Служение церковного управления — епископство

Первая и высшая степень в церковной иерархии — епископская. Происхождение ее от времен апостольских признается как Православной Церковью, так и Католической. Древнехристианская письменность дает нам троякого рода основания считать сан епископа особым и древнейшим. Святой Игнатий Богоносец (I в.), один из первых церковных писателей, в послании магнезийцам, между прочим, увещевает своих пасомых поступать во всем единодушно под начальством своих властей. Власти эти суть епископы — наместники Божий, пресвитеры — сословие апостолов и диаконы, которым вверено служение Иисуса Христа. С древнейших времен епископскому сану вменялось право служения, управления, учительства и поставления священнослужителей.

Церковное управление и учительство — это особое служение в Церкви, для которого необходимы особые дары. В среде народа Божиего, благодатно одаренного, с самого начала исторического существования Церкви имелись лица, которых Сам Бог поставил на дело управления через сообщение благодатных даров Святого Духа: «И иных Бог поставил в Церкви, во-первых — апостолами, во-вторых — пророками, в-третьих — учителями, далее иным дал силы чудодейственные, также дары исцеления, вспоможения, управления, разные языки» (1 Кор. 12, 28). «И Он поставил одних апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пасты рями и учителями к совершению святых, на дело служения, для созидания Тела Христова» (Еф. 4, 11). Только тот, кто получил дар управления, может управлять народом Божиим.

В самой древней молитве поставления в епископы, сохраненной в «Апостольском предании» святого Ипполита Римского (III в.), говорится: «Боже и Отче Господа нашего Иисуса Христа... призри на Твоего служителя и удели ему от Духа благодати, чтобы он мог иметь часть в пресвитериуме и управлять Твоим народом в чистоте сердца» (гл. 8, 2). Весь народ Божий призван к служению священства, так как каждый, вступая в Церковь, поставляется на это служение через сообщение благодатных даров царственного священства, без которых миряне не могли бы сослужить предстоятелю за литургией. Управление же принадлежит только особо призванным, а не всему народу, который даров управления не получил, а без благодатных даров нет и не может быть служения в Церкви.

«Епископу вверены люди Господни, и он воздаст ответ о душах их» (39-е Апостольское правило). Епископ призван и поставлен Богом на служение управления, а потому он как пастырь пасет стадо Христово. Миряне, не имея харизмы управления, не могут быть соуправляющими епископу, как не могут они сами собою управляться. Они не сослужители епископу в области управления. «Епископу вверены люди Божий» — живые и деятельные члены Церкви, а потому управление епископом церковной жизнью не исключает активности мирян, однако эта активность совсем другой природы, чем активность епископа. Активность в Церкви означает служение, а служение предполагает и соответствующую харизму, ибо не может быть служения в Церкви без даров Духа Святого.

Не имея дара управления, «люди Господни» имеют дар рассуждения и испытания, который предполагает особый вид служения, вверенного не отдельным членам Церкви, а всему народу Божиему, т. е. всем членам Церкви в их совместном делании. «И пророки пусть говорят два или три, а прочие пусть рассуждают» (1 Кор. 14, 29). «Всё испытывайте, хорошего держитесь» (1 Фес. 5, 21). Народу, следовательно, принадлежит рассуждение и испытание того, что делается в Церкви. Епископ управляет народом Божиим совместно с пресвитерами не от своего имени и не на основе права, как получивший власть от людей, или через людей, — он управляет от имени Бога, как поставленный Богом на служение управления. Имея харизму рассуждения и испытания, народ свидетельствует, что все совершающееся в Церкви под водительством пастырей совершается согласно воле Божией, по откровению Духа Святого. В древней Церкви все церковные акты, будь то совершение таинств, прием в Церковь оглашенных, кающихся, отлучение еретиков и т. д., совершались с участием народа. Свидетельство народа об открытии воли Божией в древней Церкви носило характер согласия (консенсус) на то, что должно совершиться в Церкви, и принятия (рецепции) того, что в ней совершилось, как соответствующее воле Божией. Согласие и рецепция народа, однако, не означали того, что каждый представитель клира или мирянин выражал свое личное мнение или желание на совершение того или иного церковного акта. Церковная власть в лице епископов не была связана волей мирян, как и народ не был связан волей своих предстоятелей. Здесь можно привести замечательные слова епископа Киприана Карфагенского (+ 258): «С самого начала епископства моего я положил за правило ничего не делать по одному своему усмотрению без совета вашего (пресвитеров) и без согласия народа». Ни воля епископов, ни воля мирян не достаточны сами по себе для действования в Церкви. Церковь живет и действует не волей человеческой, а волей Божией. Согласие и принятие означали свидетельство всей Церкви, что предстоятели действуют и управляют согласно воле Божией.

