ХРИСТИАНСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ УТРЕНЯ
Самое раннее уставное изложение утрени дается в “Завещании Господа наше Иисуса Христа”. Время происхождения этого памятника точно неизвестно. Данные же его содержания дают основание относить его появление к середине II века. Так, в памятнике заметно отражаются эсхатологические чаяния этого времени, сближающие его с этой стороны с “пастырем” Ерма. Догматические мысли этого памятника близки догматствованию св. Игнатия Богоносца. Кроме того, “Завещание” определяет продолжительность великого поста только двумя днями, в то время как памятник III века, сирская дидаскалия, уже в 6 дней. Наконец, “Завещание” упоминает о даре языков как еще существующем в церкви, между тем об этом даре св. Ириней Лионский, умерший в 202 году, упоминает как о наблюдаемом им в прошлом. (Против ересей. V.6).
В “Завещании” имеется 3 вида утрени. Первая из них, совершаемая епископом, очевидно, была отправляема с особой торжественностью в воскресные дни. Вторую памятник называет “Collaudatio quotidiana”, т.е. вседневным славословием и поручает совершение ее пресвитерам в церквах в “предписанное время”. Третья называется в памятнике как “утреня вдовиц, пользующихся председательством в собраниях”.
Рассмотрим первый вид утрени. (Кн. I, гл.26-28). Она состоит из двух частей. Первая носит название “предрассветного славословия” (Laudatio aurorae), а вторая — “конечного славословия” (Collaudatio finalis).
“На первой заре, — говорит памятник, — епископ собирает народ, дабы совершить службы до восхода солнца. Пред первым прославлением на заре он со стоящими близ него пресвитерами, диаконами и другими клириками и мирянами возглашал: “Слава Господу”. На этот начальный возглас народ отвечал краткой фразой: “Достойно и праведно есть”. Епископ читал вслух утренний гимн: “Достойно и праведно есть, да Тя хвалим и возносим и Тебе исповедуемся, Боже вездесущий, Им же вся быша. Души наше горе простирая, возносим к Тебе, Господи, утреннее хваление: премудрый, крепкий и многомилосердный Боже, поручителю и покрове душ наших. Тя хвалим, о Слове, рожденный от Отца прежде век, Иже един со святыми Твоими почиваеши, прославляемый хвалами ангелов. О творче, Иже не руками быв сотворен! О объявителю невидимых священств чистых и непорочных! Ты еси явивый нам знак сокровенного таинства премудрости и обещавый нам бессмертный свет. Тебе славу воссылаем раби Твои в чистой святыне, Господи”. Народ после этого славословия пел: “Тя хвалим, Тя благословим, Тя превозносим, Господи, и молим Ти ся, Боже наш”.
Епископ продолжал дальше: “Боже, Отче света, начало жизни, подателю познания, богатство красоты, создателю душ, виновниче прекрасного, подателю святаго Духа, сокровище мудрости, делателю благих вещей, Господи, наставниче в святыне, Иже по мысли Твоей миром обладаяй и Иже того держай чистыми словесы. Тя хвалим, Сыне Единородный, перворожденный и Слово Отчее, Иже всю славу Твою нам показавшего, Его же нарицаем помощника и Отца Твоего родителя. Ты, Иже имаши сущность неведомую, Иже ни тление, ни моль не истребляют, Ты, Иже тем, елицы всем сердцем на Тя уповают, уделяяй щедро, яже ангели зрети желают. Ты, Иже страж еси вечного света, и сокровищ нетленных. Ты, Иже мрак нас одержавший, хотением Отца Твоего просветивый, Иже из пропасти к свету нас возведый и от смерти жизнь нам даровавый, из рабства к свободе приведый. Ты, иже крестом породивый нас Отцу Твоему, евангелием Твоим к высоте небесней нас возведый, и пророки Твоими нас в нем уверивый. Ты, Иже Тобою водворивый нас в дому Отца света. Дай, Господи, нам, да Тя хвалим Бога нашего, да всегда достойно непрестанные Тебе хвалы воссылаем, мы рабы Твои, Господи”. Народ опять пел: “Тя хвалим, Тя благодарим, Тя превозносим и молим Ти ся, Боже наш”.
