидуального террора». На февральско-мартовском пленуме 1937  года Ежов в заключительном докладе рассказал о начале следствия по делу и о роли в нем Сталина. Для Ежова было важно окончательно скомпрометировать бывшего наркома НКВД Ягоду и продемонстрировать пленуму намерение искоренять последствия вредительства, имевшего место в НКВД. По словам Ежова, Сталин вызвал его и А. В. Косарева и сказал: «Ищите убийц среди зиновьевцев» 1.
 Однако Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев признали лишь политическую и моральную ответственность за убийство Кирова.
В циркулярном письме НКВД СССР от января 1935 года были названы причины случившегося: прямо указывалось на бездеятельность органов госбезопасности, утверждалось, что органы НКВД «преступно проспали «террористическую группу зиновьевцев». Эта формулировка вместо прежней «разветвленной контрреволюционной зиновьевской организации» была предложена Сталиным 2.
 Более острая и жесткая характеристика, обвинения в терроризме — все это было первым шагом на пути ужесточения репрессий против бывших партийных оппозиционеров. Участников оппозиции стали насильственно выселять из Ленинграда. В начале февраля 1935 года начальник Ленинградского УНКВД докладывал центру о ходе операции. Первоначально предполагалось выселить из Ленинграда семьсот восемьдесят человек, однако выселено было более тысячи оппозиционеров.
Этот документ стал поворотным моментом в деятельности органов госбезопасности. После XVII съезда ВКП(б) — «съезда победителей» получил распространение тезис об ослаблении остроты классовой борьбы. Однако ленинградские события стали поводом для критики органов госбезопасности, важным фактором постепенного возвращения к усилению карательных мер. В феврале 1935 года в НКВД состоялось совещание, на котором присутствовали все руководители центра и начальники УНКВД.
29 января 1935 года Н. Ежов направил И. Сталину записку с предложением выступить на этом совещании, Сталин согласился. В своей речи он потребовал повысить бдительность чекистских органов, перестроить всю

1     Вопросы истории. 1995. № С. 16-17.
2     Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД... С. 592.

деятельность госбезопасности. Ежов, н свою очередь, подчеркнул значение арестов и выселения из Ленинграда оппозиционеров, что позволило «выколотить основательно корни зиновьевцев» 1. В своем выступлении он обратил внимание на то, что Центральный комитет партии не допустил критики в адрес органов госбезопасности за упущения и промахи, связанные с убийством С. Кирова, со стороны ленинградской партийной организации. «Мы повернули это дело не в сторону критики недосмотров в работе ЧК, а в первую очередь критики недостатков самой парторганизации. <...> Вы должны сами понять, насколько велико внимание партии к чекистским органам» 2. На этом же совещании было отмечено, что в НКВД СССР центральным звеном является Главное управление государственной безопасности, в состав которого входили основные оперативные отделы.
Операция органов госбезопасности по «очищению» Ленинграда от зиновьевцев стала сигналом для разработки бывших оппозиционеров в различных регионах СССР. Например, начальник УНКВД Азово- Черноморского края в отчете о работе за первый квартал 1935 года сообщал, что за этот период арестовано девяносто четыре человека: контрреволюционная правотроцкистская группа среди преподавателей ВУЗов г. Ростова-на-Дону, группа «ортодоксальных большевиков-ленинцев», контрреволюционная антипартийная группа в педагогическом институте среди студентов, контрреволюционная троцкистская группа в крайплане, контрреволюционная зиновьевская группа «рабочей оппозиции». Количество арестованных за оппозиционную деятельность за один квартал было больше, чем за весь 1934 год 3.
Все чаще бывших оппозиционеров обвиняли в связи с иностранными разведками. Ноту протеста со стороны латвийского правительства вызвало упоминание в ходе следствия о контактах оппозиционеров с латвийским консулом. В закрытом письме ЦК ВКП(б) от 18 января 1935 года консул был назван также агентом немецко-фашистских интервенционистов. В дипломатических кругах получило распространение мнение о     причине подобного рода действий советского руководства: считалось, что Сталин боится Германии и не хочет ее раздражать, поэтому в качестве объекта для косвенных нападок было выбрано более безответное и безопасное для СССР государство.
 Аресты участников так называемой антипартийной контрреволюции носили перманентный характер. Для Сталина постоянным раздражающим фактором была и активная роль Л. Троцкого на международной арене. Троцкий развернул за рубежом достаточно убедительную пропагандистскую деятельность, критикуя и дискредитируя как политику, проводимую в стране Сталиным, гак и его личные качества. Аллего-

1     ЦА ФСБ Ф. 3. Оп. 2. Д. 8.Л.З.
2     Там же. Л. 4.
3     Там же. Д. 556. Л. 1-3.

рически Троцкий назвал Сталина поваром, который любит «готовить острые блюда», подчеркивая тем самым жестокость его методов расправы с оппонентами.
Внутри страны Сталин принял меры для полной блокады любой информации о статьях и книгах Троцкого; даже узкому кругу партийно-советского руководства был закрыт доступ не только к работам Троцкого, но и к аннотациям к ним, которые появлялись в ограниченных и не доступных широкому читателю изданиях. 4 июня 1935 года К. Б. Радек обратился к Сталину за указанием, стоит ли публиковать в «Бюллетене иностранной печати» статьи из издаваемого Л. Троцким «Социалистического вестника» и троцкистских «журнальчиков». В ответ Сталин принимает кардинальное решение. Записку К. Б. Радека он адресовал директору государственного издательства Б. М. Талю: «Надо бы ликвидировать «Бюллетень». Хорошо бы подготовить вопрос и доложить в ПБ». 20 июня 1935 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление о     прекращении издания данного бюллетеня 1.
Члены и кандидаты Политбюро ЦК ВКП(б) могли через книжную экспедицию ЦК знакомиться с эмигрантской литературой, в том числе и с «Социалистическим вестником». Таль запрашивал членов Политбюро о  том, какие издания они хотели бы приобрести. Однако даже ознакомление кого-то с этими изданиями могло вызвать раздражение у Сталина. 25 июня 1938 года накануне ареста члена Политбюро ЦК ВКП(б) В. Я. Чубаря — заместителя председателя СНК заведующий отделом руководящих партийных органов Г. М. Маленков доложил Сталину, что Чубарь прислал в книжную экспедицию работы Троцкого «Перманентная революция», «Сталинская школа фальсификаций», «Моя жизнь» в двух томах, несколько номеров «Социалистического вестника» и еще в общей сложности 15 наименований эмигрантской литературы. После ареста Таля Маленков не был в курсе о том, что высшей партийной элите разрешалось иметь доступ к запрещенным изданиям 2. По всей видимости, Сталину не хотелось, чтобы его соратники знакомились с убийственными статьями и книгами Троцкого.
Ежов, после ленинградских событий ставший куратором органов госбезопасности, сыграл важную роль в преследовании бывших оппозиционеров. В мае 1935 года он представил на суд Сталина свой «теоретический» труд «От фракционности к открытой контрреволюции (о зиновьевской контрреволюционной организации)». В разделе «О зиновьевско-каменевской и троцкистской контрреволюционных группах» он развивал идею об организационной связи, объединении зиновьевцев и троцкистов 3. Таким образом, Ежов представал перед Ста-

1     РГАСПИ. Ф. 558. On. 11. Д. 420. Л. 4 об.
2     АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 364. Л. 155.
3     РГАСПИ. Ф. 671. Oп. 1. Д. 273. Л. 700.

