Карта сайта


"Настоящая история" академика Евгения Голубинского
Несколько штрихов к жизни Е.Е. Голубинского. Часть 2.
Андрей ПЛАТОНОВ
          Дата публикации:
12 Апреля 2002

Часть 1

История бывает трех родов: тупая, принимающая все, что оставило нам прошлое время с именем исторического материала, за чистую монету и поэтому рассказывающая бабьи сказки; лгущая, которая не обманывается сама, но обманывает других, которая из разных практических побуждений представляет белое черным и черное белым, хулит достойное похвалы и хвалит достойное порицания и т.п.; и настоящая, которая стремится к тому, чтобы по возможности верно и по возможности обстоятельно узнавать прошлое и потом стараться также верно и обстоятельно воспроизводить его. Предоставляя желающим и произволящим быть сторонниками истории тупой или лгущей, я с своей стороны есмь горячий почитатель истории настоящей.

Е.Е. Голубинский

Нужна ли "настоящая церковная история"?

Кажется, странный вопрос. Церковные историки появились в первые века христианства, как учебный предмет церковная история уже почти два века изучается в наших духовных академиях, наконец, на эту тему написаны эссе самых авторитетных современных философов и богословов. Но, при всем при том, церковный народ истории не знает (и не очень любопытствует узнать), а пастырям Церкви часто кажется более легким и подходящим кормить свое стадо не твердой пищей исторической правды церковного Предания, не молоком Евангельских притч и событий, а сладкими леденцами чудесных легенд. Иной раз священнослужители странно сочетают детскую привязанность к сказкам с циническим отношением к действительности.

Что же, есть свои резоны в том, что неподготовленный ум может соблазниться грехом, обнаруженным в ограде Церкви. Это оказывается одинаково опасно для простеца и для интеллектуала, для мирянина и для церковнослужителя. Когда человек приходит в Церковь, ему нужно преподать лишь чистое молоко веры, а из истории Церкви отобрать наиболее светлые страницы, проникнутые Евангельским духом и смыслом (как это делают, например, Г. Федотов в "Святых древней Руси" и о. Александр Шмеман в "Историческом пути православия"). Такой подход оправдан и честен - в этих книгах нет извращений исторической правды, нет лжи. Но нельзя этот разумный педагогический принцип превращать в страх или неприязнь по отношению к истории, как это часто происходило и до сих пор случается, особенно, при обсуждении трудов Голубинского.

История, как и вообще обычная бытовая жизнь, кажется неофиту чем-то низким, оторванным от высоты и чистоты христианского подвижничества-жития, лишь отвлекающим от задачи стяжания Царствия Небесного. Прекрасное стремление покаяния, разрыва с греховной прежней жизнью, вначале обретает формы внешней борьбы с прошлым, со всем, что кажется лишь мирским. Хочется сразу найти и войти в общину или монастырь, где живут святые, где нет греха, найти святого старца, духовника, который отсечет твою злую волю, чтобы отныне не иметь общения с падшим миром. Но проходит время, и человек понимает, что бежать и прятаться от внешнего мира христианин не может, что в Церкви, которая кажется по определению не причастной греху, есть "все то же самое", и вот тогда и открывается настоящий смысл Христова Боговоплощения. Он пришел в падший мир, пришел к больным, грешным, и миссия Церкви в том, чтобы продолжать Его дело на земле. Чтобы исцелять прокаженных, врач должен быть среди них, рискуя заразиться. И тогда самым драгоценным, вместе с изучением Священного Писания и молитвой, становится история. Становится Предание Церкви, память о тех, кто в пучине падшего мiра обрел мир и спас тысячи вокруг себя, и память о том, как многие, соблазнившись ложной прелестью власти и богатства, отпали. 2000-летний опыт Церкви хранит в себе много больше, чем можно увидеть своими глазами в настоящем, но и нельзя понять прошлое, не зная близко сегодняшней Церкви, не будучи в ней - "лучше один раз увидеть", и тогда, изучая историю, можно реконструировать ушедшее, ведь прошлое живет в настоящем...


Творческая лаборатория Евгения Голубинского

10.II.1859 г. Голубинский получил степень магистра богословия за свою первую научную работу - курсовое сочинение, написанное в МДА, "Об образе действования православных государей греко-римских в IV, V и VI веках в пользу церкви, против еретиков и раскольников" (М., 1859; 2-е изд. - М., 1860). Тема, заданная Св. Синодом, была связана с репрессиями против старообрядцев и сектантов1. Голубинский хорошо знал старообрядчество и позднее написал большую историческую работу "К нашей полемике со старообрядцами" (М., 1896, 2-е изд. - М., 1905). В ней он собрал исторические и археологические материалы, касающиеся многих спорных вопросов. Указал, в частности, на древность и православность двоеперстия, писал о том, что наложивший клятвы на старообрядцев Собор 1667 года (с участием Восточных Патриархов) просто не разобрался, что расхождения между русскими и новогреческими уставами середины XVII века произошли не из-за ошибок русских, а благодаря изменениям устава самими греками. Эта работа серьезно подрывала агрессивную противораскольническую пропаганду. Что касается сектантов, то их нравственность он ставил в пример в своих церковно-публицистических статьях. Но пока что, будучи студентом, он вынужден был писать по теме, формулировка которой противоречила его христианским понятиям - он вовсе не считал, что насильственные меры против раскольников приносят пользу церкви. Сочинение пришлось переписывать - Голубинский с согласия своего учителя, ректора А.В. Горского, избрал хронологический принцип изложения, который не устроил начальство. Окончательный вариант сочинения был правлен А.В. Горским, в угоду вкусам начальства дополнившим его "полицейским красноречием" (как выразился в своих "Воспоминаниях" Голубинский) о благодетельности мер против еретиков и раскольников.