Епископ опять продолжал: “Третицею возносим Ти хваление сие от уст наших во образ царствия Твоего, Сыне Бозий, Иже выше небес, Иже над всеми со Отцем, Его же всемирная тварь восхваляет, и в страхе пред Духом Твоим трепещет, Его же вся природа ужасается и содрагается и Его же всякая праведная душа благословляет, к Нему же мы вси прибегаем. Ты иже непогоду, бури и ветры нам укрощаяй, иже содела нам пристанище упокоения и прибежище от истления, в Нем же надежду здравия вечного полагаем. Ты Иже морями и волнениями обуреваемым тихую погоду устрояяй, Иже в болезнях смиряяй и туне исцеляяй, Иже в темницах содержимым сопребываяй, Иже нас от петли смерти свободивый, утешителю страждущих, мучимый и тех, иже в горькой работе и на кресте себя истощают. Ты, Иже всякое острие от нас отводяй, Иже коварство сатаны от нас отражаяй, Иже всякое заблуждение прогоняяй от надеющихся на Тя. Тя, Его же таинственно величают пророцы и апостоли, хвалим и мы, Господи, и Тебе славословие возносим, да Тобою наученные пребудем всегда упокоеваемыми Твоим благословением. Даруй и нам, Господи, да сугубы будем в исполнении повелений Твоих. Всех нас в милосердии посети — малых и великих, императора и народ его, пастыря и овец его — ибо Ты, Господи, еси Бог наш и благословенно и хвально царство Твое, Отца, Сына и Святого Духа, прежде веков и ныне и всегда и в роды родов и во веки бесконечных веков”.
Народ заканчивал славословие словом “аминь”. После этого пелись псалмы и 4 библейских песни, из которых одна из Моисея, одна из Соломона и две из пророков. Какие именно псалмы и песни исполнялись, памятник не указывает, но он отмечает здесь многообразие самого певческого исполнения. Здесь был и детский хор, и ансамбли мужские и женские. “Поют дети, две девы, три диакона и три пресвитера”, — говорится в памятнике. По исполнении псалмов и библейских песен епископ или пресвитер опять возносил какое-то славословие, которое заканчивалось словами: “Благодать Господа нашего со всеми вами”, на что народ отвечал: “И со духом Твоим”. Этим заканчивалась первая предрассветная часть утрени.
За первой частью непосредственно следовала вторая, которая, очевидно, совершалась в то время, как брезжил свет и восходило солнце. Предстоятель говорил: “Еще восхвалим Господа нашего”, на что народ отвечал краткой фразой: “Достойно и праведно”. Предстоятель призывал присутствующих к новой молитве: “Горе да будут сердца наши”. Народ отвечал: “Имамы ко Господу”. Вслед за этими возглашениями предстоятель читал новое славословие: “Господи Отче, светоподателю, творче всякого блага и всех духов, запечатыватель вечного света и управитель жизни, создатель радости и бессмертия, Иже нас, во мраке вещественном ходящих, озаривый светом невещественным, Иже клятву непослушания разрешивый и нас верою, яже от Тебе есть, увенчавый. Ты, Иже не отступаяй от рабов Твоих, по выну в них являяйся. Ты, Иже не пренебрегший со тщанием страха ради Твоего Тя молящих, Иже провидяй размышления прежде неже быти им, и помыслы испытуяй, яже не явлена суть; Иже щедроты даруяй прежде неже просим Тя, да даруеши их; Ты, Ему же благоприятное внимати сим, елицы Тебе душею несумненною служат. Царю первородных светов и воинств небесных, слышай славословящих архангелов и в тех почиваяй. Господи, услыши нас, Тя молим, и даруй, да душею уповающей и гласом непрестанным Тя хвалим, Тя величаем, Тебе славословие воссылаем, да Тобою храними и светом направляеми ми, раби Твои, Тя, Господи, непрестанно прославляем”. Народ пел: “Тя хвалим, Тя благословим, Тя превозносим и молим Ти ся, Боже наш”.
