В субботу исполняется 80 лет со дня рождения известного писателя Виктора Астафьева. Повести "Кража", "Последний поклон", "Царь-рыба", роман "Прокляты и убиты" сделали автора классиком еще при жизни. Анатолий Приставкин, Фазиль Искандер и Андрей Битов рассказали о своих встречах с Виктором Астафьевым корреспонденту "Известий" Наталье Кочетковой.

Анатолий Приставкин, писатель: Он свою премию положил в целлофановый мешочек

-Это один из самых замечательных писателей, которых я лично знал, удивительный, честный до предела перед собой, перед людьми и перед литературой. Начиная с его первой повести шло восхождение человека, который и в жизни прошел поразительно трудный путь. Он работал на Урале в тяжелейших условиях, там схоронил ребенка. Он жил далековато, поэтому мы встречались в Москве. Встреч было не много, но они запомнились. Как-то я пришел поздравить Астафьева с вручением премии в Кремль, но знал, что он будет окружен почитателями, чиновниками, женщинами, и особенно не надеялся прорваться. И вдруг ко мне подходит его сопровождающий и говорит, что Астафьев меня ищет. Я к нему подошел, и он мне говорит: "Давайте посидим и поговорим о жизни". Сопровождающий сказал, что скоро самолет, на что Астафьев ответил: "Самолет подождет". Он прочел мою повесть "Ночевала тучка золотая". Ведь это у него было торжество, его награждали, а он мне начал выдавать свои словесные премии о моей повести. Это было очень трогательно. К нему несколько раз подходили и говорили про самолет, а он отвечал: "Когда еще с писателем встречусь". Он свою премию положил в целлофановый мешочек - из него торчали цветы, а внизу были деньги. "Это, - говорит, - на будущую мою книжку". Я ему говорю: "Так вы же потеряете дорогой". А он ответил: "Ну, что вы, я хитрый - я когда сяду в самолет, то отдам деньги летчику, он мне сбережет их до посадки". Потом были другие встречи. Он оставил потрясающее завещание с просьбой не ходить на кладбище и не топтать чужие могилы. Астафьев очень беспокоился о сибирских цветах. У меня сохранилась открыточка, им подаренная, где Астафьев держит маленький-маленький цветочек. Он сам как цветок, который вырос на сибирской скале, и заменить, повторить его нельзя. Огромная потеря для культуры и литературы.

Фазиль Искандер, писатель: Он горой встал за мое "Дерево детства"

-Виктор Астафьев отличался необыкновенной социальной остротой и смелостью в описании войны, великолепно знал природу Сибири и вдохновенно описывал ее. Он был великолепным знатоком народной жизни. Создал ряд незабываемых характеров, которые навсегда останутся в литературе. Его произведения, написанные своеобразным, нервным, темпераментным языком, всегда узнаваемы. Я несколько раз встречался с ним, несмотря на резкость тона его художественных произведений, в жизни он показался мне очень тонким и дружелюбным человеком. Это заставило меня еще больше полюбить его. Впервые мы встретились по поводу каких-то торжеств: мы пили вино, разговаривали, и тогда он мне показался человеком в жизни очень деликатным. Я помню, что в журнале, где он был членом редколлегии, шла моя вещь "Дерево детства". Не знаю, как другие относились к ней, но он горой встал за нее и пробил. Когда он тяжело заболел, то находился почти что в нищете, и насколько я знаю, власти не соизволили подумать о нем и помочь ему в эти труднейшие дни.

Андрей Битов, писатель: Вот так мы и разошлись: он просто умер, а я просто жив

-Я познакомился с Виктором лет сорок назад и встречался на протяжении жизни еще раза три-четыре. Тем не менее наши отношения все эти сорок лет длились. Я был его читателем в какой-то мере, не знаю, в какой мере он был моим. Когда ему давали премию "Триумф", в жюри которой я состою, то меня выпихнули говорить о нем приветственную речь при вручении. Не зная что сказать, я сказал приблизительно вот что: "На этот раз премия дается русскому писателю именно за то, что он русский. Только настоящий русский писатель знает, каково это, простоять в двух размывающих потоках либерального террора и патриотизма и остаться самим собой". Что прежде всего удовлетворяло меня в Астафьеве - это безусловная честность и удивительная память. Только такой человек мог написать "Царь-рыбу". Когда я читал эту повесть, я заглянул в конец и увидел там раскавыченную цитату из, кажется, Апокалипсиса. При встрече я ему сказал: "Виктор, что ж такое, ты без кавычек даешь библейские тексты". Правда, иначе они не прошли бы цензуру, но он говорит: "Эти слова мне показались моими". И когда я прочитал всю "Царь-рыбу", я понял, что он был прав - это уже были его слова. Сделав такое вызывающее заявление, что премия дается русскому писателю, когда уже все разошлись по фуршету, по рюмкам, я проходил мимо Залыгина и Астафьева. Они почему-то стояли, как певцы, около рояля. Я услышал краем уха - они не подозревали, что я прохожу мимо, - как Астафьев говорит Залыгину: "Слушай, как может Битов понимать это?". Я усмехнулся и вспомнил, что на последней встрече, на каком-то залыгинском пароходе Астафьев мне сказал: "Слушай, Андрей, ну почему ты не можешь писать просто?". Вот так мы и разошлись: он просто умер, а я просто жив.

http://www.izvestia.ru/russia/article92848/index.html