Творческая атмосфера, в которой началась учебно-научная деятельность Голубинского (с 1859 г. профессора Вифанской семинарии) замечательно описана в неопубликованной статье И.А. Голубцова2. Вот несколько фрагментов из этой статьи: "Тогда же А.В. Горский дарит ему вышедшие части своего «Описания рукописей», - знак, что знаменитый ученый не теряет из виду своего талантливого ученика, и что последний занимается предметами, близкими этому капитальному труду по истории древней славяно-русской письменности. Преподавание предметов миссионерского отделения семинарии само по себе также должно было укреплять его в интересе к русской церковной истории, выдвинув перед ним несколько текущих задач практического значения и задав ему ряд вопросов, которые привлекали потом его ученое внимание целые десятки лет.

12 января 1861 года Е.Е. Голубинский был назначен в Московскую Духовную Академию бакалавром по кафедре русской церковной истории и преподавателем немецкого языка. Первый предмет он преподавал почти 35 лет, до самой своей отставки (26 июля 1895 года)... [Его библиотека] все больше приобретает характер или необходимого или, в целях удобства пользования книгами, только желательного дополнения к фундаментальной библиотеке Академической. Историк русской церкви, каким он стал теперь официально, обязан был дать своим слушателям связный курс ее от начала до конца; и он не медля приступил к добросовестному исполнению своей новой обязанности, - работал над составлением недельных лекций напролет всю неделю, не переводя духа и не покладая рук, денно-нощно, как сам признавался впоследствии. С этой поры широким потоком начала прибывать в его библиотеку книга по русской церковной и гражданской истории, приобретаемая правда без заботы о системе: здесь найдем и все почти классические работы русских церковных и гражданских историков, и многотомные издания русских памятников в роде изданий Археографической комиссии, всевозможные материалы и монографии, словари, исторические, статистические и археологические описания княжеств русских, сел, городов, областей, губерний, церквей, монастырей, епархий, описания рукописных собраний, жития и службы различных святых, материалы этнографические - путешествия, памятники Византийского и Русского гражданского и церковного права, разные журналы, выписанные им или за отдельные годы ли иной раз в течение ряда лет. Кроме приобретенного, в его библиотеку в изобилии начали притекать диссертации и другие труды его сослуживцев и учеников; а по мере того как росло его ученое имя шкафы и полки в его кабинете стали заполняться подношениями и дарами отдельных ученых, русских, славянских и греческих, а равно и научными изданиями разных обществ, спешивших избрать его своим сочленом... Как, по каким источникам и пособиям работал он при составлении своего курса или, что то же при написании своих ученых работ, это лучше знает Академическая библиотека и другие общественные и казенные книгохранилища. Быв сам, хотя и очень недолгое время, библиотекарем в семинарии, Е. Е-ч несомненно успел несколько познакомиться с библиотечным делом, а главное оценить всю важность для научной работы и все выгоды и удобства, когда имеешь более или менее обширное книжное хранилище под рукой в полном своем распоряжении. Этот опыт, конечно, в значительной мере побуждал его к приобретению собственной книги, а с другой стороны объясняет ту жадность, с которой по переводе в Академию он набросился на книжные богатства такой обширной и ценной библиотеки, как фундаментальная библиотека Академии. Один из бывших ее библиотекарей и сослуживцев Голубинского проф. И.Н. Корсунский свидетельствует, что в скором времени по поступлении на службу в Академию библиотека академическая, и в книжных, и в рукописных ее сокровищах, стала так хорошо известна Е. Е-чу, как своя собственная: всю ее в отделах, касавшихся его предмета, он (перебрал) перерыл и перечитал, оставив и на казенных книгах те же многочисленные пометки, которыми испещрены и его собственные книги и употреблением которых он, вероятно, в значительной мере подражал А.В. Горскому. Первое трудное время невставанного сидения неисходного жительства в ученом кабинете для спешного изготовления курса лекций прошло, и Е.Е. мог подумать о более спокойной научной работе, о выполнении данного обещания, и, забывая о себе, о личной жизни, о всем внешнем обществе, он с полной энергией и замечательной бодростью отдался своему делу".