Предстоятель снова произносил славословие: “Господи Иисусе, услыши нас. Святе, подаваяй глас немым, лишенным языка, утверждаяй расслабленных, просвещаяй слепых, свободителю заключенных, очистителю прокаженных, исцелителю болящих естеством, покорителю смерти, разрушителю преисподней, излучителю света, светильниче неугасимый, солнце, Иже не ведает захождения или омрачения, но присно светит во святых Твоих, Иже вся уготовляет красотою и добротою; Ты еси основание порядка и пропорции, Ты еси над всеми мелькающее украшение поестня, Ты искупитель людей и виновник возвращения душ, Ты о всех пекися, да едино будут; Ты творче ангелов, украсителю пребывающих в одиночестве; Ты, Совет Отца, Иже предведением и мудростию миры учредил и утвердил. Ты превычным Твоим Отцом к нам ниспосланный, Ты, Душе непостижимый и необъяснимый, Его же познахом, объявителю невидимых, хвален еси и чудно имя Твое, тем же и мы, раби Твои, Тя хвалим”. Народ опять пел: “Тя хвалим, Тя благословим, Тя превозносим и молим Ти ся, Боже наш”.
Предстоятель читал третье славословие: “ Третицею приносим сие Тебе восхваление, Господи света, яко дал еси нам веру в Тя нерушиму, да ею ограждаемии разрушим узы смерти. Ты Иже верующим в Тя соделываяй души непорочны, да божественными будут; Иже нас приведый, да Духом утвержденные во всемогуществе станем против грядущего на нас и не оскверним ненарушимого. Творче соделавый, да имамы содружество Отцу Твоему Твоим промышлением. Услыши, Господи, нас, рабов Твоих. Ты, Его же мы непрестанно молим, Иже нашему молению даруеши силу противостояти грядущему на нас; Ты, Его же во всякое время просим о еже одолети непотребное. Услыши нас, Царю Небесный, утеши разлученных, связанных поддержи, над возбудимыми, иже обуреваются нечистыми духи, смилостивись и от тех очисти; и всех нас сохрани, яко Ты еси Бог наш, и благословися и прославися царство Твое”. Народ отвечал: “Аминь”. После этого славословия дополнялась еще какая-то молитва, затем полагалось чтение пророков и “другие”, очевидно, апостольские. Затем пресвитер или диакон читал евангелие. Что это была за молитва, которая предшествовала чтениям священных книг, мы не знаем. Латинское название ее “oratio” соответствует греческому “probench”. Интересно, что и вышеприведенное великое славословие из VII книги Постановлений апостольский в большинстве памятников надписывается как “probench ewzinh” (Lagarde. Constitutiones apostolorum. Lipsiae, 1862, p.229. Примечание). Не имеет ли его в виду в данном случае “Завещание”? Если это так, тогда мы имеем здесь тот порядок, который сохранился до настоящего времени в конце утрени великой субботы, где после великого славословия полагается чтение паримии, апостола и евангелия.
После чтения евангелия полагалось поучение, затем произносилась молитва. Памятник не приводит в данном случае самого текста молитвы, но говорит, что эта молитва совершалась deinseps. Сам по себе этот термин указывает на какую-то последовательность в самих молениях. По-видимому, это моление представляло собой прототип наших ектений. В самом “Завещании” имеется такое моление под названием “Proclamatio diaconi”. Вот оно:
“Встанем! Пусть каждый знает свое место. Оглашенные, удалитесь. Смотрите, да никто нечистый, да никто нерадивый. Горе очи сердец наших:
Ангели смотрят.
Смотрите, иже не уверен, да удалится.
Единодушно помолимся.
Иже не прелюбодей, иже не во гневе;
Аще кто раб греха да удалится;
Смотрите, якоже сыны света помолимся.
Помолимся Господу, Богу и Спасителю нашему Иисусу Христу”.
Затем, когда епископ или пресвитер начинал молиться, народ преклонял колена. Диакон говорил: “О мире, иже с небес есть, помолимся, да Господь своим милосердием умирит нас.
О вере нашей помолимся, да даст нам Господь, даже до конца, веру, яже в него, сохранити истинною.
О согласии и единомыслии помолимся, да Господь сохранит нас в духе единомыслия.
О терпении помолимся, да Господь во всяких мучениях даже до конца пробавит терпение.
Об апостолах помолимся, да дарует нам Господь угодити ему, да и они сами благоуветливы будут, и достойны нас соделает быти наследники их.
О святых пророках помолимся, да Господь и нас сопричислит к ним.
О святых исповедниках помолимся, да Господь Бог дарует нам мысли их иже беша при скончании жития их.
О епископе помолимся, да Господь наш того долговечным в вере сохранит, да право пробивая (rumpens recte) слово истины, сохранит церковь в чистоте и без порока.