линым не только партийным функционером самого высокого ранга, но и «теоретиком» борьбы с политическими оппонентами.
Следующим шагом вождя в деле расправы с бывшими соратниками стало дело А. С. Енукидзе, которое стало демонстрацией необходимости еще большего вмешательства органов госбезопасности в борьбу с оппозиционерами. После убийства Кирова органы НКВД предприняли ряд шагов по усилению мер безопасности первых лиц государства. Итогом проверки всего персонала правительственных учреждений стало так называемое «Кремлевское дело», которому Ежов посвятил целую главу в своем «научном трактате». В ходе агентурной разработки сотрудников аппарата ЦИК СССР были выявлены факты, вызвавшие раздражение Сталина. К ним можно отнести, в частности, благосклонное отношение секретаря ЦИК СССР Енукидзе к бывшим соратникам по борьбе с царизмом из партий меньшевиков и эсеров; наличие в среде партийцев значительной прослойки так называемых «бывших людей», родственников Л. Каменева, распространение различных «слухов», «троцкистская» трактовка политического завещания Ленина, а также обсуждение личной жизни Сталина, в том числе обстоятельств смерти его жены Н. Аллилуевой 1.
 Протоколы допросов обвиняемых регулярно поступали Н. Ежову, который готовил проект закрытого письма ЦК ВКП(б) по делу Енукидзе. Поскольку в ходе следствия были затронуты вопросы, касавшиеся лично Сталина, эти проблемы отошли в тень, и на первый план вышли террористические группы. В решении Политбюро ЦК ВКП(б) от 3 апреля 1935  года «Об аппарате ВЦИК СССР и тов. Енукидзе» говорилось, что эти группы представляют собой «контрреволюционный блок зиновьевцев, троцкистов, агентов иностранных государств, объединенных общей целью террора против руководителей партии и правительства».
Решения июньского 1935 года Пленума ЦК ВКП(б) стали промежуточным этапом в ужесточении карательной политики после осуждения лидеров центра Зиновьева и Каменева в январе 1935 года и окончательной расправы с ними в августе 1936 года. Нарком НКВД Ягода и секретарь ЦК Ежов выступили на Пленуме с докладами по вопросу «Об аппарате ЦИК СССР и т. Енукидзе». Дело состояло в том, что после убийства Кирова по указанию ЦК ВКП(б) была проведена проверка всех сотрудников, работавших в учреждениях на территории Кремля. По сообщению заместителя коменданта Кремля, будущего наркома НКВД УССР А.    И. Успенского, за период с февраля по май 1935 года в результате «чистки» было уволено 413 человек, 29 из них были арестованы.
Нарком НКВД Ягода свое выступление построил на том, что секретарь ЦИК СССР Енукидзе якобы принимал на работу в аппарат ЦИК враждебные и чуждые элементы, часть которых была уволена только

 1 РГАСПИ. Ф. 671. Oп. 1. Д. 106 Л. I; Д. 107. Л. 24.

под нажимом органов госбезопасности. Нарком осудил Енукидзе, покровительствовавшего террористам из числа сотрудников своего аппарата, разоблаченным благодаря бдительности органов. По словам Ягоды, укрывательство террористов сделало Енукидзе объективно соучастником контрреволюционеров.
От выступления Ягоды резко отличалась речь Ежова. В процессе подготовки проекта закрытого письма ЦК ВКП(б) «О причинах снятия члена ЦК ВКП(б) т. Енукидзе А. С. с поста секретаря ЦИК СССР» Ежов, как и Ягода, делал упор на его ошибки при подборе людей в аппарат, уточнив, что из 107 человек в аппарате ЦИК после «чистки» осталось только 9 сотрудников, которые были приняты на работу при Енукидзе. На Пленуме же основное внимание в докладе Ежов уделил не подбору кадров, а террористическим группам, якобы обнаруженным среди сотрудников правительственной библиотеки и комендатуры Кремля. По данным делам была арестована как соучастница бывшая жена брата Каменева и ее сын. Аресты родственников Каменева, признавшего только политическую и моральную ответственность за убийство Кирова, Ежов использовал как повод для обвинения его самого в террористической деятельности и заявил, что «... следствие располагает достаточным количеством фактов о непосредственном участии Каменева в организации террористических групп». Более того, он утверждал, что был создан единый блок белогвардейцев, шпионов, троцкистов и сторонников Каменева-Зиновьева 1.
На июньском 1935 года Пленуме ЦК ВКП(б) деятельность бывшей партийной оппозиции уже напрямую увязывалась с подготовкой террористических актов против руководства страны. Против них были выдвинуты также обвинения в связях с иностранными разведками. На августовском процессе 1936 года было открыто заявлено, что Зиновьев и Каменев выполняли шпионские задания фашистской Германии.
 Анализ содержания ежедневных и еженедельных отчетов оперативных отделов Главного управления государственной безопасности, годовых отчетов областных управлений позволяет рассматривать борьбу с бывшими оппозиционерами как четко артикулированный социальный заказ высшего руководства страны.
Хотя главная роль в разработке оппозиционеров была отведена Секретно-политическому отделу, с 1935 года в эту деятельность активно включаются и другие оперативные отделы: Транспортный, Особый и Экономический. Экономический отдел ГУГБ НКВД в оперативных рапортах о работе подразделений на всей территории СССР за июнь — июль 1936 года докладывал о четырех разработках, связанных с троцкистско- зиновьевской оппозицией, но уже в августе — сентябре число таких дел возросло в семь раз. Эта статистика отражала общую картину деятельно-

1     Getty J. and Naumov О. V. The Roud to Terror... P. 161-168, 172-173.

сти и других отделов. Если в июне 1936 года арестованные за причастность к троцкистско-зиновьевской оппозиции составляли 3 процента из всего количества арестованных за год, то в сентябре того же года их насчитывалось уже 22,4 процента.
Столь резкая перестройка в работе оперативных отделов явилась  следствием административного нажима со стороны руководства НКВД СССР. 15 июля 1936 года на места был разослан приказ №00240 наркома внутренних дел, адресованный всему личному составу управлений госбезопасности на местах. В нем начальники управлений НКВД по Сталинградскому, Азово-Черноморскому краям, Свердловской и Западной областям в жесткой форме обвинялись в «оппортунистическом благодушии, самоуспокоенности, забвении старых чекистских традиций и бездеятельности». Обвинения в неспособности обеспечивать государственную безопасность строились на основании того, что они в своих краях и областях «не выявили троцкистов, ведущих активную контрреволюционную работу».
 Последовавшие вслед за приказом жесткие оргвыводы вплоть до снятия с должностей свидетельствовали о переломе в борьбе с оппозицией. Оставалось чуть больше месяца до начала открытого процесса по делу так называемого «антисоветского объединенного троцкистско- зиновьевского центра». К этому времени завершилась подготовка к процессу, в ходе которой были созданы искусственные схемы, позволявшие выдвинуть против бывших оппозиционеров обвинения в самых тяжких деяниях, то есть контрреволюционных преступлениях.
На подготовку этого процесса была брошена большая часть центрального аппарата ГУГБ НКВД. Ягода ежедневно проводил совещания, на которых подводились промежуточные итоги следствия. Заместитель начальника ИНО Б. Д. Берман, принимавший участие в совещаниях, вспоминал, что нарком, наставляя следователей, говорил о террористических группах, которые могли быть созданы заговорщиками повсюду. На следующем заседании помощник начальника ЭКО Дмитриев, вскоре ставший начальником УНКВД по Свердловской области, докладывал Ягоде о раскрытых террористических группах, причем именно там, где указывал нарком. Довольный Ягода хвастался на совещании: «Смотрите, я как в воду глядел» 1.
 Наиболее ярко о «работе» следователей рассказал в своем письме Сталину арестованный Л. А. Шацкин. 22 октября 1936 года он писал: «Главный мой следователь Гендин составил текст моего признания в терроре на четырех страницах (причем включил в него разговоры между мной и Ломинадзе, о которых у него никаких, в том числе и ложных, данных быть не может). В случае отказа подписать это признание мне угрожали: расстрелом без суда или после пятнадцатиминутной формальной про-

1 ЦАФСБ. АСД Н-13790. Т. 1. Л. 91.

