Григорович-Барские

В переложении на современный русский язык.

24 июля.
Той ночью мы шли между прекрасными виноградными садами, и прельщенные диаволом, перелезли там, где была низкая ограда, и рвали ягоды. Нас никто не слышал, потому что ночью не стерегут так строго, как днем. Поступили так потому, что у нас не осталось воды в тыквицах и была жажда, а отчасти побежденные страстью, так как в это время как раз начали созревать ягоды и мы их едва ли не глазами ели, ведь мы пришли из тех стран, где виноград совсем не родится, или мало. Хоть и не великое зло мы людям сотворили, съев ягоды, но Бог - праведен, воздающий каждому по делам его, меня наказал отчасти. Уже кончалась ночь, когда мы, уставшие от пути, миновали город Тарань и, найдя у дороги в стене виноградника каменное точило, в котором делается вино, захотели немного поспать. Сев там внутри и сняв верхнюю одежду, сунул я руку за пазуху, чтобы достать патент и переложить в другое место, но не обнаружил его и не знал, где потерял. Тогда увидел на себе наказание Божие и вспомнил слова: „кто ищет чужое, потеряет свое", и начал скорбеть и тужить, не зная, что делать. Оставив Иустина, чтобы он, придя в Бар, ждал меня там, я возвратился искать патенты и шел весь остаток ночи и утро до полудня, ища и находя места, где украли ягоды или что-то еще делали, но не нашел патентов.

25-26 июля
Также и спрашивал всякого встречающегося человека, но ничего ни от кого не узнал. Уже в обеденное время снова пришел к городу Берлете и, пойдя в центр города, плача, многих вопрошал людей, но ничего не нашел. Тогда пошел я в канцелярию местную и, рассказав им неблагополучный случай свой, просил у них или совета, что делать, или какой-то помощи. Они же дали мне грамоту, письменное свидетельство,  с подписью самого судьи и иных двух его соначальников, в ней же написано было свидетельство о потере патентов моих и обращение, чтобы везде свободный иметь пропуск и странноприимство от всех, наравне с прочими пилигримами. И дав мне это свидетельство, говорили, что, если и не найду патентов своих, благополучно всюду пройду и принят буду. Я же взяв его, немного успокоился, и, поблагодарив их,  в тот же день ушел, въ субботу пополудни. Шел потихоньку, денно и нощно, потому что очень устал и разболелась моя правая нога, так что едва мог идти.
…
29 июля-1 августа, после посещения Бара (Бари).

Назад пошли тем же путем 80 миль, до вышеупомянутого города Барлеты (Барлетты). Шли с замедлением, по двум причинам: 1) у меня началась лихорадка, потому что слишком много пил воды от жажды; 2) останавливались на пути, расспрашивая в городах, на площадях о пропавших моих патентах, которые я потерял раньше, еще на дороге в Бар, но не находили их. Я очень скорбел и не хотел уйти оттуда в Рим, пока не найду их. Ради этого я взял от начальника города Траан, находящегося на расстоянии 8 миль от Барлета, письмо к губернатору Берлетскому, ходатуйствующее за меня, чтобы приказали спрашивать и искать в городах своих и от приходящих людей о пропавших моих патентах. Придя снова в Берлету 1 августа, в субботу, на праздник святых мучеников Маккавеев, пошел к губернатору с этим письмом. Был тогда час обеда и нам сказали прийти вечером, а письмо забрали. Друг мой и спутник Иустин Леннецкий начал спорить, сердясь на меня и не желая меня ждать, говоря, что только зря трачу время и силы, так как патентов все равно уже не найти. Он говорил: что пропало - то пропало, и к тому уже нельзя вернуться, ведь и сам не знаешь, где их потерял. К тому же не знаешь языка (к тому времени Василий мог говорить в Италии только на латыни и по-польски, так что большинство итальянцев его не понимали)  не можешь спрашивать о них. И зачем еще трудиться: хоть ты патенты и потерял, но у тебя есть свидетельство из этого города, в котором написано, чтобы тебя везде пропускали и имели к тебе веру и гостеприимство, как к человеку, не вызывающему никаких подозрений. Этими и другими словами советовал мне перестать переживать и заботиться о патентах. Но я его не послушал, потому что подумал, что пилигрим без патентов, словно человек без рук, воин без оружия, птица без крыл, дерево без листвы. Кто мне поверит, что я в тех или иных странах путешествовал, и побывал там и сям. Кроме того, всякому путнику сладко вспоминать путешествие свое и видеть свидетельства потного труда своего с подписями важных лиц духовных и светских. Одним словом, после путешествия патенты для пилигрима на всю его жизнь единственное утешение. Поэтому, возложив надежду на Бога и на святителя Николая, замыслил искать свои патенты дотоле, пока не смогу найти. Спутник же мой Иустин Леннецкий, не желая меня ожидать (хоть и много его упрашивал), оставил меня и пошел дальше в Рим, обещая идти не спеша, чтобы смог его догнать. И там оставив меня одного скорбна и болезненна, ушел. По наступлении вечера, пошел я к губернатору города и просил у него ответа на вышеупомянутую хартию (письмо), он же, христианское свое на мне показав милосердие и сжалившись о моем неблагополучном положении, послал сразу одного человека со мною на площадь, то есть базар, чтобы возгласить пред всем народом и тщательно расспросить о потерянных моих патентах. Сотрудник тот сделал все повеленное, и когда начал вопрошать в городе громогласно, сразу нашелся человек, нашедший на дороге мои патенты. У него их не было с собой, так как остались в доме, где он сам остановился, в 5 милях отъ Берлета по дороге к Бару - он был иногородним и пришел в Барлет сделать покупки. Он пообещал мне привезти их на следующее утро после возвращения домой; но откладывая возвращение день за днем, продержал меня там  5 дней, которые были для меня долгими, как 5 недель. И вот почему: во-первых, я очень огорчался, что за эти дни спутник мой Иустин далеко уйдет и уже не  надеялся его догнать; 2) у меня не было денег и я голодал, не на что было хлеба купить; из-за этого и некоторые вещи там продал, пищи ради, хотя вещи те мне очень нужны были, но пища тогда была нужней. Во всей Италии и в других странах нигде не случалось видеть так дорого продаваемого хлеба, как там, и только черного; пекут же хлебы небольшие в полфунта или тяжелее и продают их по четыре байоки. Полтрети байоки Неаполитанского или Римского стоит шесть польских грошей. Отсюда всякий может вычислить цену. Если же кто-то не хочет или не может два или один хлеб купить, а только полтора и пол хлеба, тогда хлебопродавцы режут пополам, кладут на весы и, если одна половина перевешивает, то от нее отрезают и кладут на вторую, пока весы не встанут ровно. Тогда покупатель может взять любую половину, и взяв все до последней крошки, отходит. Не знаю, казнь ли Божия тогда была, или всегда так: хотя по всей Калабрии по-над морем, от Лорета даже до Вара, только черный и дорогой хлеб продается, но нигде он так не дорог, как в этом городе; прочее же продается на вес недорого: мясо, рыба, вино, овощи огородные, оливковое масло и миндаль, потому что изобильно там родится. Это была для меня большая нужда, потому что был беден и не было на что хлеб купить в чужой и голодной стране, и подаяния не мог выпросить, так как один день ходил с утра до вечера по городу и едва с трудом выпросил так мало хлеба от всех людей, что не мог наесться до сытости; кроме же хлеба, хотя и подавали мне, не мог есть, ни мясного, ни сырного ничего, потому что пост тогда августовский был и я должен был его блюсти; 3) потому что болел лихорадкой, и не было там хорошей гостиницы для пилигримов с постелями, как в других городах, только одна с незастеленными ложами.