Чтобы понять истоки истории Русской церкви, Голубинскому пришлось начать с изучения истории христианства у славянских народов, ранее русских принявших православие. Данные материалы должны были стать введением к академическому курсу русской церковной истории. В ходе этой работы он написал два исследования. Первое из них, оконченное в 1867 г., - "Константин и Мефодий, апостолы славянские" получило в 1869 г. Уваровскую премию Академии Наук (на основании положительной рецензии И.И. Срезневского). Сочинение, оставшееся в рукописи, состоит из двух частей. В первой - полное жизнеописание славянских первоучителей Константина и Мефодия, а во второй - критический обзор сказаний о них. В письме к Срезневскому Голубинский объяснил свое отношение к этой работе: "Они принадлежат к такого рода нашим великим людям, что мы обязаны знать не одни только совершенные ими для нас дела, но, по причине их величайшего значения и важности, и всю их жизнь". Сочинение Голубинский не напечатал, с одной стороны, из опасения тогдашней цензуры, не пропустившей бы резкой критики некоторых легендарных сказаний, а с другой стороны, из-за издательских проблем - собственных средств у него тогда было мало, а редактор единственного подходящего журнала "Чтения в Императорском Обществе истории и древностей Российских" (ЧОИДР) О.М. Бодянский был автором критикуемого Голубинским в его исследовании сочинения "Время происхождения славянских письмен". Значительно позднее Голубинский мог издать работу о Константине и Мефодии, но не сделал этого, считая, что кирилломефодиевистика вышла с момента написания работы годы на более высокий уровень. Он желал лишь подробного критического разбора, как он об этом сам написал на рукописи, хранящейся в Отделе рукописей РГБ3. Несмотря на это, 1 том исследования был переиздан с некоторыми сокращениями через 100 с лишним лет ("Богословские труды" за 1985 и 1986 гг.). В своих "Воспоминаниях" Голубинский пишет о том, что при жизни митр. Филарета ему не удалось бы издать ни это и последующие исследования, ни получить Уваровской премии. "Сильно чувствовался тот гнет, который производил митрополит Филарет на служащих в Академии. Помню, когда носился слух о тяжкой болезни митрополита, я стоял у конторки и писал свой «Краткий очерк». (За несколько месяцев перед тем я окончил исследование о Константине и Мефодии). Вдруг ударили в большой лаврский колокол. Я понял, что это возвещение о смерти митрополита, и невольно перекрестился, сказав про себя: «Гора свалилась с плеч». Исследование о Константине и Мефодии я подавал потом на Уваровскую премию, и мне ее присудили полностью. Если бы дело было при митрополите Филарете, то нельзя было бы помимо его подавать сочинение на премию; а если бы я подал без ведома Филарета, то тягчайший гнев его постиг бы меня. А если бы послать Филарету на тот свет мою Историю русской церкви, то он пришел бы в истинную ярость (а А.В. Горский непременно бы расплакался)..."

Денно-нощное чтение рукописей и писание работ, стоя у конторки (что позволяло не поддаваться сну), подорвало могучее здоровье Голубинского - с ним случился удар и он ослеп на один глаз - но это не сломило его бодрого духа. Как видно из приведенной выше выдержки, он сразу принялся за вторую работу, потребовавшую также огромного научного труда - "Краткий очерк истории православных церквей Болгарской, Сербской и Румынской или Молдо-Валашской". Исследование Голубинского, впервые ясно осветившее историю этих церквей, было благоприятно принято ректором А.В. Горским и другими учеными. В 1871 году Голубинский издал его за собственный счет, надеясь, что в России найдется 1200 человек, желающих узнать церковную историю братьев-славян, и ошибся - разошлась десятая часть тиража. Голубинский не стал подавать ни одно из этих начальных сочинений на степень доктора - первое из-за того, что Горский не одобрял его критики легенд и не дал бы докторства, а второе - считая его недостаточно капитальным. Эта требовательность к самому себе сыграла в дальнейшем хорошую роль в судьбе его главного труда - "Истории Русской Церкви", защищенной в качестве докторской диссертации. Дело в том, что диссертации шли через академическую цензуру, а не через обычную, не позволившую бы издать "Историю".

28.IX.1870 г. Голубинский был возведен в звание экстраординарного профессора.