В Древней Церкви это было делом как клира, так и народа. Если справедливо то, что епископ есть высший представитель Поместной Церкви, а Церковь в ее составе представляет совокупность клира и мирян, то участие последних в выборе епископа с принципиальной точки зрения вполне нормально.

История представляет не мало фактов, подтверждающих существование именно такого порядка избрания епископов: Златоуст, например, был избран клиром и народом. Историк Сократ сообщает, что по смерти Константинопольского епископа Нектария, когда возникла необходимость рукоположить нового епископа, то одни требовали одного, другие — другого, и после многократных по сему случаю совещаний, наконец, согласились вызвать из Антиохии антиохийского пресвитера Иоанна, ибо о нем распространилась молва, как о человеке учительном и красноречивом. Итак, чрез некоторое время царь Аркадий по общему определению всех, т. е. клира и народа, призвал его (Сократ, Церковная история, VI, 2, с. 449, 450). При участии народа избраны также Евстафий Антиохийский и Корнилий (Киприан). Но помимо этих отдельных фактов, история сообщает и общие правила, которыми руководствовались при избрании епископов.

Ни один епископ не мог быть избран без участия клира и народа. Исключение представляли лишь Церкви новообразованные, еще не имевшие достаточной авторитетности в деле избрания. Иногда при этом народ предлагал на усмотрение епископов своего кандидата. Иногда, наоборот, воля народа, за отсутствием законных возражений, имела решающее значение. Участие народа в избрании епископа не было только формальным. В случае единогласного решения народ выражал свой приговор восклицанием «достоин!» или «недостоин!».

Право это подтверждено было Никейским Собором в послании к Александрийской Церкви (по поводу мелетиан) и первым правилом IV Карфагенского Собора (епископ рукополагается в согласии клира и мирян). В Постановлениях апостольских подтверждается то же право: «В епископа рукополагать того, кто беспорочен... избран всем народом. Когда его наименуют и одобрят, то народ... пусть даст согласие» (VIII, 4). Но эта практика существовала в Церкви не особенно долго: власть византийских императоров нанесла ей скоро сильный удар. Уже в законах императора Юстиниана право избрания епископов предоставляется не народу, но клиру и вельможам; затем — именитым лицам, считавшим себя патронами известной Церкви, предоставлено было почти безусловное право единоличного выбора епископа для этой цели, и клир должен был соглашаться с волею патронов, за редкими исключениями, где выбор известного лица прямо противоречил церковным канонам. Император Феодосии в этом ограничении прав народа и клира дошел даже до того, что сам единолично, вопреки всеобщему желанию, позволил себе назначить Нектария епископом Константинопольским. Так как клир и народ довольно долго не приходили к определенному решению, император затребовал список кандидатов и из них сам выбрал Нектария, несмотря на то, что он не был еще крещен, а был только оглашенным. Епископы пробовали было рассуждать о законности такого выбора, но воля императорская осталась непреклонной. Так мало-помалу народ лишен был права избрания епископов. Право избрания осталось за клиром и светской властью, но последняя удержала это право только до VII Вселенского Собора, который определил: «Епископов, избранных мирскими начальниками, не признавать... имеющий быть произведенным в епископа должен быть избран епископами».

Процесс епископского избрания был весьма несложен. Когда наступало время избрания, митрополит извещал о том всех областных епископов, и они должны были явиться в назначенный срок в то место, где нуждались в епископе. В случае невозможности личной явки епископ имел право ограничиться письменным отзывом. Обыкновенно в один из воскресных или праздничных дней епископы приходили в церковь и после того, как между ними и народом устанавливалось соглашение о кандидате, приступали к его посвящению. Лучшим источником сведений о древнейшем епископском посвящении служат Постановления апостольские; но эти сведения не сгруппированы здесь в одном месте: часть их находится в 10-й главе 3-й книги, часть — в 4-й главе 8-й книги.

