APВ начало

Село Подберезье


galaxyЭлектронные  издания
libraryБиблиотека
fotoФотографии

Воспоминания старожилов Подберезья

Большое село…

Подберезье исстари являлось большим селом, образовавшимся еще в средние века на трактовом пути: вверх дорога шла на село Федоровское и Корчеву, вниз на Кимры. Поэтому поселение изначально занимало очень выгодное географическое положение, поскольку располагалось на большом «волжском тракте» Кашинского уезда.

В начале двадцатого века в административно-территориальном отношении Подберезье входило в состав Ларцевской волости Корчевского уезда Тверской губернии.

Любопытно, что по преданию село первоначально располагалось на правом берегу Волги в районе деревни Иваньково, а его сельскохозяйственные угодья были на левом ее берегу. Но так как случались большие половодья, то поля, угодья и сама деревня заливалась Волгой. Поэтому в дальнейшем решили перенести деревню к березовой роще, подальше от волжской поймы к левому берегу, там, где было повыше. Пойма получила в местном обиходе название «Высокая Грива», которая была по рассказам старожилов излюбленным местом охоты помещика Мамонтова. Усадьба помещика, вместе с винокуренным заводом, находились в соседнем селе Пекуново. Деревенские не очень любили появляться в этих местах, чтобы не встретиться с управляющим Мамонтова на помещичьих угодьях.

Село Подберезье было большое, насчитывало до 200 дворов. Дома делали крепкими, справными, с ажурными наличниками, богатыми крыльцами, много домов было «пятистенок» (с прирубами). До сих пор остались на некоторых из них затейливые медные ручки, красивые ворота, фигурные коньки на крышах крестьянских изб. А все благодаря сапожному промыслу, бытовавшему в этих местах. Обувщики-кустари заселяли дома в Подберезье. Допоздна стучали молоточки сапожных дел мастеров, иногда до утренней зари горели керосиновые лампы, а то и лучина, чтобы успеть рано утром отвезти очередную партию сделанных штиблетов и бареток, как называли подберезцы мужскую и женскую обувь на кимрский или московский рынок. Говорят, что подберезская обувь в первопрестольной раскупалась даже охотнее, чем кимрская. Местные умельцы славились тем, что делали свою обувь изящнее, не боялись комбинировать 2-3 цвета кожи. Вот и выходило, что все мужчины села были на промысле сапожном, сельхозработами занимались исключительно женщины. Сапожники в начале века объединились в артель в доме Зернова. Зернов руководил процессом: сам закупал кожу и другие материалы, сам отвозил готовую продукцию в Москву. Кто не хотел объединяться — был единоличником, работал только на себя.

На каждый дом был выделен земельный надел. Тем, у кого было много мужчин в семье, быть единоличником было выгодно. Так, в семье Дрожжиных было 5 сыновей и 2 дочери. И как только мальчик заканчивал 4 класса школы, его сажали «на лапку», т.е. приучали к ремеслу. Мальчики шли один за другим, и старшие обучали младших. Их отец имел дом в Москве. Дочерям дал высшее образование.

У Зернова было 6 дочерей и 2 сына. До образования колхоза 3 дочери закончили гимназию в Кимрах. Местные богачи старались не только расширить свое производство и вовлекать в него своих отпрысков, но старались их выучить, дать приличное образование.

Если мужчины заколачивали живую копейку, то на женщинах лежала вся сельхозработа, огороды, поля, скотина, куча ребятишек, да еще старались помочь мужьям обувь шить. Все детвора рано включалась в работу. Мужчины летом только косили, а сушить, возить, сажать-пахать все бабы с ребятишками. Да еще надо было за лето и грибов накопить и ягод. Ребятня, старухи умудрялись пешком уходить на Кимрский рынок, чтобы продать это все да себе наготовить на зиму.

Властей было немного. Власть уважали и боялись. На весь Корчевской уезд был один урядник. Если знали о его приезде, заранее выходили встречать, обращались через старосту, которого выбирали сходом. Поочередно то один, то другой были старостами. Хозяйство то было общинным. Платили налоги, староста отвечал за пожарную безопасность. Был отстроен большой сарай с пожарной утварью, которую всегда держали наготове. А уж если ехали Мамонтов, да с барыней, да с другими гостями, то вся деревня льнула к окнам, выбегали со всех щелей. По селу неслось: «Барыня едет, барыня едет!». Потом долго обсуждали красивая или нет, какая прическа, какое платье. Кто что успевал рассмотреть.