О пресвитерах помолимся, да не отымет Господь от них духа пресвитерства и да тем тщание и благочестие даже до конца пробавит.
О диаконах помолимся, да Господь тех укрепит путем совершенным ходити, совершати святыню и самим пещися о деле и благодати.
О пресвитерицах (presbyteris feminis) помолимся, да Господь услышит моления их и совершенно во славу духа сохранит сердца их и поможет делу их.
О иподиаконах, чтецах и диакониссах помолимся, да сподобит их Господь пряти за терпение мздовоздаяние.
О всегда верных помолимся, да дарует им Господь сохранити веру совершенну.
Об оглашенных помолимся, яко да дарует им Господь, да достойни будут бани оставления и освятит их печатию освящения.
Об империи помолимся, да дарует ей Господь мир.
О властех помолимся, да дарует им Господь разумение и страх свой.
О всем мире помолимся, да Господь им усмотряет, приближаяйся по единому к тем, иже к Нему обращаются.
О плавающих и путешествующих помолимся, да Господь управит их правотою милосердия.
О переносящих гонение помолимся, да дарует им Господь терпение и мудрость и соделает труд их совершенным.
О усопших, иже отыдоша от церкве, помолимся, да Господь дарует им упокоения.
О падших помолимся, да Господь не помянет их неразумие и да охладит гнев свой на них.
О нас же всех, иже нуждаемся в молитвах, помолимся, да Господь покрыет и сохранит нас в духе упокоения.
Просим и молим Господа, да примет прошения наша”.
По исполнении диаконом этих прошений епископ давал знак рукой, и диакон говорил: “Встанем во святом Духе, да ныне мудрости исполньшеся, возрастим во славу Его, с Его именем прославимся, и на основании апостольском созидаемии просяще помолимся Господу да благоуветливо приимет (annuens suscipiat) моления наша”. (Кн. I, гл.35).
В пользу того, что это моление произносилось в конце утрени, говорят в обоих случаях, т.е. в рассматриваемом чине утрени и в самом Proclamatio diaconi, указания на выход молящихся после этой молитвы из храма. Сначала выходили оглашенные, а затем покидали храм и верные, если далее не совершалась евхаристия.
Здесь уместно напомнить ту часть донесения Плиния императору Траяну об утреннем богослужении вифинских христиан, где он писал, что христиане, расходясь со своего молитвенного собрания, “обязывали себя клятвой (sacramento se obstringere) не на злодеяние какое-нибудь, но чтобы не совершать ни воровства, ни разбоя, ни прелюбодеяния, не нарушать верности, не отказываться от залога”. (Вестник древней истории Ак. наук СССР, 1946, 2, стр.254. (Приложение)). Не имел ли он в виду тех возгласов, которыми диакон начинал последнее утреннее моление: “Да никто нечестивый, да никто нерадивый... , иже не прелюбодей, иже не во гневе, аще кто раб греха да удалится”. В глазах язычника, не наблюдавшего лично за совершением христианского богослужения, а лишь слышавшего разговоры о нем, эти возгласы могли иметь значение “священных клятв”.
Итак, чин утрени был двухсоставен. Первая, предрассветная часть его состояла из трехчастного славословия, читаемого предстоятелем и сопровождаемого пением от народа краткого песнопения: “Тя хвалим, Тя благословим, Тя превозносим и молим Ти ся, Боже наш”. После этого пелись псалмы и четыре библейских песни. Вторая часть состояла также из трехчастного славословия предстоятеля, сопровождаемого также пением “Тя хвалим, Тя благословим...”, затем полагалась молитва, по-видимому, это было великое славословие; далее читались священные книги: пророческие, очевидно, также и апостольские, а за ними евангелие. Затем следовало поучение и моление — прототип нашей великой ектении — и совершался отпуст.
