Епископ в церкви

Епископ в церкви: Предание Церкви и искажения в церковной практике

О статье о. Николая Афанасьева Statio orbis[1] и комментарии о. Георгия Кочеткова

Statio Urbis было евхаристическим собранием всей Римской церкви, возглавляемым ее епископом. Она стала совершаться время от времени, когда в пределах Римской церкви, наряду с главным епископским литургическим центром, появились дополнительные центры, в которых совершение литургии было поручено пресвитерам. Евхаристию, совершенную во время Международного Евхаристического конгресса в Мюнхене в 1960 г. папским легатом в сослужении епископов, пресвитеров и лаиков со всего мира, Юнгманн по аналогии со “стацио Урбис”, называет “стацио орбис”, видя в ней евхаристическое собрание всей универсальной церкви. О. Николай Афанасьев называет эту идею самой значительной в области универсальной экклезиологии. Она разрешает главную проблему универсальной экклезиологии, которая заключалась в следующем: «Все местные церкви составляют единый организм, “корпус мистикум”[2], который есть Церковь Божия. Каждая местная церковь находит свое конкретное выражение в ее евхаристическом собрании. Как конкретно выражается универсальная церковь, и выражается ли она, или она является только абстрактным понятием?». «Стацио орбис» Юнгманна становится конкретным выражением универсальной церкви. «…применение евхаристического принципа к универсальной экклезиологии вызывает в ней настолько глубокие изменения, что они меняют основы этого типа экклезиологии. Они приводят к новому типу экклезиологии, которую можно определить как универсально-понтификальную, в противоположность к существующей, которая является универсально-епископальной».

О. Николай отвергает положения универсальной экклезиологии, искажающие Предание Церкви. «В принципе церковное устройство должно соответствовать учению о Церкви. Фактически, в истории учение о Церкви приспособлялось к существующему устройству». Церковное устройство постепенно отклоняется от первоначального учения о Церкви – евхаристической экклезиологии. «Экклезиологический кризис произошел, когда в силу необходимости в пределах одной местной церкви оказалось не одно, а несколько литургических центров, в которых Евхаристия совершалась пресвитерами. В точном смысле евхаристическое собрание перестало быть признаком ее единства, а им стал епископ. Это был до некоторой степени разрыв между евхаристическим собранием и епископом. На первых порах связи между ними не нарушились. Епископ оставался внутри главного евхаристического собрания, а пресвитеры были только его делегатами… С усложнением церковного устройства и с утверждением в церковном сознании универсальной экклезиологии, богословская мысль отказывается от принципа единства евхаристического собрания местной церкви, но твердо держится за принцип единства епископа... В богословском сознании до настоящего времени продолжает сохраняться принцип, что епископ не может быть без евхаристического собрания, как и последнее не может быть без епископа. Канонически это выражается в том, что пресвитер, как и вспомогательный епископ, может совершать Евхаристию только в том случае, если он находится в юрисдикции правящего епископа»[3].

Оценивая идею Юнгманна, о. Николай пишет: «Применение принципа единства евхаристического собрания к универсальной экклезиологии неизбежно приводит к постулированию единства епископа в универсальной церкви. Универсальный епископ может быть только единым, иначе нам бы пришлось отказаться от принципа единства епископа в церкви. Как ни парадоксальна сама по себе эта мысль, она является логическим завершением учения об универсальной церкви… Для Юнгманна, как и для всего католического сознания, таким епископом является папа… Согласно универсальной экклезиологии и папа есть один из епископов, а не единственный епископ. В настоящее время в католическом богословии принято говорить об “ордо епископорум”[4] как о преемнике апостольской коллегии. В этом “ордо” папа занимает особое место как его глава, в силу чего он является главой Церкви. В лучшем случае о папе можно говорить, оставаясь в пределах современной универсальной экклезиологии, как о высшем епископе, своего рода суперепископе, но во всяком случае — не как о единственном епископе. Это различие очень существенно, его последствия неизбежно должны сказаться на всем церковном устройстве… Если папа (или кто-либо другой) является единственным епископом всей универсальной церкви, то других епископов в ней не может быть. Все существующие епископы перестают быть епископами, а собственно становятся в положение древних пресвитеров, которые при епископе составляли пресвитериум. От других пресвитеров они отличаются тем, что получают особые административные функции. Как ни велико это изменение, оно практически не может иметь особого значения. Современное устройство, особенно католической церкви, подготовило такого рода изменения положения епископов. Фактически епископы диоцезов давно перестали быть в положении древних епископов, возглавлявших местные церкви. Диоцез не есть древняя местная церковь, неподчиненная другой местной церкви или епископу, возглавляющему другую местную церковь, а есть действительно часть универсальной церкви, подчиненная главе универсальной церкви. Если догматически служение епископа остается тем же, что было в первый период истории церкви, то фактически оно изменилось весьма существенно. Мы не вправе говорить, что епископ II-го или III-го века тождественен с современным епископом. Основным принципом древней экклезиологии был тезис: один епископ в Церкви. В области универсальной экклезиологии он перешел в противоположный тезис: множество епископов в Церкви, из которых каждый возглавляет часть Церкви, а все епископы возглавляют универсальную церковь (православный тезис) или один из них является главой Церкви (католический тезис).