1917-й год…

Так жили до революции устоявшимся крестьянским бытом, да случился 17-й год. В Корчевском уезде прокатилась волна большевистской революции. Начались волнения, разговоры, сходки. Подберезская беднота, воодушевленная речами агитаторов, пошла громить 2-х этажный дом Мамонтова, который стоял в сосновом бору на берегу Волги. Дом, однако стоявший в лесу на высоком песчаном холме, использовался землевладельцем как дача или охотничий домик. Необходимо отметить, что «охотничий дом» намного пережил усадьбу и заводские постройки Мамонтова в Пекуново. Простояв на левом берегу (Дубна-3) в конце Октябрьского проезда он был разрушен только в конце 80-х гг.

…Громили все. Тащили, кто что мог утащить. Неграмотные крестьяне брали книги и различную утварь. Один житель притащил в подберезский дом зеркало. Дом был маленький, а зеркало большое, оно никуда не проходило. Пришлось его поставить к скотине в клеть. Коров увидела себя в зеркале, да и разбила его, вот уж было разговоров в деревне!

Самым ярким воспоминанием детства подберезских ребят была река Суглинка, или как теперь говорят Суглинок. После весенних разливов (а вода порой доходила до деревенских огородов) мальчишки на самодельных плотах иногда могли плавать до самой Волги и ловили по канавам рыбу. Даже девчонки вязаными платками могли зараз отловить по 2-3 щуренка, вспоминает 92-летняя К.И. Моисеева. В то время рыбы в Волге было столько, что сеть мужики не могли сами вытащить, привязывали лошадь. Рыбы набирали и в кадки, и в корыта. Потом ее долго сушили на чердаке.

Мальчишки пропадали на «баринках» — так называли места в лесу, где строились на деревьях хижины, шалаши — и играли в войну. Зимой центром был сельский пруд. Сейчас он зарос и стоит неприглядным омутом среди деревни, а тогда это был особый огромный мир детств. С высокого берега дети на салазках съезжали вниз, строили крепости. В общем, было очень весело, детей в деревне тьма. В каждом доме 5-8 человек. В прогонах между домами ставили качели. В селе была даже карусель. Как загонят скотину, подоят, так и высыпают как горох на крыльца. «Гармоней было не счесть. Тут заиграют, там запоют не знаешь, куда и бежать» — вспоминает Н. С. Червинская.

Школа и церковь

Школа № 6 в селе была только начальной. Топили печи, технички приходили рано. К приходу ребят успевали накипятить воды в бачке для питья. Обучение было смешанным 1-2 классы в одной комнате, 3-4 в другой. До 50 детей обучалось. Одно время был и 5-й класс. Учителя жили при школе. Орлова Л.Н., которая последние 15 лет была ее бессменным директором называет и других директоров: Суменкову Т.И., Татаринкова Д.М., Неглицкую А.Н. Помогали друг другу, жили одной семьей. С постройкой поселка Иванькова детей стало все меньше и в 1967 году ее прикрыли, а детей перевели в 3-ю школу.

Church.jpg (14483 bytes)До революции, обязательно дети из школы ходили в церковь, а после, учителя не разрешали, но ребята все равно бегали, благо церковь стояла рядом со школой, была очень изящной с красивыми воротами. Деньги на ее постройку дал Зернов. Бытует легенда, что ему приснился сон. Будто бы явилась ему Богородица и говорит «кончай выпивать, а построй-ка лучше церковь, разбогатеешь, детей хорошо определишь, а когда помрешь, будешь лежать между двумя ангелами.» Будто и правда, когда его хоронили, рядом была могилка младенца, а позже, с другой стороны положили дите.