цедуры заседания Военной коллегии в кабинете следователя, во время которой я должен буду ограничиваться только односложными ответами «да» и «нет», организованным избиением в уголовной камере Бутырской тюрьмы, применением пыток, ссылкой матери и сестры в Колымский край» 1.
Такие методы давали результаты. И 29 июня 1936 года Ягода уже рапортовал о фактическом завершении следствия. Двое обвиняемых — Е. А. Дрейдер, возглавлявший охрану Троцкого в 1927 году, участник Гражданской войны, награжденный двумя орденами Красного Знамени, и Р. В. Пикель, бывший секретарь Зиновьева — дали нужные показания. По распоряжению Сталина протоколы их допросов были направлены членам Политбюро. В показаниях Дрейцера Сталин подчеркнул важные с его точки зрения факты, на которые он и обращал внимание соратников. Дрейцер показывал: «Мне были поручены подготовка и совершение террористического акта в первую очередь против Сталина и Ворошилова. По прямой директиве Л. Д. Троцкого наш всесоюзный центр троцкистско-зиновьевского блока должен был подготовить и совершить убийство Сталина и Ворошилова с целью обезглавить руководство ВКП(б) и Красной Армии. В том же 1934 году я получил письменную директиву Троцкого через его сына Седова о подготовке к совершению террористического акта против Сталина <...> Пикель сообщил мне, что центром троцкистско-зиновьевского блока в 1934 году было принято решение о физическом уничтожении ряда членов Политбюро, в первую очередь Сталина и Кирова. Пикель сообщил мне, что для этой цели подбирались соответствующие лица, которые должны были совершить террористические акты. От Пикеля мне стало известно, что убийство Кирова было совершено по заданию центра троцкистско-зиновьевского блока, причем Пикель сообщил, что об этом ему известно со слов Рейнгольда. Пикель рассказал мне также о том, что за месяц до убийства Кирова он по указанию Зиновьева, переданному ему Рейнгольдом, уехал на Шпицберген. Зиновьев мотивировал необходимость этой поездки тем, что в связи с предстоящим покушением на Кирова, несомненно, начнется разгром нелегальной организации, поэтому важно уберечь от провалов ряд законспирированных работников» 2.
 О том, что подготовка процесса — это выполнение задания высшего руководства, а не результат оперативных разработок ГУГБ НКВД, доложил участникам актива органов госбезопасности заместитель наркома Агранов в марте 1937 года. Летом 1936 года во время встречи на даче у Ежова тот сообщил Агранову о недовольстве, высказанном Сталиным в связи с недостаточно интенсивным ходом дел по троцкистско- зиновьевскому центру. Ежов прямо потребовал более активного ведения

 1     Известия ЦК КПСС. 1989. № 8. С. 87.
2     АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 226. Л. 174, 176, 182.

следствия. После этой встречи Агранов стал получать указания непосредственно от Ежова, минуя Ягоду. Нарком внутренних дел не испытывал радости от вмешательства секретаря ЦК в работу его ведомства, и на предложение Агранова о необходимости согласования некоторых вопросов с Ежовым довольно резко ответил: «Если вы не хозяин в своем деле, то можете согласовывать». Все это Агранов передавал Ежову. Еще со времени расследования убийства Кирова у заместителя Ягоды установились постоянные контакты, а затем и дружеские отношения с Ежовым. Благодаря этому Агранов после снятия Ягоды уже при новом наркоме НКВД был назначен его заместителем по Главному управлению государственной безопасности.
Для Ягоды новое следствие по делу Каменева и Зиновьева представляло определенную опасность, так как они уже были осуждены, а нажим со стороны Сталина с целью ужесточения обвинений косвенно свидетельствовал о недоработках, якобы неполном расследовании, проведенном после убийства Кирова. Поэтому достаточно убедительным кажется свидетельство бывшего работника Секретно-политического отдела М. А. Кагана, участвовавшего в подготовке процесса. По его словам, Ягода пришел в негодование, когда в январе 1936 года от первых арестованных, которые должны были предстать на августовском процессе, были получены показания о прямых заданиях от Каменева убить Кирова. С этого момента наметился перелом в судьбе Ягоды, поскольку он не ожидал, что Сталин готов обвинить старую гвардию в преступлениях, грозивших им смертной казнью. Правда, в дальнейшем Ягода «исправился» и выступал с инициативами расстреливать троцкистов и зиновьевцев в соответствии с законом от 1 декабря 1934 года. Тем не менее, Сталин постепенно усиливал роль Ежова в борьбе с бывшими оппонентами. Прочитав 26 февраля 1936 года записку заместителя наркома внутренних дел Г. Е Прокофьева, где тот сообщал о найденной у одного из арестованных части архива Троцкого, Сталин распорядился: «Молотову, Ежову. Предлагаю весь архив и другие документы Троцкого передать т. Ежову для разбора и доклада в ПБ, а допрос арестованных вести НКВД совместно с т. Ежовым» 1.
Ягода сделал все, что от него требовалось при подготовке августовского процесса по делу Зиновьева-Каменева, но Сталин был недоволен медленными темпами следствия и потому предоставил также полномочия Ежову участвовать в подготовке процесса. Все обвиняемые были приговорены к расстрелу.
После процесса произошло новое резкое усиление репрессий, которые затронули все слои партийно-советской номенклатуры.
Можно назвать лишь некоторые «формальные» основания для арестов партийных и советских работников. Во-первых, это показания уже

 1 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 420. Л. 52.