И.А. Голубцов пишет о работе Голубинского того времени: "С самых первых лет своих научных занятий большой интерес обнаруживал Е.Е. к этнографическому материалу - народному быту, характеру, верованиям, обычаям, занятиям - как русских славян, так и российских инородцев и славян балканских. Видно, что уже тогда будущий историк церкви полагал необходимым не ограничиваться лишь одной т. наз. внешней историей, а стремился к созданию истории «полной», а потому он ищет везде материалов, хотя бы случайных, по которым можно было бы писать эту полную историю... Занятия историей славянских первоучителей естественно приводили его как бы к великой исторической колыбели православных славянских церквей, детей одной общей матери церкви византийской, и, судя по некоторым местам текста его краткого очерка, еще не закончив совсем истории славянских первоучителей, он уже начал писать историю старших сестер русской церкви - церквей южнославянских и румынской. Одновременное знакомство с историей русской и возможность наблюдать аналогичные, сходные явления и других славянских церквей давало Е. Е-чу случай для постоянного сопоставления этих явлений между собой, наталкивало на применение в исследовании т. наз. сравнительного метода, умозаключения по аналогии; с этим методом Е. Е-ча хорошо знакомили и труды по языкознанию, которыми он так серьезно занимался (в связи с серьезным отношениям к обязанностям преподавателя немецкого языка - А.П.). Наблюдая скудость туземных источников для изучения древних периодов славянских церквей, Е.Е. все чаще и чаще должен был обращаться к более богатым материалам византийским как повествовательным, так и юридическим (гражданским и церковным); и хотя он не издал специальных работ по истории Византийской церкви, но бесчисленные экскурсы в эту область, рассеянные по И.Р.Ц. и другим трудам, ясно дают знать, какими глубокими познаниями обладал он в этой области, а многие страницы И.Р.Ц. показывают, какую важную помощь оказывали ему эти знания в деле характеристики или описания некоторых неизвестных по туземным источникам моментов и явлений русской церковной истории… по каким книгам работал он тогда, с середины 60-х годов; здесь и виднейшие того времени русские библиографии и грамматики, и словари балканских языков, начиная с чешского и сербского и кончая новогреческим и турецким, и всевозможные географические карты, атласы и иностранные руководства по сравнительно-исторической географии и ряд памятников церковно-канонических и юридических (...), но больше всего это всевозможных русских, а главным образом иностранных, старых и новых гражданских и церковных историй балканских стран, статистических, исторических и географических описаний их и путешествий: по Австрии, Венгрии, Албании, Молдавии, Валахии, Сербии, Болгарии, Румынии, Македонии, Греции, Евр. Турции, путеводителей по отдельным центрам этих стран, и, наконец, книжек и брошюр, посвященных нескончаемым балканским церковным и политическим распрям того времени; академическая библиотека, очевидное дело, не могла удовлетворить такому широкому спросу на «балканскую» литературу, и Е. Е-чу волей-неволей пришлось самому ее приобрести. Увидев свет в 1871 г. книга сразу завоевала себе внимание, а автору широкую известность и в России, и в странах Ближнего Востока, не утратив своего значения до сих пор. Содержание ее очень хорошо свидетельствовало, как понимал историк свои задачи: после жалоб его на то, что ему, к сожалению, пришлось дать одну лишь внешнюю историю, читатель встретит здесь зато нечто такое, что и до сей поры как-то не принято вводить в серьезные исторические работы, именно: изложение современных событий, в частности подробный разбор так называемого болгарского церковного вопроса; соответствующие страницы книги показывают, что автор видимо с большим интересом, старательно перерыл публицистическую, журнальную и газетную литературу не только русскую, но и иностранную, и аккуратно следил по современной ему прессе за ходом дела; при том в изложении своем Е.Е. не остается бесстрастным только наблюдателем происходящего, а наоборот определенно становится на сторону правого дела болгарского церковного освобождения, являясь компетентным судьей болгарской правды и греческой кривды, а равно всех менее активно выступавших в этом деле сторон. Видно, что и вообще он очень внимательно следил за политическими делами того времени и русскими и иноземными... Изучение истории балканских церквей, помимо своей прямой задачи быть предварительной подготовкой к написанию истории русской церкви, дало автору очень многое. Материалами, правда, в значительной степени побочными, ему служили, как мы видели многочисленные труды, более близкие к изучению фольклора, чем к его прямой задаче, - наука по истории балканских церквей к тому времени обладала лишь очень скудной специальной литературой. Эти путешествия, описания стран и быта народного пришлись как нельзя более по вкусу уму церковного историка, жадному до конкретного знания и наглядного представления. Давая обильную пищу для сравнения и сопоставления однородных явлений быта как подлежавших изучению славянских обществ, так и предположенного к исследованию русского церковного общества, эта литература тем самым давала сильное возбуждение и благодарный материал его природному критицизму, а в тоже время и указывала правильный путь к удовлетворению возбужденной любознательности, укрепляя его в мысли, что нужно самому поехать и все посмотреть, чтобы из рассказов иногда разногласящих писателей и путешественников сделать правильное заключение о явлении или увидеть и еще большее, что м.б. осталось незамеченным или, чтобы поискать ответов на вопросы будущей работы, уже вставшие перед ним, но не получившие пока определенного ответа, чтобы наконец достать новые исследования и книжки по своему предмету, которых при недостаточной тогда налаженности сношений с славянами и греками он не мог получить из-за границы, несмотря ни на какие старания; между тем у него было намерение продолжить работу по истории балканских церквей и едва ли он сам считал свое намерение выполненным, когда в 1872 году отдал в печать две статьи свои: одну, посвященную историю просвещения у греков со времени взятия Константинополя турками, и другую излагающую историю алтарной преграды или иконостаса в православ. церкв. (Прав.обозр. 1872, №№ 5-7 и 11)".

Принятый в 1869 г. новый академический ("Макарьевский") устав предусматривал возможность научных командировок, и Голубинский, не удовлетворенный лишь книжным знанием о православных церквях, сразу решил совершить заграничное путешествие. Чтобы избежать волокиты в Совете Академии, старички которого были недовольны неучастием Голубинского в их картежно-питейной компании, он прямо послал прошение об отпуске обер-прокурору Синода графу Д.А. Толстому. Тот запросил А.В. Горского и, получив хвалебный отзыв, изъявил свое согласие. Отзыв этот содержал столь усиленные похвалы, в особенности "Краткому очерку", что, когда Горский сам стал читать его Голубинскому, тот застеснялся, попросил благословения и ушел, не дослушав.

Денег на поездку у Голубинского не было. Чтобы просить в Синоде на время поездки прибавки к жалованию, он выпросился, чтобы его послали в Петербург делегатом на археологический съезд. Обер-прокурор сразу дал согласие на прибавку, но щепетильный Голубинский не послушался совета опытных людей поклониться директору Хозяйственного управления Синода и получил лишь часть обещанной прибавки.

Доклад обер-прокурора о разрешении командировки утверждался императором, и Александр II собственноручно надписал: "Согласен, но с тем, чтобы он отнюдь не вмешивался в политические дела". Эта осторожность диктовалась крайне напряженным положением на Балканах, а также, возможно, и ясно выраженной в "Кратком очерке" личной позицией, занятой Голубинским в отношении различных балканских конфликтов.

Путешествие "для ближайшего ознакомления с внутренним бытом современной и памятниками исторической жизни православных церквей греческих и славянских" продолжалось с лета 1872 г. до конца 1873 г. Сначала Голубинский в течение 4-х месяцев работал в Вене, занимаясь в библиотеках и совершая поездки в главные места Польши, и Австро-Венгерской Руси (Галиции и Буковины). Во время пребывания своего в Австрии он начал было даже писать статьи "О галицких русских, о венгерских русских и об австрийских русинах", но не окончил их, не успев собрать нужный материал. Из Вены он выехал в Белград, посетив по пути в Сент-Андре сербского епископа Будимского. Затем 4 месяца провел в Белграде, путешествуя оттуда также по княжеству сербскому. Через Болгарию и Румынию он прибыл в Константинополь, посвятив 6 месяцев его изучению. Отсюда на Пасху 1873 года через Кипр и Родос совершил путешествие в Иерусалим, побывал также в Вифлееме, монастыре св. Саввы, на Мертвом море, на Иордане и в Горнецкой обители. В Иерусалиме много сведений почерпнул у знаменитого о. Антонина (Капустина). По пути был в Смирне, Александрии и Бейруте. Вернувшись в Константинополь, посетил Солунь и Афон, остановившись в русском Пантелеймоновом монастыре и приняв участие в знаменитых 14-часовых бдениях, прожил полтора месяца в Афинах, месяц в Риме, откуда обратный путь совершил через Равенну, Венецию, Триест, Вену и некоторые другие города.