Когда разрушали церковь, а было это в 37-м году, вспоминает Валентина Федоровна Смолина, все бегали смотреть, И на ее глазах один из мужиков рубил топором красное бархатное Евангелие с золотым крестом. «Эта картина так и стоит в моих глазах», — говорит она. Иконы срывали, рубили, верующие уносили их и прятали по сараям, чердакам. И вот таким образом спаслась самая красивая и большая икона Смоленской пресвятой богородицы Одигитрия, в честь которой и назван был храм. Икона эта и по сей день хранится в доме одного из жителей левобережья. А 10 августа был и остался престольным праздником Подберезья. И до войны, и после, съезжались на главный праздник села все его жители. Потомственный житель села Дрожжин Юрий Михайлович рассказывает, как перед Финской в дом в Подберезье съехалась вся многочисленная родня (как оказалось, в последний раз). Семья была очень музыкальной. Отлично играли на гармонях, балалайках, а еще лучше пели. Организовали семейный оркестр, чем немало порадовали односельчан. Местная власть в лице милиционера разгоняла гулянья, грозила, штрафовала. Доставалось и бабушкам. Им не разрешалось собираться вместе, чтобы помолиться. К ним тянулись, но не раз кто-нибудь из своих же их выдавал, и бабульки расходились напуганные по домам.

Кабатчиков и пожары

Как и положено селу, в нем располагались 2 магазина, аптека и даже чайная. А как же им было не быть, если путь на лошадях был длинный и медленный. А ну-ка из Омутни в Белый Городок доедь без передышки?! Вот и останавливались. Зимой, чтобы согреться, летом, чтобы дух о жары перевести да подремать на телегах. Чайная — дом в два этажа. На первом кухня, на втором — кушали. В прогон загоняли лошадей, а сами щей похлебать, чайку попить. Хозяин был Куликов. Местные и фамилию его забыли, а все называли Кабатчиковым — такое ему дали прозвище. Чайная позже сгорела, кто говорит подожгли. В деревне постоянно были пожары. Горели конюшня, артель швейников. Но все, как один вспоминают страшный пожар, случившийся в старой Креве, куда тушить из Подберезья бегали все, кто смог. Выгорело то ли 13, то ли 17 домов. После пожара селились у родни, заново отстраивались. Строились быстро, потому что родни было много.

Коллективизация

И опять поворотный пункт истории. Коллективизация. Колхоз. Пришли 30-е годы. И деревню затрясло. Не хотели ремесленники ни богатые, ни бедные идти в колхоз. Но из Кимр приехала власть, выбрала сельсовет. Начали отдавать приказы кому что сдавать. Началось раскулачивание. Было в селе 5-7 крепких хозяйств. С них и начали. Стали забирать лошадей. Хороших отдавали на нужды армии, а похуже оставляли в колхозе. До 40 лошадей было оставлено. Коров тоже: или в колхоз сдавай, или иди в Кимры на мясозаготовку. Даже маленьких телят тащили на убой. Вовремя мясо не перерабатывали и очень много просто пропадало.

Раскулачили Белкина. Его дом все знают. Он и сейчас стоит вначале Подберезья в два этажа. Там поочередно была и артель швейников, которая во время войны шила и перешивала офицерам обмундирование. Там же была и пекарня, она еще долго после войны функционировала. На 2-м этаже был клуб одно время. Перед войной там справляли праздники урожая. Так что дом Белкина хорошо послужил. А почему раскулачили? Да брал Белкин на сезонные работы несколько работников. Занимался торговлей леса. На 1-м этаже был магазин, на 2-м сам жил с семьей. Сына со снохой оставили жить на кухне в этом же доме, а самого с женой-старухой увезли. На дворе были скотина, снаружи дом был красивый, а в самом дому никакого богатства не было.

Много поломали судеб. Вспоминают семью Маховых. Она заготовщик, он сапожник. День и ночь работали, ночей не спали. Хозяин не пьющий, не курящий. На дворе лошадь, корова. Построили большой сарай, баню. Поутру ехали в Кимры, чтобы пораньше вернуться. Так стали грозить раскулачиванием. Ночью все бросил Махов и уехал. Все добро забрал колхоз. Позже наведывался к сестре, оставшейся в деревне.

Или еще семья Архиповых. Домик маленький, старенький. Домик заколотили. Вещи успели подешевке распродать и уехали с глаз долой. Потом сын со снохой вернулись.