1-9 августа
Там я 5 дней лежал и страдал от жестокой лихорадки, которая меня бросала то в озноб, то в жар. Тогда Бог знает, какую я там нужду вынес от голода, жажды и болезни, будучи так слаб, что не мог подаяния просить, и не имея на что купить пищи себе, и никого, чтобы позаботиться о мне - ни помощника, ни слуги, ни пекущегося о мне, кроме одного Вседержителя Бога. Тогда очень страдал в сердце, и от большого огорчения очень сердился на спутника своего Иустина, и клял его многократно с плачем, что оставил меня в такой беде и таком бедственном положении, и проще говоря, на чужой стороне, при лихой године, чего бы и иноверец не сотворил, если бы вместе с христианином путешествовал. Ибо что может хуже быть: имея брата и друга своего близкого, единоверца и земляка, долгое время вместе с собой хлеб делившего и в далекие чужие страны вместе путешествовавшего, в трудное и неблагополучное время скорби в чужом и незнакомом краю с нимъ разлучиться? И какой вид бесчеловечия свирепейший изобрести можно, как его больного и расслабленного, падающего на дороге, или в городе среди народа, языка которого не знает, без одра и постели, на тверди валяющегося и не имеющего у кого каплю воды, для охлаждения, попросить, оставить, бросить, и полному небрежению его предав, уйти. Вот так искренний друг мой и спутник сделал; так позналась братская любовь; такое явилось христианское милосердие. Где то честное слово друга? Где то  шляхетское (благородное) слово товарища? Где та твердая клятва не оставить друг друга даже до смерти? Обещанию изменил, от слова отрекся, клятву нарушил. Тогда я возложил на Господа печаль свою и вспомнил пророческие слова, что и „ближние мои стали вдали от меня", и когда изнемогал дух мой от одолевающих меня болезни и скорби, помянул Бога и возвеселился, и тогда на мне исполнились Давидовы слова: „Скорбь и болезнь обрел и имя Господне призвал".
Хочу сказать, что нигде так не узнаешь истинную любовь друга, как в путешествии, потому что если там кто о брате своем не позаботится, то и нигде. Рассказал бы тебе, добрый читатель, и подробнее о своей беде, но поскольку из-за болезни писал не тогда, когда все происходило, а позднее, то рассказав вкратце, остальное опускаю. Тогда человек тот, кто нашел мои патенты, и от утра до утра заставлявший меня  ожидать, пока не привез их, и продержал меня пять дней, ленясь сходить в дом, я же, из-за недуга своего, не мог ему часто напоминать об этом. И так почти после шестидневного промедления моего там, чрез других людей найденные патенты получив, 6 августа ушел оттуда, в четверг рано, один, Бога предтечей и руководителем имея и скорого помощника Святителя Христова Николая, но не имея ни одного человека с собою, ни одного спутника. Пошел оттуда путемь новым, черезъ огромный Неаполь, к Богом спасаемому и славному граду Риму, в западном направлении, шел  три дня и три ночи хорошим путем, когда равниною, а когда невысокими горами, только горным краем, и полем, где нет ни травы, ни деревьев. Шел тогда с большим трудом, с лихорадкой, много раз падал на дороге и в поле, и на зное солнечном, страдал, трясся и горел, не имея ни капли воды омочить язык свой, иногда же при аустериях лежал, то есть в корчмах придорожных, не имея на что купить пищи или пития, едва с трудом только хлеб мог просить, потому что не знал их наречия, и к тому же не смели ко мне приближаться, чтобы не заболеть от меня; видели, что у меня нет друга и недоумевали обо мне, так как там без спутников никто не ходит, кроме местных. Тогда я за три дня с трудом пройдя от Барлеты 44 мили, пришел к городу, именуемому Троя.

Грамоты и свидетельства (pdf)