Голубинский позже писал: "Я был чрезвычайно рад, что осуществились мои мечты о заграничном путешествии. Собственными глазами я видел сохраняющиеся древние памятники церковного зодчества, видеть которые мне было желательно для моей науки. Не видев их сам, а зная только по рисункам, я бы никогда не составил себе желаемого мне совершенно ясного и отчетливого о них представления (на первом месте должна быть поставлена здесь св. София Константинопольская); собственными глазами я видел церковную жизнь и церковные нравы и обычаи у греков и южных православных славян, иных из которых (нравов и обычаев) нет у нас..."

Много любопытных наблюдений Голубинского есть в его неопубликованных пока дневниках. Голубцов в своей статье отмечает душевные переживания Голубинского из-за трудности выполнения взятой им на себя задачи: "Когда Е.Е. был в Константинополе в 1873 году, ему исполнилось 39 лет; и вот в день своего рождения среди кипучей работы по изучению иноземного и иноцерковного хотя и родственного быта, ушедший казалось совсем в новые полные интереса сведения и впечатления, неутомимый ученый оглянулся на пройденный путь раздумался и в письме к своему учителю и ректору А.В. Горскому, как старцу на духу признался: «Сегодня пошел мне 40-й год, когда соображу лета с тем, что замышлял бы и мечтал бы сделать, истинно нападает хандра». В самом деле, прошло уже 15 лет службы и самоотверженного научного подвига, а тот грандиозный исторический труд, который он принял на себя все еще находился в периоде становления: и главным образом на предварительном обследовании и изучении самих областей знания. Между тем ученого уже постигли два больших испытания: после болезни глаз он наполовину потерял зрение (ослеп на правый глаз), а потом во время своего путешествия потерпел неудачу в своей попытке устроить личную жизнь, - несмотря на всю замкнутость и суровую ученую серьезность, и в 40-летнем возрасте он чувствовал еще влечение к семейному образу жизни, и в Вене делал предложение дочери (...) гостеприимного прот. Раевского, но получил отказ..."

По мнению Голубцова, путешествие не только дало Голубинскому материал для введения и сравнительного метода при изучении Русской церкви, но и способствовало развитию у автора общественных интересов: "От греко-болгарских распрь, от вопроса о роли России на Ближнем Востоке, от панславизма и пангерманизма он естественно переходил к вопросам славянофильства, норманизма, оценки старой и новой России, реформ Петра, положения церквей по регламенту и при Победоносцеве, к вопросам о желательных реформах русского церковного управления, о восстановлении патриаршества, о положении белого духовенства, о нормальном строе прихода, о пределах епископской власти. И все часто мимолетные заметки в статьях и книгах, как и научные его работы, неизменно свидетельствуют о том, что все эти вопросы он решал не в духе резолюции Александра II, не в стиле Победоносцева, а в духе либерального западника, норманиста и сторонника Петровских реформ. Так занятия балканскими делами по самой сути своей должны были развить интерес к политике, общественности и частью публицистике, и этот интерес сказывался у Е. Е-ча не только в выборе предметов и книг для чтения, но и в характере его научных занятий и работ. Имея в виду последнее, нельзя не вспомнить о таких его работах, как статьи: «К нашей полемике по вопросу о происхождении раскола» или «К вопросу о реформе церковного управления»; эти вопросы всегда сильно интересовали его, как вопросы живого общественного интереса и горячей полемики своего времени в церковно-общественных кругах... Самая его «История Русской церкви» полна этого глубокого интереса к общественности, наполнена часто публицистическим материалом изложенным иной раз в горячем полемическом тоне. Читателю известно, что в своей И.Р.Ц. автор предлагает не историю митрополитов и епископов, а именно историю русской церковной общественности, тщательно исследует историю христианизации русского общества, рассматривает историю просвещения древней Руси, строй древнерусского церковного общества, его религиозно-обрядовый быт, с его монашеством и храмами, с его богослужением и обрядами, суевериями и остатками язычества, с его письменностью и проповедью и.т.д. и лишь потом в связи со всеми этими вопросами рисует деятельность пастырей русской церкви, высших представителей достигнутого ею религиозно-культурного развития. А при изложении этих вопросов он заявляет себя решительным народником, в духе школы, бравшей в 60-х гг. понемногу перевес и в сфере изложения русской гражданской истории, он ставит вопросы для исследования часто под несомненным влиянием происходивших на его глазах научных и публицистических споров о древней и новой России, о ценности реформ Петра, о задачах монашества и характере его в древней Руси, и так далее, и в ответах своих занимает оригинальную позицию народника-западника, отвечая большею частью на мнения славянофилов и правого крыла русской публицистики в том смысле, что просвещение до татарского ига развивалось у нас быстрее, чем потом, что христианство приходило к нам и помимо Владимира Св., как западничество проникало не по воле Петра В., но что Владимир Св. - это своего рода Петр В. древней Руси, как и он достойный всякой похвалы, что одной из видной задачи монашества издревле было и должно действительно быть общественное служение, против чего так горячо ратовали некоторые книжные представители монашества конца XIX - нач. XX вв.; что христианство прививалось весьма туго в Русском обществе, что вообще во многом надо отказаться от традиционных представлений о первых шагах христианства на Руси и о его влиянии на новопросвещенных, начиная с Владимира... Еще в одном отношении, как мы уже отчасти говорили, занятия историей балканских церквей и путешествие дали значительные результаты, разумеем его всегдашнюю склонность к изучению быта и обряда; вследствие неразвитости религиозного отвлеченного сознания у русских всегда очень видное место в религиозной жизни занимал обряд и быт, и Е.Е. изучению их посвятил много времени, а в своей И.Р.Ц-ви немало страниц отвел изложению соответствующих отделов. И всегда, чтобы он не читал, он не пропускал обрядовых подробностей, и в своих толкованиях старых памятников очень часто, иной раз совершенно неожиданно, исходил из бытовых сведений. Всюду, всюду собирает он крупицы быта и обряда, особенно дающие какой-нибудь материал по разъяснению исторических вопросов: стоит просмотреть те бесчисленные заметки о перстосложении и о разных терминах, чтобы понять какое большое значение придавал он точному пониманию слов, ясному представлению о чертах быта, явлений и вещей, обозначавшихся каким либо термином в различные эпохи. С этой точки зрения можно понять, что повышенный интерес к языку, к словам Е.Е. объяснялся не только его склонностью к филологии, но и высокой оценкой языка, одного из таких явлений быта, [который] самоявляется богатейшим источником наших сведений о быте времен и народов прошлого...