осужденных на августовском процессе 1936 года на других членов так называемых контрреволюционных организаций. Во-вторых, бывшее членство в небольшевистских партиях, участие в оппозиционных группировках, исключение из партии как в 1920-е годы, так и в ходе проверки и обмена партийных документов. В-третьих, дружеские, родственные связи с осужденными по всем так называемым антипартийным группировкам: Шацкина-Ломинадзе, Эйсмонта-Толмачева, Рютина и других. В-четвертых, в поле зрения попали и представители технической интеллигенции, осужденные и отбывшие сроки наказания по Шахтинскому делу, делу Промпартии, Союзного бюро меньшевиков. В-пятых, пристальное внимание органов госбезопасности НКВД привлекали специалисты, выезжавшие за рубеж по заданиям своих ведомств, соприкасавшиеся но роду службы с иноспециалистами, возвратившиеся в СССР из-за границы представители различных групп населения, иностранцы, принявшие советское гражданство. Это далеко не полный перечень оснований для арестов в данный период.
Все это происходило в центральном аппарате, но далеко не во всех управлениях НКВД. В местных органах еще не началось массового преследования бывших оппозиционеров. С мест по-прежнему продолжали поступать запросы о том, в каком направлении вести следствие. Так, начальник УНКВД ДВК Т. Дерибас 26 октября 1936 года направил наркому шифровку с просьбой предоставить какие-нибудь материалы о связях оппозиционеров с местным руководством. Дерибас сетовал: «Мы здесь, в ДВК, самостоятельно не вскрыли ни одной вредительско-диверсионной группы ни в промышленности, ни в строительстве, ни в сельском хозяйстве, к которым приложили бы руку троцкисты». Нарком дал указание центральному аппарату и областным УНКВД выслать в ДВК протоколы допросов, в которых упоминаются люди, работавшие в Дальневосточном крае 1.
Психологический перелом, как видим, происходил и у старых опытных работников органов госбезопасности, они были готовы беспрекословно выполнять любые партийные директивы. Ведь тот же Дерибас всего два года назад направил на Особое совещание НКВД материалы на оперативного работника, которого за сфабрикованное дело о троцкистской организации в Корякском национальном округе приговорили к 3 годам заключения в исправительно-трудовом лагере.
Анализ протоколов допросов, поступавших Сталину с сентября 1936 года, убедительно доказывает, что органы госбезопасности СССР целенаправленно формировали у руководства в стране в целом убежденность в «контрреволюционной вредительско-шпионской» деятельности «троцкистов и правых».
 После августовского 1936 года процесса но делу о так называемом «антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре» мас-

1 ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 3. Д. 686. Л. 102-106.

штабы арестов среди лиц, в малейшей степени причастных к оппозиции, приобретают характер массовой операции. Если до середины 1936 года было арестовано около 5 тыс. оппозиционеров, то к концу года их число достигло 23279 человек. С 1934 по 1936 гг. ни по одному виду преступлений не произошло столь мощного роста числа арестованных. Для сравнения приведем данные об арестах по обвинению в терроре и за принадлежность к оппозиционным политическим группировкам. Так. за террор и террористические высказывания в 1934 году было арестовано 6504 чел., в 1935 г. — 8988 человек, в 1936 г. — 3388 человек; за принадлежность к оппозиционным политическим группам (троцкистов и зиновьевцев) в 1934 г. был арестован 631 человек, в 1935 г. — 3447 человек, в 1936 г. — 23279 человек 1.
Инициатором расширения масштабов арестов был Центральный комитет ВКП(б), члены Политбюро все чаще принимали участие в проведении очных ставок. Под занавес августовского процесса государственный обвинитель Вышинский сделал заявление о начале расследования в отношении Пятакова и других лиц. Обвиняемые дали показания о существовании связи правых с деятелями так называемого параллельного антисоветского троцкистского центра.
8 сентября 1936 года в ЦК в присутствии Кагановича, Ежова и Вышинского была проведена очная ставка между Бухариным, Рыковым и Сокольниковым; последний ранее дал показания о связи правых с осужденными членами объединенного троцкистско-зиновьевского центра. Однако никаких конкретных доказательств следствие не представило. По указанию Сталина все обвинения в отношении Бухарина и Рыкова были временно сняты. В этот период Сталин получил достаточное количество данных из НКВД на Пятакова и дал согласие на арест заместителя наркома тяжелой промышленности, понимая, что тем самым он одновременно наносит удар по наркому Орджоникидзе. Сталин не мог отказать себе в удовольствии заставить нервничать независимого и самостоятельного наркома, который позволял себе спорить с ним. 11 сентября он направил ему телеграмму из Сочи: «1. Пятаков уже арестован. 2. Возможно скоро будет арестован Радек. Торошелидзе и Буду здорово запачканы. Возможно и они будут арестованы... Привет Зине. И. Сталин» 2.
 29    сентября Политбюро ЦК ВКП(б) приняло крайне жесткое постановление «Об отношении к контрреволюционным троцкистско- зиновьевским элементам». Эти «элементы» рекомендовалось рассматривать в качестве «разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе». Сталин нацеливал органы госбезопасности на «расправу с троцкистско-зиновьевскими мерзавцами». НКВД получил и конкретные указания в отношении категорий для репресси-

1     ЦА ФСБ. Ф. 8 ос. Оп. 1.Д. 79.
2     РГАСПИ. Ф. 558. Oп. 11. Д. 779. Л. 106. 93

рования. Во-первых, необходима расправа с уже арестованными. И она последовала очень скоро.
 4 октября 1936 года Политбюро впервые приняло решение об осуждении 585 человек - членов троцкистско-зиновьевских организаций списком. Списки были переданы в Военную коллегию Верховного суда СССР, где на основании закона от 1 декабря 1934 года дела рассматривались в упрощенном порядке. В феврале 1937 года была окончательно разработана процедура составления списков для дальнейшего их представления на Военную коллегию Верховного суда СССР 1.
В постановлении от 29 сентября были названы Н. И. Муралов, Г. Л. Пятаков, А. Г. Белобородов, обвиненные в принадлежности к троцкистско-зиновьевскому блоку, а также высланные ранее в различные регионы представители бывшей оппозиции. Упоминание фамилий людей, которые находились под следствием, служило сигналом для местных органов НКВД, указывало направление репрессий.
Анализ спецсообщений, полученных Сталиным в течение октября 1936 — июня 1937 года, позволяет показать, как разворачивались широкомасштабные кампании преследований партийных, советских работников, руководителей промышленных предприятий и учреждений.
Например, в Азово-Черноморском крае начальник УНКВД Г. С. Люшков в ходе следствия получил от арестованных оппозиционеров, а также лиц, проявлявших колебания во внутрипартийной борьбе 1920-х годов, «ценные» признания о существовании в крае разветвленной сети «троцкистских» организаций. В число первых допрошенных по троцкистским делам попал арестованный еще в феврале 1935 года и осужденный на 5     лет ссылки за принадлежность к оппозиции Н. И. Гордон, хорошо знавший директора Таганрогского металлургического завода Б. Колесникова и друживший с ним 2.
Цепочка арестов потянулась к хозяйственным и партийным руководителям, в число которых попал и уполномоченный наркомата внутренней торговли по Азово-Черноморскому краю Белобородов. В 1927 году за поддержку Троцкого он был исключен из партии и отправлен в ссылку, но в 1930 году после раскаяния его восстановили в партии и направили на хозяйственную работу. Позднее Сталин, контролировавший ход следствия и недовольный его медленными темпами, дал указание на применение жестких мер в отношении Белобородова. Люшков в мае 1937 года направил очередные показания Белобородова. В своем отчете следователи подробно «раскрыли» планы Троцкого и так увлеклись прогнозами о развитии троцкистского движения, что вызвали гневную реакцию Сталина. На первой странице протокола допроса он написал: «Ежову. Можно подумать, что тюрьма для Белобородова — трибуна для произ-

1     См. док. № 1 Приложения.
2     АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 261. Л. 139-150. 94