Оставляя в стороне указанное различие между учениями православной и католической церкви, которое не столь существенно, как принято это думать, современное учение о множественности епископов в универсальной церкви не вызывает недоумения. В действительности мы стоим перед трудной проблемой. В самом деле, если епископ возглавляет часть Церкви, то как определяются границы этой части Церкви? Вытекают ли эти границы из самой экклезиологии, или они определяются в порядке административного управления? В первоначальной церкви границы местной церкви определялись границами евхаристического собрания. К той или иной церкви принадлежали те, кто совместно участвует в евхаристическом собрании... Однако сравнительно скоро… чисто евхаристический принцип, определяющий границы Церкви, перешел в юридический: границы местной церкви стали определяться границами власти епископа. Кто и как определяет пределы власти епископа, которыми в свою очередь определяются границы местной церкви? Если во многих случаях это происходило явочным порядком, то наиболее обычно эти границы определялись гражданской или церковной властью. Последнее было большей частью на Западе, первое на Востоке, где твердо установился с эпохи 1-го Никейского собора принцип соответствия гражданского и церковного устройства. Постепенно устанавливается понятие диоцеза, как части универсальной церкви, которая, в силу распоряжения высшей власти, находится в административном подчинении стоящему во главе диоцеза определенному епископу. Это означает, что епископ становится, больше на Западе, меньше на Востоке, административным органом высшей церковной власти. Принятие универсально-понтификальной экклезиологии не вызвало бы практически никаких существенных изменений в современном устройстве католической церкви, за исключением того, что наименование “епископ” принадлежало бы только Римскому епископу, а остальные епископы получили бы какое-нибудь другое наименование. В самом деле, современный епископ, назначенный высшей церковной властью, собственно ничем не связан со своим диоцезом. Во всяком случае, он не является, по выражению Дикса, человеком своей церкви. Назначенный высшей властью, он перед нею ответственен и является ее представителем. Если к этому прибавить, что согласно установившемуся порядку, особенно на Востоке, епископ может быть сегодня во главе одного диоцеза, а завтра другого, при этих обстоятельствах можно ли говорить о каких-либо экклезиологических связях между епископом и его диоцезом? Он является только представителем или чиновником высшей церковной власти, пользующимся теми или иными правами».

Но несмотря на то, что, как сказано выше, идея «стацио орбис» достаточно адекватно отражает ряд черт современного церковного устройства, она, как показывает о. Николай, не имеет богословских оснований. В «стацио орбис» реальное участие всех членов универсальной церкви в евхаристии заменяется представительством. Только на этой идее представительства можно говорить об евхаристическом собрании универсальной церкви. Реального евхаристического собрания универсальной церкви не существует. “Стацио орбис” является некоторой условностью. Но так как нет реального предстоятельства папы на евхаристическом собрании универсальной церкви, он не может быть епископом универсальной церкви – ведь сама идея епископства основывается на евхаристическом предстоянии.

Заключает свой анализ о. Николай указанием на существование в католической экклезиологии двух противоположных тенденций – описанной выше - к усилению власти римского первосвященника, с одной стороны, и, сильного течения за усиление значения епископского служения, что невозможно без значительных перемен в церковном устройстве.

Указывая на тупиковость развития универсальной экклезиологии, удаляющейся от изначального Предания Церкви, единственное решение о. Николай видит в возрождении древнего евхаристического образа церкви[5].