Уехали в Москву и Зерновы с Дрожжиными. Семьи-то большие, кого определили в Ленинград, кого в Мостку, кого в Кимры. А сестру Дрожжина как заложницу оставили в Кимрах. Так и жила с матерью в Кимрах, а отец с другими детьми в Москве. И что интересно, у всех судьбы сложились благополучно. На новых местах быстро окрепли. Да вот беда, война почти никого из мужчин не вернула. Да и в блокаду погибали. И сейчас фамилии Дрожжиных и Зерновых пропадают по мужской линии.

Колхоз просуществовал недолго. Председатели часто менялись. На трудодни давали картошку, гречу с полей, огурцы.

Стройка и заключенные

Когда началось строительство канала, колхозу дали задание по поставкам для заключенных дров, картошки, капусты. Родители отправляли вместе с возницами и детей в помощь. На подводы грузились мешки, дрова и девочки-подростки доставляли все это в лагерь. Довозили до ворот, дрожа от страха, и там сдавали. Видели изнуренных, грязных, голодных людей. Среди них было особенно много выходцев из Средней Азии, раскулаченных басмачей. Они вправду были страшны. В своих высоких бараньих шапках, с горящими глазами, они часто совершали побеги. В руках у убегавших видели ножи. Если такого случайно встречали в лесу, то бросали все и убегали. В одно из лет то ли 37-го, то ли 38-го года они устроили большую резню. Тогда погибло больше 10 человек.

Подберезцы не разрешали своим детям удаляться от деревни далеко. Заключенные поздно вечером могли стучаться в окна и просить еды, а иначе грозили съесть детей. И выносили последнее, говорит Н.С. Червинская. Много было в лагере и попов, бывших служителей церкви.

Со строительством завода № 30 начался отток людей из деревни. Артель сапожников развалилась, ею руководил уже Русов. Потом она сгорела. Она располагалась в бывшем доме Зерновых (один из сыновей Зернова все же отсудил дом у колхоза в Кимрском суде и перепродал его артели).

Для строительства завода № 30 требовалось много рабочих рук. Сначала подберезцы помогали возить на лошадях лес и песок, рыть ямы, строить и мостить дороги, потом многие переквалифицировались в строителей и заводских рабочих.

Дороги делали вручную. 20 верст от Подберезься до Кимр 3 бригады строителей сделали за лето. Валили лес, делали насыпку, привозили огромные валуны, разбивали в грунт. До ее постройки в Кимры добирались проселочной дорогой. Она шла по берегу Волги. Сразу от Подберезья до деревни Пекуново, а там берегом до Святья и далее. Зимой для сокращения пути и вовсе ездили застывшей Волгой. Сколько же телег провалилось с людьми и лошадьми, сколько простужалось, а потом умерло, пример тому отец Дрожжина Ю.М. Наконец-то в Подберезье появилась нормальная ровная дорога. А то была сплошная грязь посреди деревни. Еле телеги протаскивали. Первые пионеры деревни маршировали под барабан задворками, иначе утопнешь посреди улицы.

Перед войной колхоз совсем рассосался, распался сам по себе. Функции уже были другие. Молодежь стала уходить из деревни. Стали селиться в освободившиеся бараки или в отстроенные новые на Стахановской улице. Комнаты давали в первую очередь стахановцам-передовикам. Улица Стахановская долго была красной от посыпанного красного кирпича. Кирпич брали с разрушенной церкви. Хотели получить цельные кирпичи, но они крошились. А в один из дней сорвался огромный кусок и убил двоих рабочих, парня и девушку, пришедших после обеда рушить церковь.