 несения речей — заявлений, касающихся всякого рода лиц, но не его самого. Не пора ли нажать на этого господина и заставить его рассказать о своих грязных делах? Где он сидит, в тюрьме или гостинице?» .
 Сталин регулярно получал протоколы допросов арестованных н Азово-Черноморском крае директора Ростсельмаша Н. П. Глебова-Авилова, члена партии с 1904 года, директора Таганрогского металлургического завода Б. Колесникова, второго секретаря Ростовского горкома партии А. Карпова, секретарей партийных организаций С. X. Варданяна и Л. Д. Гогоберидзе. На протяжении нескольких месяцев Сталин изучал хорошо отредактированные начальником УНКВД протоколы допросов. Люшков, один из самых опытных и образованных сотрудников НКВД, чутко улавливал и беспрекословно выполнял любые установки руководства, в том числе и самые ответственные поручения предшественника Ежова Ягоды. В качестве заместителя начальника Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР Люшков в составе специальной бригады выезжал в Ленинград для расследования убийства Кирова. В 1936 году участвовал в подготовке процесса по делу так называемого объединенного троцкистско-зиновьевского центра и накопил соответствующий «опыт».
Сталин не только внимательно изучал подготовленные Л юшковым показания руководителей различного уровня в Азово-Черноморском крае, но и давал свои указания о новых арестах. В октябре 1936 года он писал недавно назначенному наркому внутренних дел Ежову: «... о Варданяне — он сейчас секретарь Таганрогского горкома. Он, несомненно, скрытый троцкист, или, во всяком случае, покровитель и прикрыватель троцкистов. Его нужно арестовать. Нужно также арестовать Л. Гогоберидзе — секретаря одного из заводских партийных комитетов в Азово-Черноморском крае. Если Ломинадзе был скрытым врагом партии, то и Гогоберидзе скрытый враг партии, ибо он был теснейшим образом связан с Ломинадзе. Его нужно арестовать» 2. Сталин помнил о Варданяне и Гогоберидзе, которые в 1930 году были сняты с руководящей партийной работы в Закавказье.
 Когда Сталин получил протоколы их допросов, он выделил в показаниях положения об администрировании в партии, зажиме критики, негативной оценке его личности и роли Л. Берии, который, по словам арестованных, в своей книге фальсифицировал историю большевистских организаций Закавказья. В отдельных показаниях речь шла о покушении на Сталина, которое якобы собирались организовать «троцкистские террористические» группы во время его отдыха в Сочи. В итоге Сталин решил придать новый импульс в борьбе с бывшими оппозицио-

1     АП РФ. Ф. 3. Оп. 24 Д. 305. Л. 104.
2     Хлевнюк О. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. М. 1996. С.173.

нерами. Ознакомившись с протоколом допроса от 19 декабря 1936 года бывшего секретаря райкома Варданяна, он вынес решение о первом секретаре Азово-Черноморского крайкома Б. П. Шеболдаеве. В записке от 25 декабря, адресованной членам Политбюро ЦК ВКП(б), Сталин писал: «Как видно из показаний Варданяна, тов. Шеболдаев оказался окруженным троцкистами, занимавшими посты секретарей райкомов, а один из них занимал даже пост секретаря Ростовского горкома. ЦК ВКП(б) изругал в свое время тов. Прамнека за то, что секретарь одного райкома в Горьковском крае оказался троцкистом. Но ошибки т. Прамнека бледнеют в данном случае перед ошибками т. Шеболдаева. Предлагаю вызвать в ЦК т. Шеболдаева для объяснений и решить вопрос либо об его снятии с поста первого секретаря крайкома, либо о том, чтобы дать ему последнее строгое предупреждение». Копии протокола допроса Варданяна Сталин разослал членам Политбюро, секретарям ЦК, а также Шеболдаеву 1.
Со временем Сталин укрепился в намерении снять Шеболдаева. В конце декабря он был информирован о самоубийстве первого секретаря Ростовского горкома ВКП(б) Колотилина, а также получил протоколы допросов с показаниями о том, что Шеболдаев оказывал поддержку Варданяну и Гогоберидзе. Самоубийство Колотилина Сталин не считал доказательством невиновности, напротив, это стало для него лишним доказательством вины и рассматривалось как желание уйти от ответственности за преступление.
2  января 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение, в котором осуждалась деятельность первого секретаря Азово-Черноморского крайкома партии Шеболдаева, якобы увлекшегося хозяйственными делами, потерявшего политическую бдительность и допустившего на важнейшие посты «троцкистов — врагов партии». В решении отмечалось, что в период обмена партбилетов было исключено из партии 45 «троцкистов и зиновьевцев», а после обмена более 400. В результате Шеболдаев был снят с поста первого секретаря крайкома, на его место был назначен Е. Г. Евдокимов 2. Аналогичные по содержанию и не менее масштабные кампании по преследованию лиц, в малейшей степени причастных к оппозиции, разворачивались по всей стране.
Важно отметить, что в ходе допросов от обвиняемых с особым пристрастием добивались признаний в подготовке террористических актов против членов Политбюро, руководителей партии и правительства, критике Сталина, конкретных вредительских действиях. Так, технический директор завода №65 в Таганроге, К. К. Асилов признался в том, что виновен в выпуске бракованных снарядов, число которых превысило несколько сот тысяч, а ущерб государству составил более 7 миллионов рублей. В показаниях он сослался на А. А. Тверитинова, начальника

1     АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 265. Л. 67-68.
2     Там же. Д. 266. Л. 64. 96

Главного управления боеприпасов НКОП, по заданию которой» он якобы действовал. На заводе Ростсельмаш вредительство выражалось в выпуске бракованных комбайнов 1.
 Постепенно политические обвинения начинали дополняться конкретными фактами о «вредительской» деятельности. Органы НКВД вели следствие и готовили процесс по делу «параллельного антисоветского троцкистско-зиновьевского центра», одновременно шли интенсивные поиски новых доказательств для обвинения Бухарина.
После ареста заместителя наркома тяжелой промышленности Пятакова Ежов по указанию Сталина начал подготовку нового процесса над «троцкистами». Начальник УНКВД Западно-Сибирского края В. М. Курский и его заместитель бывший комендант Московского Кремля по внутренней охране А. И. Успенский, сыгравший важную роль в подготовке дела Енукидзе, развили активную деятельность. После раскрытия «Сибирского троцкистского центра» они «выявили» новую троцкистско-фашистскую вредительскую организацию, в руководящий центр которой входили Я. Н. Дробнис, заместитель начальника Кемеровского химкомбината, А. А. Шестов, управляющий рудником в Кузбассе и М. С. Строилов, главный инженер треста «Кузбассуголь». Был арестован и подданный Германии инженер Штиклинг. Авария 23 сентября 1936 года на шахте в Кемерово, когда погибли 10 рабочих, была признана делом рук троцкистской организации. 20 ноября 1936 года в Новосибирске состоялся открытый процесс по этому делу. Девять инженерно-технических работников были приговорены к высшей мере наказания 2. Состряпанные Курским и Успенским показания упомянутых выше руководителей было решено использовать для подготовки следственных материалов в ходе подготовки нового процесса в Москве.
 В то же время начальник УНКВД Свердловской области Д. М. Дмитриев получил от наркома широкие полномочия на аресты партийного и советского актива, руководителей предприятий горной и металлургической промышленности. Дмитриев, как и Люшков, прошел школу организации фальсифицированных процессов. За 12 лет — с 1924 по 1936 годы — он служил на различных должностях в экономических подразделениях ОГПУ и НКВД. До назначения в УНКВД Свердловской области в июле 1936 года он занимал должность заместителя начальника ЭКО, принимал участие в подготовке процессов в 1920 — 1930-е годы. В своих спецсообщениях в центр он докладывал о том, что по заданию Пятакова вредители в трестах и управлениях Уралмедьруды, Уралцветмета, Уралмедпрома, директора заводов разделяли и пропагандировали теорию «затухания добычи меди», срывали производственные планы. В протоколах допросов арестованных содержались высказывания аре-