В своей статье о. Николай пишет: «чисто евхаристический принцип, определяющий границы Церкви, перешел в юридический: границы местной церкви стали определяться границами власти епископа». Очевидно, что о. Николай пишет о происшедшей в истории смене евхаристической экклезиологии универсальной, то есть о смене богословского взгляда на церковь. О. Георгий Кочетков интерпретирует это совершенно по-своему: будто учение о. Николая содержит представление о реальном наличии разных видов границ Церкви. Он пишет: «канонические (юридические — в терминах этой статьи) границы расходятся с мистериальными (евхаристическими) внутри одной поместной церкви». Для о. Николая такое утверждение - бессмыслица, о чем он недвусмысленно пишет в той же статье Una Sancta: «… в наше время христианская совесть не может смириться с грандиозным трагизмом разделения христианского мира. Этот бунт христианского сознания отражается в богословской литературе, которая пытается внести корректив в учение Киприана о Церкви. [Пишут, что] за пределами Церкви имеется… не экклезиологическая пустота, а некоторое ущербленное существование Церкви, некоторые следы Церкви, в силу которых отделившиеся части Церкви продолжают жить церковной жизнью, и таинства продолжают в них совершаться. Этот корректив может дать некоторое удовлетворение христианской совести, но экклезиологически он является "non-sens"»[7] . О. Николай чает восстановления древнего евхаристического единства местной церкви во главе с епископом, предупреждая только против идеи «стацио орбис», когда евхаристическое собрание церкви превращается в условность. Пути к этому известны и давно указаны – это, во-первых, восстановление значения евхаристии, как центра церковной и личной христианской жизни, во-вторых, умножение числа епархий, чтобы сделать реальным возглавление епископом евхаристического собрания местной церкви, и, в-третьих, восстановление единства епископа с местной церковью, через восстановление канонических норм участия всей местной церкви в его избрании и запрета административного перемещения епископов на другую кафедру[8].

Андрей Платонов

[3] Более подробно о различии универсальной и евхаристической экклезиологии можно прочитать в статье о. Николая Афанасьева Una Sancta: «В универсальной экклезиологии Церковь Божия на земле предстает организмом вселенского масштаба, объемлющим все существующие на земле местные церкви. Все атрибуты Церкви: святость, единство, кафоличность, апостолат относятся к этому универсальному организму. Местные церкви, как части церкви универсальной, не обладают сами этими атрибутами; они обладают ими только через церковь универсальную, при условии, что они являются частью ее. Этому тезису противостоит другой: все указанные атрибуты Церкви принадлежат церкви местной. Этот тезис мы находим в первоначальной экклезиологии, которую я называю евхаристической экклезиологией… Как Тело Христово, Церковь во всей полноте проявляется в евхаристическом собрании каждой местной церкви, т. к. в Евхаристии Христос присутствует в полноте Своего Тела. Поэтому каждая местная церковь имеет всю полноту Церкви, т. е. она есть Церковь Божия во Христе. Полнота природы Церкви обусловливает ее единство, [выражающееся в евхаристическом собрании каждой местной церкви. В древности в каждой местной церкви было только одно евхаристическое собрание. И это не историческая случайность или доказательство недостаточного развития церковного устройства. Напротив, это есть выражение основополагающего принципа евхаристической экклезиологии:] Церковь пребывает там, где имеется евхаристическое собрание. Этот тезис можно выразить иначе: где Евхаристия, там Церковь Божия, [а где Церковь Божия, там Евхаристия). Отсюда следует, что отличительным эмпирическим признаком Церкви является евхаристическое собрание. К местной церкви принадлежат те, кто участвует в ее евхаристическом собрании. Таким образом, эмпирически границы Церкви определяются границами евхаристического собрания …единство местных церквей имеет совершенно особый характер: это не ассоциация частей Церкви или различных церквей, но это есть единство разных проявлений Церкви Божией в эмпирической действительности, что означает единство Церкви Божией с собою самой в разнообразии ее проявлений. В области евхаристической экклезиологии принцип единства местных церквей, как и единства Церкви Божией, лежит в самой местной церкви… евхаристическое собрание каждой местной церкви является идеальным выражением Церкви Божией. [В остальном местная церковь лишь в большей или меньшей степени приближается к полному и совершенному выявлению Церкви. В этом сказывается результат эсхатологического напряжения, в котором Церковь пребывает в мире: в самом деле, живя по старине, Церковь уже является началом нового эона]».