Война

Войну пережили очень тяжело. Поселок и деревня опустели. Работать стало негде. Выживал кто как мог. Если работал, то давали 400 граммов хлеба. Но в основном, сидели на картошке, а потом и вовсе собирали гнилую, толкли с лебедой и ели. Меняли вещи. Н.С. Червинская рассказывает, как она отнесла в Горицы свой сарафан, ей дали за него 4 картошины. Она тут же их съела и заплакала от жалости к себе. Легче было тем, кто держал живность. В некоторых домах чинили обувь. Выручали военные. За ремонт они давали что-нибудь из съестного. Но афишировать открыто свое мастерство боялись. Скрывали, что шьют на дому или ремонтируют. Все это облагалось несусветно большим налогом. Но молодость брала свое. В поселке стояли военные. В основном офицеры. У них был замечательный оркестр. В районе бывшего магазина «Дежурный» что на ул.Ленина, устраивались танцы. Стоит только оркестру грянуть, как со всех ног неслись Подберезские невесты, принаряженные в ситцы на гулянье. Некоторые там и мужей нашли.

Когда завод вернулся из эвакуации, то к станкам пошли голодные подростки и женщины. Из каждого дома ушли по 2, а то и по 5 солдат на фронт. И очень многие из них не вернулись. Об окончании войны узнали из сводок информбюро. Екатерина Ивановна Каныгина помнит, как бежала после объявления о конце войны с красным флагом к дому Ателье, это был филиал Горьковской пошивочной фабрики в Кимрах. Забралась на чердак, на крышу и прикрепила флаг. Все плакали от счастья, целовались, отпускали по случаю такого праздника из школы, с работы.

Послевоенная жизнь…

После войны жизнь закипела. Многие подберезцы стали заново отстраивать свои дома, другие, наоборот, съезжать от родителей в сталинки, в коммуналки. Семьи делились. В деревне оставались старики. Приезжие отстраивали дома в переулках деревни, брали ссуды, дома росли быстро. По выходным дням любили ходить на базар, что был вначале Подберезья. Базар или рынок был небольшой. Запомнили промтоварную палатку, да палатку с пивом, где хозяйничали Андрей с женой. Завсегдатаев спрашивал Андрей: «Ну, как, с подогревом или без?». С подогревом это значит в пиво добавлял водочки. После подогрева, многих, жены находили здесь ближе к ночи. На рынке торговали зерном, поросятами, картошкой, молоком. Стояли подводы из ближайших деревень. Можно было увидеть цыган с кибитками, старьевщика, меняющего на тряпки мячики, свистульки. Но лишних тряпок в домах не водилось. Редко кому удавалось стать обладателем золоченого шарика на резинке или трынкающей шарманки. Женщины Подберезья разносили по домам поселка, особенно в немецкие дома, молоко, рыбу, чернику. Там все это охотно покупали.

«Здесь будет город-сад…»

В 1958 году поселок Иваньково получил статус города Иванькова Московской области, а в 1960-м города Иваньково и Дубна объединились. Таким образом, село Подберезье стало своеобразной «базой» сначала новостройки, а потом и города Иваньково. Жители деревни были толковыми, работящими, быстро усваивали новые специальности, обучались в вечерней школе, в техникуме при заводе и становились отличными мастерами и руководителями. Заводские, они же Подберезские, хорошо знали друг друга. Жили открыто, весело, большими семьями-кланами. Чужаков остерегались. Помогали молодым семьям встать на ноги, быстро богатели, что и раздражало в них приезжих. С появлением хрущевок Подберезье и вовсе захирело. Новых домов не строили, огороды многие запустили. И только перестройка вдохнула жизнь в деревню. Теперь уж отпрыски старых семей захотели обновить свои родовые гнезда. Да новые русские предприимчивые люди стали возводить дворцы на месте старых развалюх. Одни ходят в Подберезье посмотреть на дома с одобрением, другие с осуждением. Но главное, что село с богатым прошлым, которое стало органичной частью нового молодого города, по-прежнему живет своеобычной жизнью. И самое настоящее его богатство — это подберезцы!

Материал подготовила Л.КРЮЧКОВА

Общественный Фонд «Наследие» благодарит Моисееву К.И., Червинскую Н.С., Кайнову-Каныгину Е.И., Тайнову-Калякину В.П., Смолину (Рукавичку) В.Ф., Дрожжина Ю.М., Носкова В.В., Смирнову В.С., которые смогли поделиться своими воспоминаниями. От всей души желаем им счастье и крепкого здоровья, равно как и всем остальным жителям Подберезья.

“Наследие”, 2002. № 1.

http://museum.jinr.ru/dubna/dubna-remem.htm