Существенные черты епископской хиротонии, по Постановлениям апостольским, состоят в следующем: 1) Рукоположение епископа совершается двумя или тремя епископами; в этом случае этот источник выражает то же самое требование, что и Правила апостолов (Пр. 1), I Никейского Собора (Пр. 4), Карфагенского Собора (Пр. 13), Антиохийского Собора (Пр. 19) и другие. 2) При посвящении диаконами возлагалось на голову поставляемого раскрытое Евангелие. Обычай этот засвидетельствован также автором сочинения о церковной иерархии с присовокуплением, что при этом поставляемый преклоняет у престола одно колено, а поставляющий архиерей возлагает на главу его руку. Смысл возложений Евангелия святой Иоанн Златоуст раскрывает таким образом: при рукоположении епископа возлагается на главу его Евангелие, чтобы посвящаемый научился, что он принимает истинную тиару Евангелия, и затем знал бы, что, хотя он и есть глава всех, однако подчинен законам; во всем имеет власть, но служит законам; всем управляет по закону, но и подчинен закону. Поэтому знаменитый служитель алтаря и мученик Игнатий писал одному епископу: «Ничто не должно быть без воли твоей, но и ты ничего не должен делать без воли Божией. Итак, то, что епископ принимает на главу свою Евангелие, есть свидетельство того, что он облечен властью, но и сам находится под властью». 3) При Посвящении читалась молитва, но текст молитвы не повторяется в других памятниках. 4) После молитвы вручается поставляемому Жертва: в позднейших чинопоследованиях новопоставленный приобщается прежде других Тела и Крови Христовой и подает другим Святую Чашу. 5) Поставляемый преподает мир народу, «ибо пастырь, по словам святого Симеона, архиепископа Солунского, находясь на престоле, изображает Самого Господа и от лица Его преподает мир всей Церкви». 6) Новопоставленный говорил народу поучение, которым свидетельствовал свою правоспособность к исполнению епископских обязанностей. 7) На другой день новопоставленный сажаем был на трон. Других подробностей епископской хиротонии составитель Постановлений апостольских не сообщает. Обряд был известен и во времена святого Симеона, архиепископа Солунского, но совершался только в одной Великой церкви. А в прежнее время, по словам того же Симеона Солунского, он отправлялся торжественно во всех епископиях. 8) Интронизация сопровождалась приветствиями епископов, так как новопоставленный становился сопрестольным другим епископам. 9) Время посвящения — день Господень. Но это соблюдалось не всегда, потому что заботой пастырей было немедленно по смерти епископа замещать его кафедру. 10) Посвящение происходило во время Божественной литургии.

С течением времени, вместо краткого и несложного чина, явилась довольно сложная церемония посвящения в сан епископа. Взятая в ее полном виде, окончательно определившемся в позднее время, она состоит из трех главных частей: а) церемоний подготовительных, б) обряда посвящения в собственном смысле и в) обрядов, сопровождающих посвящение. Право избрания епископа на первых порах предоставлено было клиру и народу; но этот, вызванный самой жизнью обычай с течением времени должен был уступить свое место другому.

Избрание было предоставлено самим епископам, и они решали этот вопрос отчасти посредством личного соглашения, а отчасти — жребием. Такой порядок избрания существовал в Греции очень долго и занесен был к нам, в Россию.

Вот как описывается он в письменных памятниках русской древности (см. чин избрания к поставлению в епископы 1428 г. Русская историческая библиотека, т. VI, с. 438): Когда наступит нужда посвящения нового епископа какой-либо епископии, «то митрополит созывает к себе всех епископов своей области к известному сроку. А если кто не может явиться лично, то пусть пришлет собственноручную грамоту, в которой заявит о своем согласии с выбором остальных епископов. Если же кто не явится со злобным намерением, например, по ослушанию, по гордости или по предварительной сделке с князем или иными властями, тот лишается епископского сана, как добровольно отделившийся от общения с другими епископами. Когда епископы соберутся, то митрополит, в присутствии только доверенных клирошан, сообщает им о вдовствующей епископии, разъясняет необходимость избрания нового епископа и, благословив их, отпускает. А они в сопутствии книгохранителя или одного из больших клириков и митрополичьего письмоводителя отправляются в один из церковных приделов.

Здесь старший из епископов, возложив на себя епитрахиль и став пред иконою Спасителя с ручною кадильницей, сперва кадит образа и епископов, затем делает обычное начало: «Царю Небесный», «Пресвятая Троице», «Отче наш», тропарь Троице — «Благословен еси, Христе Боже наш», кондак—«Егда снизшед языки слия», ектению —«Помилуй нас, Боже», «Честнейшую херувим» и отпуст.

После этого садятся и начинают каждый в свою очередь предлагать своих кандидатов, достойных на епископию. Оценив всех по достоинству, из них выбирают троих. Письмоводитель записывает имена их на особый лист, который свертывается и запечатывается старшим епископом. Пакет передается книгохранителю, а епископы расходятся. Книгохранитель передает пакет митрополиту, а митрополит, получив его, уходит в уединенное место, где имеет обычай молиться, полагает пакет пред Спасовым образом или пред Богородицыным, возносит усердную молитву, а затем распечатывает пакет и из трех кандидатов избирает одного. Иногда этот порядок несколько изменялся: имена трех кандидатов писались на особых листах, которые и полагались в церкви на жертвенник, затем посылали в алтарь мальчика, который брал с жертвенника два листа, а оставшийся там третий листок означал кандидата, избранного самим Богом».