1     АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 263. Л. 135-140.
2     Известия ЦК КПСС. 1989. № 9. С. 44. 97

стованных, что якобы «лучше поражение СССР в войне, чем укрепление сталинского руководства». В материалах, присланных Дмитриевым, содержалась идея о тесном взаимодействии троцкистов с правыми. Ряд протоколов Сталин направлял всем членам ЦК ВКП(б). Например, протокол допроса М. М. Кудрявцева, директора Бийского зерносовхоза, в котором речь шла о подготовке по указанию Муралова терактов в отношении членов Политбюро и его намерении «расстрелять Сталина и его свору».
 Пристальное внимание Сталина к показаниям прежде всего руководителей различных отраслей тяжелой промышленности, его стремление найти среди них «вредителей» вряд ли объясняется только важностью этих производств для укрепления оборонной мощи СССР.
Значение имели и личные отношения. Относительно независимый нарком тяжелой промышленности С. Орджоникидзе резко реагировал на аресты специалистов в своем ведомстве. Нарком высылал на различные предприятия комиссии, члены которых затем докладывали ему о необоснованных подозрениях и обвинениях во вредительстве со стороны сотрудников НКВД, ничего не понимавших в хозяйственных вопросах. Он выражал недовольство и в связи с тем, что из 17 обвиняемых на январском 1937 года втором московском процессе 10 человек являлись работниками наркомата тяжелой промышленности. Сталин «нажимал» на Орджоникидзе, требуя активнее вести борьбу с «вредительством». Он раскритиковал подготовленный в спокойном тоне доклад Орджоникидзе для выступления на февральско-мартовском пленуме 1937 года и внес свои замечания, требуя конкретизации и внесения в него фактов разоблачения «вредительской» деятельности в различных отраслях 1.
 По свидетельству секретаря Орджоникидзе А. Д. Семушкина нарком был категорически не согласен со Сталиным по вопросу о «вредительстве» в промышленности. За годы советской власти на производство были направлены десятки тысяч новых специалистов. И хотя в 1923-1924 годах во многих учебных заведениях влияние идей Троцкого было сильным, тем не менее, новые кадры, по мнению наркома, положительно зарекомендовали себя на важнейших стройках и заводах. В качестве доказательства Орджоникидзе направил в ЦК в конце 1936 года сообщение о досрочном выполнении по валовому показателю планов второй пятилетки многими предприятиями и не понимал, почему это сообщение не публиковалось в газетах. Кроме того, аресты в своем наркомате Орджоникидзе рассматривал в качестве ударов Сталина по нему лично. Орджоникидзе действительно, как отмечал Сталин на февральско-мартовском пленуме 1937 года, «попортил крови», сопротивляясь арестам в своем ведомстве. О том, насколько выросло в этот период влияние НКВД, свиде-

 1     Хлевнюк О. В. Сталин и Орджоникидзе. Конфликты в Политбюро в 30-е годы М., 1993. С. 89-97.

тельствовали факты: например, начальник Экономического отдела ГУГБ Миронов непосредственно обращался к наркому тяжелой промышленности для получения санкции на арест.
Возможно, недовольство Сталина было связано и с тем, что для него не были секретом встречи Орджоникидзе с товарищами по работе в Закавказье М. Д. Орахелашвили и Ш. 3. Элиавой. В ходе встреч они часто обсуждали и кадровую политику, постепенную замену Сталиным старых кадров и назначение послушных исполнителей, стиль его работы. Резкой критике подвергался поддерживаемый Сталиным Берия, в том числе и за фальсификацию истории становления большевистских организаций Закавказья. Нелицеприятные оценки в разговорах Орджоникидзе с А. И. Микояном и А. Я. Яковлевым высказывались также в адрес В.М. Молотова, ущемлявшего интересы наркомата. Однако достаточно спорным является их мнение о том, что целью выделения из НКТП наркомата оборонной промышленности было стремление умалить авторитет Орджоникидзе.
И Орджоникидзе, и Микоян были противниками судебного процесса, где в качестве главного обвиняемого выступал Пятаков. Орджоникидзе получал наиболее важные протоколы допросов по готовящемуся процессу и безусловно не мог согласиться с обвинениями в адрес своего заместителя. Пятаков обвинялся в подготовке терактов, связях с иностранными разведками, вредительстве, выполнении указаний Л. Троцкого. Также в разговорах Орджоникидзе отмечал, что верит в искренность заявления Бухарина, с которым он выступил на декабрьском пленуме ЦК ВКП(б) 1936  года, о непричастности к оппозиции 1.
 На этом пленуме Н. Ежов представил предварительные материалы, свидетельствовавшие об участии Бухарина в контрреволюционной, вредительской деятельности троцкистской организации, возглавляемой Пятаковым. Нарком внутренних дел сообщил, что арестованные по этому делу в своих показаниях указывали на связь между троцкистами и правыми. Бухарин категорически все отрицал, утверждал, что все обвинения в его адрес являются ложью. По предложению Сталина пленум принял решение о продолжении проверки, а рассмотрение этого вопроса отложили до следующего пленума.
 В перерывах между заседаниями пленума и Бухарину, и Рыкову устраивались очные ставки. 7 декабря члены Политбюро приняли участие в очной ставке между Бухариным и Сосновским, литератором, арестованным еще в 1933 году, а затем — между Бухариным и Пятаковым. Очная ставка доставила немало волнений Ежову, поскольку прошла не совсем гладко. Так, на вопрос Орджоникидзе о том, каким образом Сосновский узнал о центре правых, тот сослался не на присутствовавшего Н. Бухарина, а на К. Радека.

 1 ЦА ФСБ. АСД Р-771. Л. 3-17.

Сталин задал Пятакову отнюдь не риторической вопрос, и, наверное, хотел услышать точный ответ. Сравнивая троцкистов и правых и отмечая наличие у первых центра, многочисленными нитями связанного с группами или отдельными лицами, возглавлявшими террористические группы, он спросил: «Насчет правых, можно это сказать, что они тоже так делали?» Пятаков ответил, что так можно сказать в отношении Томского, а не Бухарина 1.
 Для усиления обвинений в так называемой вредительской деятельности троцкистов на пленуме Сталин высказал сомнение в участии Пятакова в запасном центре и в том, что тот стал действовать лишь после осуждения троцкистов и зиновьевцев на августовском процессе 1936 года. Н. Ежов отреагировал мгновенно. Он заявил, что Пятаков, находясь в запасном центре, начал свою «вредительскую» работу значительно раньше. И далее сообщил, что количество арестованных участников контрреволюционных троцкистско-зиновьевских организаций, численность которых на Украине, Азово-Черноморском, Западно-Сибирском краях, Ленинградской и Свердловской областях превысило 1200 человек 2.
 Таким образом, одной из вероятных причин того, что вопрос о Бухарине был отложен, стало то, что предъявленные ему обвинения в Политбюро не показались достаточно убедительными. Однако процесс, запущенный И. Сталиным, набирал обороты.
13 января в присутствии членов Политбюро Сталина, Ворошилова, Кагановича, Ежова была проведена очная ставка между Бухариным и В. Н. Астровым, в ходе которой Астров доказывал, что Бухарин создал оппозиционную платформу в партии. Сталин в своих вопросах делал упор на то, что «группа правых имела свой центр. Был центр из 3-4 человек и был актив, привлекавшийся на заседания центра» 3. Показания Астрова были включены по указанию Сталина в общий список из 27 протоколов (на 327 страницах), разосланных 18 февраля 1937 года членам и кандидатам ЦК ВКП(б) как материалы к первому пункту повестки дня февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б). Это были протоколы допросов Пятакова, Н. А. Угланова, А. Н. Слепкова, Белобородова и других - как уже репрессированных, так и находящихся под следствием партийных, советских, хозяйственных и научных работников. Ознакомившись с показаниями Астрова, Бухарин написал Сталину: «Показания составлены с велией нарочитостью: тут не только клевета, тут нечто большее. Я — за агентов (Астров, напр.). Но нужно, чтобы агенты не врали и не клеветали и не подводили к своим концепциям и не занимались провокацией»4.