...придется признать это время исключительным, как по проявленному Е.Е. напряжению любознательности и всех умственных сил, так и по тому влиянию, какое эта работа имела на характер всей дальнейшей его научной деятельности: в это время с одной стороны закончилось в значительной мере как изучение вспомогательных дисциплин, так и накопление сведений по областям смежным с предметом его будущего исследования на русской почве; с другой стороны несомненно тогда же попутно выяснились многие вопросы и общий характер его будущей работы по И.Р.Ц. Не забудем, что изучая историю балканских церквей, знакомясь лично с тамошними церковными отношениями и памятниками, укрепляясь в интересе к быту и общественности, изучая иностранные языки и вспомогательные дисциплины, развивая свой беспощадный критицизм, запасаясь иноземной книгой и материалом для будущего сравнительного изучения русских явлений, он был в то же время преподавателем русской церковной истории; это преподавание несомненно намечало ему вопросы, требование от него исследования, заставляло его вырабатывать общий и детальный план работы и помогало ему постепенно вводить получаемый им материал на свое место в будущей работе. К этой работе он приступал таким образом во всеоружии своего научного ведения и прозрения".

Проработав около 5 лет над первым томом "Истории русской церкви" (т. I. Период первый, Киевский или домонгольский, 1-я пол. - М., 1880; 2-я пол. опубл. в 1881)., Голубинский представил его в качестве диссертации на степень доктора богословия. 16. XII. 1880 г. состоялась защита, одним из оппонентов на защите был В.О. Ключевский. Защита, привлекшая внимание широкой публики, была весьма успешной4. За это сочинение он был награжден Уваровской премией Академии Наук. Интересно, что деньги на издание ссудил Голубинскому московский митрополит Макарий (Булгаков), сам в это время издававший свою многотомную "Историю" и знавший о критике Голубинским его труда!

"История русской церкви" - главный труд Голубинского, наиболее изученный и осмысленный рецензентами. Все же надо сказать, что оценки рецензентов больше относятся к I тому, поскольку нормальное изучение церковной истории было насильственно прервано революцией, и 2-я половина II тома даже не была издана до конца (осталась до сих пор неизданной большая глава о монашестве и еще кое-что).

Рецензенты отмечали, что в I томе "Истории Русской Церкви" впервые дана картина народно-религиозной жизни, освещен ход христианского просвещения русского народа, проведен критический анализ источников русской церковной истории. Голубинский в своем труде стремится из каждого памятника взять все то существенное, что помогло бы составить общее понятие о направлении просвещения, и делает вывод, что в допетровской Руси не было настоящего просвещения, а только грамотность и начитанность, не живая осмысленная христианская вера и нравственность, а обрядоверие. В своей критике источников, он использует два методологических приема - очищение поля зрения от загораживающих истину неверных показаний и накопление новых фактов путем всестороннего анализа известий, признанных надежными. Он опровергает ряд легенд - летописное предание о путешествии ап. Андрея по берегам Днепра и Волхова, известия о крещении Аскольда и Дира, русского князя в Суроже, св. Ольги, летописную повесть об обращении и крещении св. Владимира и др. К достоверным данным ученый подходит с вопросами (что? как? почему? для чего?), он воскрешает прошлую жизнь в чертах живой конкретности, насколько это возможно при обнаруженной им скудости фактического материала. "История есть история лиц и затем учреждений, - пишет он. - Учреждения же можно изобразить и при отсутствии материала с помощью аналогий и обратных заключений от позднейшего времени к раннейшему. Наши церковные учреждения заимствованы из Греции; поэтому сведениями о греческих учреждениях можно восполнить недостаток сведений о наших русских учреждениях. Далее, учреждения не то, что люди: они устойчивы и долговечны. Поэтому от позднейшего времени допетровского периода истории можно делать заключения к временам более ранним". Таким сравнительным методом, материалом для которого отчасти служит также история западных церквей, Голубинский реконструирует историю церковных учреждений домонгольского периода (епархиального управления, прихода и приходского духовенства, монастырей, церковной архитектуры). Историк подчеркивает серьезные недостатки, возникшие в русской церкви: обширность епархий, отдалившая епископа от церковного общества; принудительное и искусственное формирование духовенства из крестьян и рабов; перенесение из Греции всех злоупотреблений, исказивших монашество, отступление после смерти преп. Феодосия Печерского от истинного монашеского (общинножитного) устава. Строгая научность и беспристрастность сочетаются в труде Голубинского с публицистичностью.

