«Антисоветчики» — будущие жертвы массовых репрессий

 Понять массовые репрессии 1937-1938 годов достаточно трудно без выяснения такого важного направления деятельности органов госбезопасности как выявление и пресечение антисоветских высказываний и действий, недопущение публичной критики проводимой в стране внутренней политики. Эту работу сотрудники НКВД называли своим основным хлебом. В деревне крестьяне выказывали недовольство непомерными налогами, отказывались от подписки на государственные займы, агитировали за выход из колхозов. Тысячи председателей сельсоветов и колхозов, бригадиров были арестованы за призывы в первую очередь обеспечить зерном трудодни, а затем сдавать хлеб государству.
 Осенью 1936 года, в период обсуждения проекта Конституции СССР сотрудники органов государственной безопасности информировали высшее руководство страны о жалобах крестьян на нищенское существование, их требованиях вместо трудодней ввести денежную оплату труда, как у рабочих в городе. Одна из крестьянок при обсуждении проекта нового Основного закона предложила вместо лозунга «Кто не работает, тот не ест» принять новый лозунг: «Кто работает, тот должен есть» 1.
 Одновременно принимались меры по оперативной разработке тех крестьян, которые обвиняли партийное и советское руководство в ограблении деревни. Однако для основной массы крестьянства были характерны сетования на трудности, а не призывы к сопротивлению. И это не удивительно, поскольку лишь в 1933 году было арестовано более ста тысяч человек за участие в так называемой повстанческой контрреволюции, то есть наиболее радикально настроенные крестьяне.
Органы госбезопасности в деревне были одним из звеньев в цепи различных организаций, закреплявших практически крепостной труд крестьян. Их первоочередной задачей являлось «очищение» деревни от бунтарских элементов.
В городе интеллигенция, рабочие и служащие также подвергались арестам за критику политики правительства, тех или иных руководителей партии и государства. Например, встречались достаточно резкие отклики на открытие метро в Москве в мае 1935 года. Хотя помпезная отделка многих станций и поражала воображение, в то же время эта пышность вызывала у жителей города чувство протеста — они возвращались в свои бараки и обсуждали, сколько квартир можно было бы построить на вложенные в метро средства, в то время как они продолжают жить в нужде 2.
То, о чем говорилось в прессе и на собраниях, неоднозначно трактовалось в различных слоях населения. После убийства Кирова и суда над

 1  Неизвестная Россия XX век. Кн. 2. М. 1992. С. 272-280.
2     ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 2. Д. 388.

Каменевым и Зиновьевым по стране прокатилась волна арестом людей: арестовывали только за то, что их оценки этих деятелей расходились с официальными. Например, о Зиновьеве и Каменеве говорили как о ближайших соратниках Ленина, которые осмелились выразить свое неесогласие с политикой Сталина, а тот, как полагали многие, за это расправился с ними. В оперативных обзорах Секретно-политического отдела все это квалифицировалось как «контрреволюционные разговоры».
Особенно часто в оперативных рапортах встречается термин «дискредитация руководства партии». «Дискредитацией» считались не только анекдоты о членах Политбюро, но и испорченные их портреты и фотографии — как сознательно, так и случайно, и многое другое. Так, редактора выездной газеты «Ленинское слово» в селе Хлевном Воронежской области П. И. Самарина арестовали в 1935 году за то, что в газете был опубликован нечеткий портрет (из-за плохого качества типографской краски) с подписью «секретарь ЦК ВКП(б)». На замечание по этому поводу Самарин парировал: «Мы скажем, что это снимок Сталина, сидящего в винограднике» 1.
 Множество людей было арестовано во всех городах СССР только за отказ осудить убийство Кирова. Обсуждали и самого Сталина. Типичным в этой связи является арест группы «контрреволюционных террористических заговорщиков» в Ленинградской филармонии. Монтер филармонии Селиверстов был объявлен опасным террористом за анекдот, в котором говорилось, что «удивить заграницу и обрадовать население СССР можно только убийством Сталина, да и стоить это будет дешево, пуля стоит две копейки» 2. Монтера обвинили в подготовке террористического акта против Сталина. Постоянным разделом в обзорах Секретно-политического отдела ГУГБ о проведенной работе стала рубрика «фашистская террористическая контрреволюция». В обществе не существовало единого мнения о политике советского государства и его руководителях 3.
 До начала периода массовых репрессий аресты проводились все же относительно дифференцированно. Часть руководящего аппарата органов госбезопасности на местах понимала трудности экономического положения трудящихся. Например, когда начальнику московского управления ОГПУ С. Ф. Реденсу сотрудники Секретно-политического отдела приносили материалы на лиц, обвиняемых в антисоветской агитации и терроре, и просили санкции на арест, он возражал, мотивируя тем, что взгляды людей связаны лишь с плохим материальным положением.

 1     АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 227. Л. 181 -184.
 2     ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 2. Д. 49. Л. 35.
3     См. Davies S. Popular Opinion in Stalin’s Rusia. Terror, Propaganda and Dissent, 1934-1941. Cambridge, 1997.