Со времени учреждения русского Святейшего Синода порядок избрания епископов изменился: избирателями стали члены Синода, и избрание и наречение производились также в Синоде. Выбранный кандидат утверждался императорской властью, затем в особом собрании Синода делалось объявление о том, или, что то же, наречение.

После «Благословен еси, Христе Боже» обер-секретарь прочитывал указ о наречении новопоставляемого епископа, и последний отвечал: «Приемлю и нимало не прекословлю», а затем говорил обычную речь.

Другой обряд, предшествующий посвящению епископа, —это архиерейская присяга. На образование этого обряда влияло, с одной стороны, отстранение народа от избрания епископов, а с другой — появление в Церкви многочисленных ересей и расколов. Существование многочисленных еретических заблуждений в среде христиан ставило вопрос — действительно ли новопоставленный епископ исповедует православную веру и не держится никакой ереси и никакого раскола. На первых порах, когда кандидат на епископство избирался самим народом и клиром, сомнения в его православии быть не могло: народ и духовенство отлично знали религиозные убеждения своего кандидата, и публичное исповедание веры являлось излишним. Если присмотреться ближе к содержанию древнейшей присяги, то увидим, что она касается именно тех догматов христианства, которые искажались еретиками, и даже прямо указывает на заблуждение еретиков. Такими пунктами служат здесь, во-первых, учение о Троице, а во-вторых - о воплощении Бога Слова. Дело происходило таким образом: старший епископ обращался к новопоставляемому с требованием изложить сперва учение его о Трех Лицах Божества, и, когда он подробно излагал его, тогда старший ставил еще требование — изложить его исповедание о воплощении Бога Слова и о том, сколько природ признается во Христе. Новопоставляемый отвечал на это новым подробным исповеданием. Принимая во внимание такой характер этого исповедания, можно признать, что оно в целом виде явилось не ранее монофизитских и монофелитских споров и даже не ранее появления ереси иконоборцев, так как в списке: (присяге) Алляция упоминается уже об истинном почитании икон.

Что же касается первоначальных зародышей исповедания, то его можно относить к более древнему времени, по крайней мере, к IV столетию, так как IV Карфагенский Собор, бывший в 398 г. уже предписывает, чтобы новопоставляемые епископы испытывались в православной вере и читали Символ веры (Пр. 12). Не раз менялось оно применительно к требованиям данного времени и места. Несколько характерных в этом роде образцов дошло до нас в наших древних рукописях.

В них мы видим отражение современных недугов и опасений Церкви, ясные указания на отношения епископа к митрополиту и низшему духовенству, также к князю и вельможам, иноверцам и т. п. Например, в тексте присяги иеромонаха Емельяна, нареченного в Новгородского епископа при Киевском Митрополите Фотии (начало XV в.), помимо исповедания веры и вообще изложения прямых обязанностей епископа, обращают на себя особое внимание те черты, которые характеризуют отношения новопоставляемого епископа к митрополиту. Особый интерес вызывает тот факт, что текст присяги, особенно во второй ее части, начертан по непосредственному указанию греков. Они ревниво охраняли свое иерархическое главенство в России и заставляли новопоставляемого приносить клятву, что он не признает никакого иного митрополита, кроме того, которого пришлют из Царьграда; ставили его в безусловное подчинение этому митрополиту; заставляли клясться, что епископ будет являться к митрополиту по первому его требованию, несмотря даже на задержку со стороны княжеской власти. Наконец, греки не забывали присоединить к присяге и вопрос о пошлинах в пользу митрополита, хотя этот вопрос, по-видимому, мог быть решен и помимо церковной присяги. И все это епископ должен был выполнять, несмотря ни на какие угрозы со стороны царя или великого князя. Таковы были еще в XV—XVI вв. отношения высшего духовенства к светской власти. Эта общая формула присяги с небольшими изменениями просуществовала до XVII в. Но изменялись времена, изменялись и присяги.