Отрицательное отношение Св. Синода и обер-прокурора К.П. Победоносцева к труду Голубинского, сохранявшееся более 20-ти лет после выхода в 1880 г. I тома "Истории", помешало ученому закончить свою работу и исполнить обет молодости - в течение 35-ти лет написать Историю русской церкви допетровского периода.

Недовольство Синода "Историей" задержало избрание Голубинского ординарным профессором Московской Духовной Академии, которое все же состоялось 14. VI. 1881 г. также при поддержке митрополита Макария. 29. XII. 1882 г. он был избран в члены-корреспонденты Академии Наук. В марте 1893 г. ученый получил премию митр. Макария за сочинение "Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра" (Серг. Пос., 1892; 2-е изд. - М.,1909). А другая его книга, "История канонизации святых в Русской Церкви" (Серг. Посад, 1894, 2-е изд. - М., 1903), стала своеобразным пособием по канонизации. Интересно, что на нее опирались при канонизации преп. Серафима Саровского. В июле 1895 г. Голубинский вышел в отставку.

II том (1 полутом) "Истории русской церкви", содержащий историю московского периода до Стоглавого собора включительно, удалось издать в ЧОИДР лишь в 1900 г. Источники этого периода истории Русской церкви дают больше возможностей оживить лица и факты прошлого, и во II томе выяснены, напр.: биография св. митр. Петра, образ архим. Михаила Митяя, конфликты митр. Киприана с новгородцами, история митр. Исидора, преп. Максима Грека и т.д.

19. III. 1903 г. Голубинский был избран ординарным академиком по отделению русского языка и словесности. В 1906-1907 гг. был членом Предсоборного Присутствия при Св. Синоде, в связи с чем издал брошюру "К вопросу о церковной реформе" (М.,1906).

В 1907 г. Голубинский окончательно ослеп. Ученики продолжали работу над его наследием. С.И. Смирнов записывал его "Воспоминания" (Кострома, 1923). Уже после смерти Голубинского (скончался 7 января 1912 г.) С.А. Белокуров издал сборник статей "О реформе в быте Русской церкви" (М., 1913). Издание последнего полутома "Истории русской Церкви", готовившееся С.А. Белокуровым, было прервано в 1917 г.


Что сберегли архивы

Большая часть трудов Голубинского была издана благодаря заботам учеников - С.А. Белокурова, С.И. Смирнова и других. Ряд исследований опубликованы в журналах "Православное обозрение", "Богословский вестник", "Известия ОРЯС". При жизни было издано более 70-ти его работ5. Ученики Голубинского, среди которых назовем еще таких крупных историков, как Н.Ф. Каптерев, А.П. Голубцов, Н.Н. Глубоковский восприняли от своего учителя дух смелой, беспристрастной, православной исторической критики и творчества.

Четвертый, последний, полутом "Истории Русской Церкви" вышел в 1918 г. (не полностью). "Воспоминания" удалось напечатать даже в 1923 г. в Костроме. То, что осталось неопубликованным, заботливо хранилось у И.А. Голубцова, или помещалось в государственные архивы, систему которых создавали те же Белокуров и Голубцов вместе с другими "буржуазными историками". Д.С. Лихачев, воспоминая первые годы советской власти, писал о той ненависти, с которой уничтожали старую русскую духовность, историю и культуру. Именно желание противостать хаму6, спасти, сохранить, привели его к выбору профессии филолога и историка. Те же чувства, очевидно, владели историками старшего поколения, которые стали "попутчиками", чтобы спасти историческую память народа, создать четкую и надежную архивную систему советского государства, сохранившую для нас бесценные духовные памятники. Большая часть архивных сокровищ до сих пор не опубликована. Память общества в целом, включая и Церковь, в значительной степени оказалась стерта. Что удивляться отсутствию должного внимания к трудам церковных ученых - до сих пор Церковь не готова к восприятию официальных решений Поместного собора 1917-1918 гг.!

Нельзя сказать, что наследие Е.Е. Голубинского полностью обойдено вниманием. Репринтом переизданы "История Русской Церкви", "История канонизации святых в Русской Церкви", "Воспоминания". Сборник "О реформе в быте Русской церкви" переиздан в эмиграции. Еще в 1985-86 гг. в "Богословских трудах" издана 1 часть труда "Святые Константин и Мефодий, Апостолы славянские" - пока единственная публикация архивных материалов Голубинского. Эти публикации вызвали не только интерес, но и нападки со стороны фундаменталистского общества "Радонеж". В то же время появились статьи, стремящиеся дать адекватную оценку деятельности выдающегося историка7.