О ежедневной утрене памятник говорит, что ее “говорят пресвитеры в церкви сами по себе в предписанное время”, однако из самого изложения чина видно, что при совершении присутствовал и народ; очевидно, свободный и имевший возможность посещать в эти часы молитвенное собрание. Чин начинался возгласом священнослужителя: “Благодать Господа нашего со всеми вами”, на что народ отвечал: “И со духом Твоим”. Священнослужитель возглашал: “Восхвалите Господа”. Народ ему отвечал: “Достойно и праведно есть”. Предстоятель читал вслух утреннее славословие: “Тя, Отче нетленный, свободитель душ наших, поручитель благомыслия, хранитель сердец наших, Тя, освятившего сердца наши и разгнавшего мрак души нашей через познание Тебя; Тя, ветхого человека, преданного обманом, крестом Единородного Твоего паки к нетлению восставившего; Тя, заблуждения разгнавшего и повелениями твоими человека к бессмертию приведшего и заблудившегося возвратившего, мы, раби и народ, хвалим”. Народ пел: “Тя хвалим, Тя благословим, Тя превозносим и молим Ти ся, Боже наш”.
Предстоятель читал вторую часть славословия: “Хвалим Тя, Господи, его же непрестанно славословят немолчные восхваления архангелов, песни славящих, псалмопения господств; хвалим Тя, Господи, пославшего Совета Твоего, Слово Твое, мудрость Твою, исполнение решений Твоих, иже прежде век бе с Тобою, Слово несотворенное от несотворенного, иже на конец времен воплотися и соделася к освобождению человека; Сына Твоего возлюбленного, Иисуса Христа, иже нас свободи от ига рабского. Сего ради и мы, раби Твои, Господи, по обычаю с народом Тя хвалим”. Народ пел во второй раз: ““Тя хвалим, Тя благословим...”.
Предстоятель читал третью, последнюю часть славословия: “Третицею приносим Ти, Господи, восхваление от сердец наших, подателю жизни, иже посещаяй души нищих и не пренебрегаяй духа сокрушенных, помощниче гонимых, заступниче в море обуреваемых, свободителю притесняемых, попечителю об алчущих, защитниче неправедно влекомых, друже верных, родственниче святым, жилище чистым, приятелище призывающим Тя во истине, покрове вдовствующим, свободителю связанных, даяй должное управление церкви Твоей и уставивший в ней погребальный агапы, служения, сожительства верных, общения Духа, дары благодати и добродетели; хвалим Тя непрестанно во всякое время в сердцах наших; изобрази в нас подобие царства Твоего с Тобою и с Сыном Твоим возлюбленным Иисусом Христом, Им же Тебе слава и поклонение с Духом святым во веки веков, аминь”. Народ отвечал: “Аминь”. (Кн. I, гл.32).
Памятник не указывает, пелись ли здесь псалмы и библейские песни; не упоминает он и о той утренней молитве, в которой можно видеть великое славословие, а также и о диаконских возглашениях, и только замечает условно о чтении Священного писания: “Если же кто читает пророческие слова, тот будет иметь награду”. Однако трудно допустить, чтобы вся утреня состояла из одной пресвитерской молитвы, занимающей для ее чтения 2-3 минуты. Скорее можно полагать, что самая запись этой молитвы в “Завещании” появилась не из соображений уставного порядка, а как опыт закрепления молитвенных импровизаций, какие имели место в I веке. Псалмы же и библейские песни, будучи уже зафиксированы письменно, этого не требовали. Поэтому памятник в данном случае о них не умалчивает. В пользу этого соображения говорит и тот факт, что в рассмотренном выше чине утрени, в то время как предстоятельные славословия оказываются зафиксированными, о пении псалмов и библейских песен сделано лишь краткое указание. Конечно, вседневная утреня не ограничивалась одним предстоятельским славословием, но имела в своем составе какие-то псалмы и библейские песни, как и воскресная. В ней могли быть необязательными чтения из священного писания. Кроме того, здесь, очевидно, не было того многообразия певческого исполнительства, какое имело место на воскресной утрене.