Если мы возьмем одну из последних редакций ее в Русской Церкви, то заметим, что в ней уже немало новшеств. Особенно изменена ее вторая половина. Сущность этой обновленной присяги составляет клятва — соблюдать неизменно все догматы веры, Символ веры, равно как церковные каноны святых апостолов и святых отцов, уставы семи Вселенских и девяти Поместных Соборов, сохранять мир, поучать паству, повиноваться Патриарху, вне своей паствы не рукополагать, не рукополагать на одной и той же литургии по два, по три иерея и диакона, но только по одному; не принимать учения римлян, что хлеб и вино претворяются в Тело и Кровь по произнесении слов «Приимите, ядите...» и «Пиите от нея вси...»; от таинства не отлучать, кроме нераскаянных грешников; монахов держать по уставам; не входить в мирские дела, не отговариваться неведением касательно учения Церкви. Ясно из самого характера этой присяги, что она составляет уже новейшее сочинение, приспособленное к духу времени начала XVIII века, хотя в основе его лежит древнее предание о сущности епископской присяги.

Сам чин посвящения во епископа по дошедшему до нас первому Барберинову списку представляется в таком виде: после Трисвятой песни старейший епископ становится перед св. трапезою. К нему приводят с правой стороны новопоставляемого, а с левой хартофилакс вручает ему хартию, которую сейчас же и прочитывает митрополит или старейший епископ. В ней написано: «Избранием и .соизволением (старейших) священнейших митрополитов, Божественная благодать, всегда немощная врачующая и оскудевающая восполняющая, проручествует сего возлюбленнейшего пресвитера во епископа; помолимся о нем, да приидет на него благодать Всесвятаго Духа». Старейший епископ зачитывает написанное в этой хартии, а стоящие внутри и вне алтаря поют: «Господи, помилуй». Затем старший епископ, совершив троекратно крестное знамение на голове новопоставляемого, возлагает на него руку и читает молитву: «Владыко, Господи Боже наш...». По прочтении молитвы один из епископов произносит ектению: «Миром Господу помолимся...», а прочие епископы отвечают. Следует вторая молитва: «Господи Боже наш...». После молитвы старший епископ снимает с головы новопоставляемого Евангелие и полагает его на престол, а взамен Евангелия возлагает на него омофор, произнося «аксиос», а клир за ним повторяет. Целованием новопоставленного оканчивается посвящение, и все становятся на свои места. Новопоставленный по прочтении Апостола первый произносит «Мир ти», прежде других приобщается Тела и Крови Христовой и раздает их посвятившим его епископам. Таково древнейшее из дошедших до нас чинопоследований епископского посвящения. В позднейших списках Алляция присоединяются сюда: изображение орла, присяга, вручение епископского жезла и коленопреклоненное положение в алтаре во время посвящения. Здесь уже налицо почти все то, что есть главнейшего в, нашем современном чинопоследовании, где присоединено только облачение новопоставленного в саккос и сверх того — дополнительный обряд, сопровождающий посвящение: это облачение новопоставленного епископа после литургии в мантию с источниками и вручение жезла. Что первого нет и не могло быть в древности — это понятно само собой: саккос в Церкви греческой составлял принадлежность патриархов и митрополитов, а архиепископы и епископы не имели права носить его. Поэтому, очевидно, и не могло быть речи об облачении в саккос новопоставленного епископа. Его церковной одеждой был фелонь, но эта одежда уже была усвоена ему при пресвитерском посвящении. В старинном русском чинопоследовании епископского посвящения нет упоминаний о саккосе по той же самой причине. Во всей России до XV века не было, кажется, ни одного саккоса. В первый раз привез его из Греции Киевский митрополит Фотий, и с тех пор он стал одеждою русских митрополитов, а со времени учреждения патриаршества усвоен был и патриархам. Что же касается архиепископов и епископов, то они облачались в фелонь, и лишь некоторым из них, за особые заслуги, в XVII в. разрешалось носить саккос. Такое разрешение дано было Московским Собором 1664 г. Черниговскому архиепископу Лазарю Барановичу. В 1669 г. греческий патриарх Паисий рекомендовал патриарху Иоакиму, с разрешения государя, предо ставить право ношения саккоса всем архиепископам, но это предложение не было принято, и только со времен Петра Великого саккос стал у нас общею епископскою одеждою. С тех пор облачение в саккос вошло в состав чинопоследования епископского посвящения. Что касается вручения епископского жезла, то его нет в древних русских чинопоследованиях, и явилось оно в новых, вероятно, в XVIII веке из чинопоследований греческих с тем различием, что в греческих оно помещено непосредственно после присяги, а у нас — в конце. То же с вероятностью нужно предположить  и о мантии. Хотя о ней не говорят известные нам памятники — ни греческие, ни русские.

 

Настольная книга священнослужителя. Т. 4.М.: Изд-во Московской патриархии, 2001.