На наш взгляд итоговые статьи о творчестве академика Е.Е. Голубинского писать рано - нужна публикация тех архивных материалов, которые позволят полнее раскрыть его дарование, его личность. Прежде всего - это неопубликованная часть II тома "Истории русской церкви". Голубинский в своих "Воспоминаниях" пишет: "Вторая половина II тома представляет из себя следующее. Переписаны для печати главы: «Управление» - 151 четверка, «Просвещение» - 142 четверки, «Богослужение» в пяти тетрадях... Черновая глава о монашестве состоит из 11 тетрадей". Однако, взяв этот 4-й полутом "Истории", всякий может убедиться, что главы о монашестве там нет. Кроме того, нет и послесловия, обещанного издателем Белокуровым. Может показаться удивительным, что никто из исследователей не обратил еще внимания на эту лакуну. Объяснить это, наверное, можно только отсутствием у нас церковно-исторической науки. Действительно, искомое легко удалось обнаружить в фонде Белокурова в Российском государственном архиве древних актов, правда, в описи дела глава была неверно определена, как статья "Монашество"8. Там же удалось найти и послесловие Белокурова, к сожалению, незаконченное. Кроме того, Белокуров смог подготовить к изданию и подборку набросков Голубинского, посвященных нравственному состоянию общества. Другой важный источник, связанный с Голубинским, был нами обнаружен случайно: работая в библиотеке Историко-архивного института, удалось выявить de visu несколько сот книг, принадлежавших Голубинскому. Свои книги Голубинский помечал автографом на форзаце, который часто сопровождается указанием на дату приобретения или дара книги; в тексте встречается карандашные пометы и заметки академика. Позже мы обнаружили в фонде Голубинского в Отделе рукописей Румянцевской библиотеки "Опись личной библиотеки академика Евгения Евсигнеевича Голубинского со включением всех заметок, сделанных им на книгах", подготовленную к публикации И.А. Голубцовым в 1912-1918 гг.9, причем ценнейший вступительный очерк Голубцова оказался в папке "Некрологи". Несомненный интерес для биографа Голубинского имеет очерк профессора Н. Серебрянского об учебе Голубинского в Костромской семинарии, написанный для ЧОИДР по заказу Белокурова. Разумеется, необходим тот критический обзор труда о Константине и Мефодии, которого желал Голубинский (само исследование также хранится в Отделе рукописей РГБ). Там же хранятся дневники и переписка историка - несомненный интерес здесь представляет, в частности, его впечатления о православных народах Австрии.

Впрочем, думается, для оценки значения Голубинского потребуется не только опубликовать и глубже изучить его наследие, но и определиться с самим понятием церковно-исторической науки, ее задачами и методом.

Так, известный специалист по русской средневековой истории А.И. Плигузов считает, что история Голубинского остается лишь источниковедческим исследованием, не содержащим необходимых для подлинной истории глубоких обобщений, сделанных на бесcпорной научной базе10, которая еще только должна быть создана. Редакция "Православной энциклопедии", ушла от необходимости дать оценку Голубинскому, некритично повторив слова Субботина: "Будущий историк с благодарностью воспользуется Вашим чрезвычайно важным и полезным для него трудом для составления настоящей, действительной истории Русской Церкви, но сам по себе Ваш труд не есть еще такая история"11. Ю.А. Ткаченко охарактеризовал труд Голубинского, "как пик расцвета церковной истории и начало ее упадка"12, считая, что церковная история, не отвечающая вкусам официальной Церкви (т.е. Св. Синода и архиереев), с тех пор начинает исчезать. В вышеупомянутой статье Комиссаренко дает высокую оценку значению труда Голубинского, полагая, что современная историческая наука основывается на его выводах и концепциях.

Голубинский не раз говорил об отсутствии настоящей истории русской церкви. Дело не в том, что он не смог дать ясной исторической концепции, - он это сделал, - а в том, что имеющиеся источники не позволяют сделать самое для него главное - выяснить в достаточно полном объеме что из себя представляла древнерусская Церковь в отношении глубины и сознательности веры ее членов. Он соглашался, что будущие историки многое еще исследуют, уточнят, что-то из его выводов исправят, но был уверен, что новых, принципиально иных научных концепций уже не будет - бедность источников - это бедность самой средневековой Руси, не развившей сколько-нибудь приемлемой системы христианского образования и попечения. Голубинский надеялся, что настоящая история Русской Церкви только начинается!


Примечания:

1
Было бы интересно сравнить меры, описанные Е.Е. Голубинским с мерами, предложенными в 1875 г. киевским митрополитом Арсением и едко высмеянными Н.С. Лесковым в статье "Несколько слов по поводу записки высокопреосвященного митрополита Арсения о духоборских и других сектах".

2
ОР РГБ. Ф. 541, К. 1, Д. 17. Статью планируется издать в "Археографическом ежегоднике за 2002 год".

3
ОР РГБ. Ф. 541, К. 2, Д. 2.

4
Комиссаренко А.И. Диспут на защите Е.Е. Голубинским в 1880 г. докторской диссертации "История Русской церкви: источниковедческие аспекты".

5
"Список трудов академика Е.Е. Г-го" опубликован в "Отчете о деятельности ОРЯС за 1912 г." - СПб., 1912. Переиздан в кн.: "Жизнь и труды академика Е.Е. Голубинского" - М., 1998.

6
Впрочем, хамства, по мнению Лихачева, было в избытке и у представителей дореволюционного высшего света столицы.

7
Полунов А.Ю., Соловьев И.В. - Академик Е.Е. Голубинский. Историк и время. В кн.: "Жизнь и труды академика Е.Е. Голубинского" - М., 1998.

8
Для историков будет весьма любопытно сопоставить труд Голубинского с известной работой о монашестве Смолича.

9
О судьбе "Описи" см.: А. Платонов. "Опись личной библиотеки академика Евгения Евсигнеевича Голубинского с включением всех заметок, сделанных им на книгах" (О неизвестной работе И.А. Голубцова).

10
Плигузов А.И. Об изучении средневековой истории русской церкви // Православная община.

11
Обзор литературы по истории Русской Церкви // Исторический вестник № 1(12) 2001.

12
Ткаченко Ю.А. Церковно-историческая наука в России в XIX-начале XX веков // V Всероссийские Платоновские чтения.



Карта сайта

Rambler's Top100