1     АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 260. Л. 77-78.
2     ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 29. Л. 78-79.
3     АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 2Ш Л. 54-55.
4     Там же. Д. 291. Л. 14.

В течение декабря 1936 — января 1937 года сотрудники НКВД вели интенсивную подготовку процесса по делу «параллельного антисоветского троцкистско-зиновьевского центра» добывали новые показания, в том числе, на Бухарина и Рыкова. В отличие от предыдущего, августовского 1936 года, процесс, проходивший с 25 по 30 января 1937 года, имел еще более тяжелые последствия. Осуждение крупных хозяйственных руководителей развязывало руки НКВД, открывало простор для значительного расширения масштаба репрессий, которые распространились на широкий круг партийных, советских и хозяйственных руководителей.
По завершении процесса органы государственной безопасности информировали руководство страны о реакции населения. В официальных спецсообщениях НКВД, направляемых Сталину содержались неоднозначные оценки. Начальник УНКВД по Свердловской области сообщал, что наряду с одобрением приговора Пятакову и его товарищам, осужденным за «контрреволюционную» деятельность, отмечены и критические замечания со стороны инженерно-технических работников Уралмашзавода, учителей, студентов. Он цитировал эти высказывания в своем спецсообщении: «Я не верю в существование вредительства, ни в этом случае, ни в других, это очередная провокация. Нужен удар, шум для того, чтобы расправиться с инакомыслящими, отвлечь внимание общества от тяжести нашей жизни». «В партии среди коммунистов пошел внутренний разлад». «Этот процесс говорит, что УНКВД стремится уничтожить всех соратников Ленина, никого из старых революционеров не осталось. Случись война, сразу выявится вторая партия оппозиции и несомненно, что оппозиция будет сильнее и будет поддержана народом» 1.
Возможно, в связи с такой реакцией населения, а также расхождением интересов партийных работников с интересами хозяйственных руководителей И. Сталин вынужден был маневрировать, не меняя общего курса на ужесточение репрессий. 13 февраля он в определенной мере встал на сторону технической элиты страны и одернул партийно-советские кадры, а отчасти и органы НКВД. В шифротелеграмме, адресованной секретарям ЦК национальных компартий, крайкомов и обкомов ВКП(б), начальникам УНКВД, он указывал, что «некоторые секретари обкомов и крайкомов, видимо, желая освободиться от нареканий, очень охотно дают органам НКВД согласие на арест отдельных руководителей, директоров, технических директоров, инженеров и техников, инструкторов промышленности и транспорта и других отраслей. ЦК напоминает, что ни секретарь обкома или крайкома, ни секретарь ЦК нацкомпартии, ни тем более другие партийно-советские руководители на местах не имеют права давать согласие на такие аресты». Он напомнил о правилах, утвержденных в постановлении ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 июня 1935 года «О порядке согласования арестов» и обязательных для партийных и советских

 1 ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 153. Л. 919-920.

работников, органов госбезопасности. Указанные категории специалистов могли быть арестованы лишь с согласия соответствующего наркома. При возникновении разногласий в качестве третейского судьи выступал ЦК ВКП(б), то есть по большей части сам Сталин 1.
Этот конфликт нашел отражение в выступлении В. Молотова на февральско-мартовском пленуме. Критикуя недостатки в деятельности партийных работников, он отмечал, что «в связи с разоблачением троцкистской вредительской деятельности кое-где начали размахиваться и по виновным, и невиновным, неправильно понимая интересы партии и государства».
На февральско-мартовском пленуме 1937 года вторично после декабря 1936 года кандидатам и членам ЦК вновь было предложено вернуться к «правым уклонистам». Ежов, докладчик по вопросу «По делу т. т. Бухарина и Рыкова» приводил многочисленные факты, свидетельствовавшие о создании правого центра еще в 1930 году, о его ориентации на террор, о подготовке в стране государственного переворота. Действительно, к этому времени из областных управлений НКВД пришли десятки показаний от арестованных о том, что они действовали якобы по заданию Н. И. Бухарина. В частности, нарком НКВД Казахстана Л. Б. Залин в январе 1937 года сообщал из Алма-Аты об организации там центра правых еще в 1927 году, об их вредительской деятельности на Кузнецкстрое, о связях с правыми в западноевропейских компартиях, приводил выдержки из протоколов допросов, в которых арестованные признавались в том, что они «получали неоднократно указания центра правых по подготовке террористических актов» 2. Однако Сталин не спешил с уничтожением бывших оппозиционеров. В резолюции Пленума ЦК ВКП(б) отмечалось, что правые лишь знали о террористической, шпионской и диверсионно-вредительской деятельности троцкистского центра, но скрывали это от партии. Дальнейшее расследование их преступлений было поручено НКВД СССР. Сразу по окончании работы Пленума Бухарин был арестован.
В своей репрессивной политике Сталин придерживался принятых правил. Когда в марте 1937 года секретарь ЦК ВКП(б) А. Андреев и секретарь Донецкого обкома партии С. Саркисов обратились к Сталину с предложением арестовать директора Макеевского металлургического комбината Гвахарию, генсек направил запрос наркому тяжелой промышленности В. Межлауку: «Как быть? Стоит ли снимать Гвахария? А если снять, кем заменить?» 3. Поэтому, чтобы получить достаточные для арестов компрометирующие материалы начальники УНКВД усилили практику постоянного обмена данными. Так, для доказательства «вредительской» деятельности Гвахарии по запросу донецкого управления из НКВД Грузии, были присланы протоколы допросов. Из УНКВД

1  АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 6. Л. 28.
2 ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп.4.Д. 153.
3  РГАСПИ. Ф. 558. Oп. 11. Д. 420. Л.87.