Сохранялся и классовый подход при оценке действий, которые можно было квалифицировать как антисоветскую агитацию. Из Куйбышева информировали, что среди активно критикующих мероприятия советской власти замечены бывший участник восстания на броненосце «Потемкин» Киселев и бывшие красные партизаны. Начальник Секретно- Политического отдела УНКВД Ленинградской области Горин-Лундин не разрешил арестовать рабочего, который нарисовал скелет и подписал: «Вот, что дала нам Советская власть к 17-й годовщине Октября». Одиночные высказывания не представляли особой опасности.
Крупные, так называемые хозяйственно-политические кампании сопровождались арестами людей, которые критически относились к проводимым мероприятиям. Арестовывали рабочих и служащих, высказывавших «контрреволюционные суждения», в частности, о том, что стахановское движение свидетельствует о «невиданной эксплуатации рабочего класса», что в результате его снижаются расценки, а в итоге все это ведет к понижению материального уровня жизни рабочих, что стахановское движение является предвестником безработицы. Например, одна из старейших работниц фабрики им. Клары Цеткин в Ленинграде заявляла, что «много нашумели, а на самом деле эта работа по-стахановски берется и выполняется не за счет техники, а исключительно за счет большого напряжения сил рабочего, и если это еще долго продлится, то рабочий сгорбится и состарится не по возрасту, а от работы». Уголовные преступления в отношении стахановцев квалифицировались как террористические акты. Как контрреволюционный саботаж расценивался низкий уровень организаторской деятельности инженерно-технического персонала по массовому вовлечению рабочих в стахановское движение. В 1936 году за противодействие стахановскому движению было арестовано более 1100 человек.
 Другой уровень протеста был связан с критическим осмыслением практических шагов советского руководства. В различных слоях советского общества возникали оппозиционные группы и даже небольшие организации, члены которых реально оценивали огромные потери от насильственной коллективизации и форсированной индустриализации. Программы этих организаций могли получить поддержку у значительной части городского и сельского населения и представляли реальную угрозу для режима — в отличие от верхушечной борьбы в высших эшелонах власти. Именно эти группы становились объектом особенно пристального внимания со стороны органов госбезопасности, и информация о них немедленно поступала Сталину. В 1934-1936 годах в Красной Армии, в среде городской и сельской интеллигенции Ульяновска, Саратова, Самары и других городов и областей СССР возник целый ряд организаций, которые только начинали пропагандистскую деятельность, но не успевали расширить свое влияние, поскольку были быстро ликвидированы органами госбезопасности.
 К первой группе таких организаций следует отнести те, в программных документах которых содержались положения о необходимости проведения подлинно ленинской политики, извращенной Сталиным и его окружением. Члены «Боевого коммунистического союза» в Ленинградской школе военных топографов, члены «Всесоюзной партии экономического возрождения страны» в Саратовской бронетанковой школе ставили своей задачей «возвращение на действительно ленинский путь социалистического строительства».
Программные документы этих организаций содержали положения о борьбе с засилием административного аппарата, утверждали принципы добровольности и отказа от любых форм принуждения в ходе преобразований в промышленности и сельском хозяйстве. В экономической сфере требования заключались в том, чтобы наивысшими темпами развивать легкую индустрию для обеспечения потребностей населения, ограничить .жспорт необходимых населению продуктов. Члены организации выступали за реализацию конституционного принципа всеобщей выборности и права на свободу слова. «Свобода слова для трудящихся за последнее время является только словом в конституции, так как говорить и писать можно лишь то, что является только перепевом или целиком подтверждает сказанное Сталиным» 1. До реального развертывания сети организаций дело не дошло, так как все их участники были арестованы.
Возникали и другого рода организации в основном среди городской и сельской интеллигенции. Их взгляды коренным образом отличались от взглядов сторонников очищения ленинского учения. Методы проведения коллективизации и форсированной индустриализации стали причиной радикализации определенной, незначительной части общества, с этими методами несогласной. Так, организация в Ульяновске, во главе которой стоял бывший офицер агроном Найденов, приняла программу, в которой содержались такие положения как ликвидация монополии на власть коммунистической партии, проведение парламентских выборов и формирование парламента, введение частной собственности. Информация об организации Найденова была немедленно направлена Сталину.
Большинство советских граждан, осужденных за антисоветскую агитацию или другие «антисоветские проявления» на относительно небольшие сроки, позднее, в период массовых репрессий, попадут на оперативный учет и подвергнутся новым арестам. Несмотря на жесточайший террор в период коллективизации, высылку сотен тысяч крестьян из родных мест, в городах и деревнях продолжало сохраняться недовольство политикой правящей партии. Индустриализация не предусматривала существенного изменения в материальном благосостоянии рабочего класса и служащих. Все это служило объективной основой для распространения протестных взглядов среди населения СССР.

1 АП РФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 227. Л. 173-179. 83