Свердловской области Дмитриев переслал показания начальника Уралтрубстроя Л. С. Мамашвили, который упомянул Гвахарию в качестве участника троцкистской группировки.
Весной 1937 года Ежов требовал найти новый компромат на Бухарина. Подготовка к вероятному процессу по его делу составляла важное направление деятельности НКВД. 25 марта 1937 года нарком внутренних дел передал Сталину некий проект выступления одного из сторонников Бухарина, сопроводив документ запиской: «Т. Сталину. Это проект речи Розита, которую он должен был произнести на XVI съезде партии. Одобрена Бухариным. В последний момент центр решил, что Розит эту речь не должен произносить. Она была размножена и разослана членам правой организации». В самом тексте критически оценивалась деятельность Сталина; никаких призывов к террору там не содержалось. Но было сказано, что ошибки в крестьянском вопросе — это ошибки не партии и ЦК, а лично Сталина, которые он должен признать и отвечать за это. Осуждались также непомерные поборы с крестьян, поскольку «теория дани с крестьянства нарушает принцип союза рабочего класса и крестьянства». Упоминался в тексте и вывод Бухарина из состава Политбюро ЦК ВКП(б) в ноябре 1929 года, что, по мнению автора текста, явилось разрушением принципа коллективного руководства 1.
 Наряду с фабрикацией фальшивых доказательств вины правых, по указанию Ежова расширялась и география распространения их влияния. Так, на Украине были арестованы члены украинского центра правых, который якобы возглавляли бывший председатель Харьковского горсовета М. А. Богуцкий, бывший нарком Украины М. А. Танциора и другие, всего более 20 человек.
«Повстанческая организация правых» была раскрыта также в Карачаево-Черкессии, где в свое время побывал Н. Бухарин. Там по этому делу было арестовано 40 человек. Помимо К. Курджиева, председателя Карачаевского облисполкома и других местных работников, были получены компрометирующие показания на заместителя заведующего отделом национальностей ВЦИК СССР С. Токоева, заместителя наркомата внутренней торговли РСФСР В. Н. Хронина. Постепенно фокус внимания органов безопасности в их деятельности по разоблачению «контрреволюционных» организаций смещался в сторону «правых и правотроцкистских группировок» 2.
 Аресты членов этих организаций» и, главным образом, установка на ликвидацию последствий «вредительства» вели к усилению репрессий. В течение марта — июня 1937 года от арестованных руководителей партийных и советских органов были получены показания и на высший слой номенклатурных работников СССР - на членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б).

1     АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 298. Л. 159-166.
2     Там же. Д. 303. Л. 121.

На такие аресты Ежов не мог пойти без предварительного инструктирования у Сталина. В этом убеждают слова начальника УНКВД Дальневосточного края Т. Дерибаса, который заявлял о недопустимости брать показания на кандидатов и членов ЦК ВКП(б) без санкции наркома НКВД.
Было бы заблуждением полагать, что только органы НКВД снабжали Сталина компрометирующими материалами на высшую партийную и советскую номенклатуру и соответствующим образом формировали его позицию. Этот фактор, безусловно, присутствовал, и главную роль в этом играл Н. Ежов. Правда, не меньшим влиянием пользовались члены Политбюро ЦК ВКП(б), а также наркомы, дававшие санкции на аресты специалистов и руководителей; уполномоченные Комиссии партийного контроля в различных областях, сообщения которых заместитель председателя КПК Шкирятов регулярно направлял Сталину; журналисты, прежде всего корреспонденты газеты «Правда», их информацию с мест главный редактор Мехлис передавал в ЦК ВКП(б) и лично Сталину.
Разгром партийно-советского аппарата в Ростове-на-Дону, Свердловске, Иванове и других городах неизбежно привел к арестам первых секретарей обкомов и крайкомов партии. Аресты специалистов в различных отраслях народного хозяйства влияли на дальнейшую судьбу наркомов СССР и союзных республик, поскольку никто из них не был застрахован от оговора. Например, систематическая информация из Азово-Черноморского края о покровительстве Шеболдаева троцкистам, которая исходила и от вновь назначенного первого секретаря крайкома Евдокимова и из УНКВД АЧК привела к его аресту.
 Аналогичные сведения поступали в центр и из Свердловской области. Начальник УНКВД Дмитриев 20 мая информировал Ежова о поведении И. Д. Кабакова, первого секретаря обкома, члена ЦК ВКП(б) после ареста бывшего второго секретаря Свердловского обкома Зубарева. Ежов передал письмо Дмитриева Сталину. Опыт работы начальников УНКВД показывал, что появление доклада, содержавшего подробное описание растерянности Кабакова, не понимающего причин ареста Зубарева, было невозможно без распоряжения наркома, основанного на санкции Сталина. Дмитриев на примерах показал связь Кабакова с арестованными троцкистами. Это письмо Сталин переадресовал Молотову и Кагановичу 1.
Партийное руководство принимало самое активное участие в развертывании репрессий. Причем процессы подготовки арестов шли параллельно. 22 мая Евдокимов, новый секретарь Азово-Черноморского крайкома ВКП(б) в условиях, когда был арестован почти весь руководящий состав крайкома и крайисполкома, поставил перед Сталиным вопрос о новых арестах. По показаниям бывшего заведующего ОРПО крайкома А. И. Березина на роль троцкистов были назначены уполномоченный Комитета заготовок Ароцкер, руководитель крайсовпрофа Соколов и

 1 АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 303. Л. 89.

бывший второй секретарь крайкома Малинов, в момент ареста — начальник КрайЗУ. Сталин наложил резолюцию; «Можно арестовать всех трех Малинова, Ароцкера, Соколова». А 23 мая начальник УНКВД АЧК прислал протокол допроса. Ежов просил арестовать двух человек: Малинова и заведующего сельхозотделом крайкома ВКП(б) Лукина. Сталин предложил Ежову: «Надо арестовать всех еще не арестованных из числа названных в показании Березина» 1.
 Последствия ареста Кабакова отчетливо видны из анализа протокола ого допроса, присланного 13 июня 1937 года Сталину, который выделил в тексте протокола тридцать две фамилии руководящих работников партийного, советского аппаратов, управляющих трестами, преподавателей уральских ВУЗов 2. Возможно, столь беспрецедентные указания на аресты были связаны с событиями первой декады июня, когда Сталин, обрушил удар на высший командный состав армии и тем самым перешел определенную черту в репрессивной политике. Судя по всему, он сам себя убедил в том, что шпионы и вредители проникли во все сферы жизни общества.
Сталин принимал во внимание даже заявления, лиц, не вполне нормальных, страдающих психическими заболеваниями. В апреле 1937 года он ознакомился с письмом некой Мошковой, которая собирала материалы на троцкистов и различных заговорщиков. Обострение подозрительности, по всей видимости, у нее случилось после показательных процессов. Она писала о подготовке покушения на Сталина и Ворошилова, о неразоблаченных шпионских организациях на Балтийском флоте и Дальнем Востоке. Особого внимания в ее письме удостоился бывший нарком НКВД Ягода, который якобы получал крупные суммы денег от троцкистов, чтобы скрыть их заговорщические планы. Она просила, чтобы к ней прислали человека из Комиссии партийного контроля, которому она сообщила бы все факты, ей известные. Сталин, восприняв это письмо всерьез, дал поручение Ежову: «Возможно, что путаное письмо Мошковой содержит кое-какую правду. Пошлите от КПК человека к Мошковой, плюс одного от НКВД и поручите обоим выяснить дело...» 3.
Никакого развития данное дело не получило. Такие случаи, когда Сталин давал указания Ежову расследовать заявления, нездоровых в психическом отношении людей, происходили и в дальнейшем.
Таким образом, развернувшаяся после августовского процесса 1936  года кампания по уничтожению бывших оппозиционеров постепенно переросла в массовую операцию против так называемых «троцкистов». Очевидно, Сталин поставил своей главной задачей окончательное

1     АП РФ. Ф. 3. Оп. 24. Д. 305. Л. 32-33.
2     Подробно о чистке в Свердловском обкоме ВКП(б) и УНКВД по Свердловской области см. Harris J. R. The Great Urals. Regionalism and Evolution of the Soviet Sistem, Lawrence KS, 2001. P. 146-190.
3     АП РФ. Ф. 3. On. 24. Д. 301. Л. 104-110.

уничтожение всех тех, кто на определенных этапах развития советского государства проявлял критическое отношение к избранным им средствам построения нового общества, проявлял недовольство жесткостью внутренней политики.