Третий вид утрени в “Завещании” предназначается для вдовиц “пользующихся предстательством в собраниях”. (Как видно из “Завещания”, в клире той церкви, откуда происходит этот документ, были женщины-клирики, принимавшие хиротонию от епископа и занимавшие место в иерархической лествице ниже диаконов и выше иподиаконов, чтецов и диаконисс. Возможно, что этот институт остался в ранней церкви от тех вдовиц, которые были еще при ветхозаветном иерусалимском храме и об одной их которых, Анне Пророчице, говорит евангелист Лука в связи с принесением Божией Матерью сорокадневного Младенца Христа в храм (II: 36-38). Вдовицы, как и диакониссы, участвовали в совершении богослужения (за исключением периода менструаций, когда они не должны были приступать к алтарю). Некоторые из вдовиц имели право предстательства в молитвенных собраниях, быть может, женских или собственно вдовьих. В диаконской ектении в этом же памятнике они называются пресвитерицами. Вопрос о вдовицах или пресвитерицах в науке не разработан за отсутствием к тому достаточных данных. Кроме “Завещания” пресвитерицы упоминаются еще во II правиле Лаодикийского собора (ок.364 г.), отменяющим хиротонию в эту степень.) Здесь, как и во вседневной утрене, дана только одна молитва: “Тя, Боже вечный, управитель душ наших, создатель света, источник жизни, Ему же сладость славословящих и мольбы святых, любящих милосердие, милостивый, благоуветливый Царю всех и Господи Боже наш, величит душа моя. Приими к Тебе обращенный голос рабы Твоей, Господи, которая молит Тя, да даруеши рабе Твоей дух совета, благочестия и правой мысли. Величаю Тя, Господи, удалившего от нашей скудости всякое треволнение, непостоянство, гнев, всякий раздор и лукавые обычаи. Ты еси изменивый образ мыслей моих, да Тебе единому Боже послужу, учредившему в церкви святой различные служения. Ты отжени от рабы Твоей всякое искушение, страх, малодушие и исправи помыслы, дабы они были угодны Тебе. Тя величаю, Господи, светом Твоего познания просветившего мя через Единородного Твоего Сына, Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого Тебе слава, держава во веки веков, аминь”. Если вдовица совершала свою утреню не одна, а с другими вдовицами, то они вместе с ней произносили “аминь”. Вполне возможно, что на этой утрене пелись еще псалмы и великое славословие. Сама же утреня вдовиц имела значение келейного правила и совершалась ими у себя на дому.
Наличие в “Завещании” нескольких разновидностей утрени и указание н совершение ее не только в общецерковном молитвенном собрании, но и отдельными членами церкви (пресвитерами, вдовицами) говорит о том, что в это время, т.е. в середине II века, утреня являлась общецерковной службой.
Основная идея утреннего богослужения, было ли оно общецерковным или келейным, заключалась в прославлении Сына Божия как Солнца Правды и Света Незаходимого, а Бога Отца как светодателя, ниспославшего на землю Своего Единородного Сына. В утренних молитвах Христос проставляется как “страж вечного света... , хотением Отца просветивый... , и из пропасти к свету нас возведый”, как “излучатель света, светильник неугасимый, солнце, иже не ведает захождения или омрачения, но присно светит во святых своих”, а Бог Отец как “светоподатель... , запечатыватель вечного света, озаривый нас светом невещественным... , царь первородных светов”.
Интересно, что сами славословия этих утрень оказываются в непосредственной связи с теми славословиями, которые записаны апостолом Иоанном Богословом в его Апокалипсисе, представляя собою развитие и перифраз последних. В этом нетрудно убедиться, если мы сопоставим ряд славословий “Завещания” со славословиями Апокалипсиса. Так, начальные слова Laudatio aurorae “Достойно и праведно есть, да Тя хвалим и возносим и Тебе исповедаемся, Боже вездесущий, Им же вся быша” представляют собой перифраз 2 стиха 4 главы Апокалипсиса: “Достоин Ты, Господи, принять славу, и честь, и силу, ибо Ты сотворил все, и все по Твоей воле существует и сотворено”. В словах того же Laudatio aurorae “Ты, Иже крестом породивый нас Отцу Твоему”, а также в словах Collaudatio finalis “Ты, искупителю людей и виновник возвращения душ Иже о всех пекийся, да едино будут”, а равно в словах Collaudatio quotidiana “Тя, ветхого человека, преданного обманом, крестом Единородного Твоего паки к нетлению восставившего” отражаются мысли апокалипсического приветствия семи церквам: “Благодать вам и мир от Того, Который есть и был и грядет от семи духов, находящихся пред престолом Его, и от Иисуса Христа, Который есть свидетель верный, первенец из мертвых и владыка царей земных. ЕМУ, ВОЗЛЮБИВШЕМУ НАС И ОМЫВШЕМУ НАС ОТ ГРЕХОВ НАШИХ КРОВИЮ СВОЕЮ... (I: 4-5), а также слова гимна 24 старцев: “достоин Ты взять книгу и снять с нее печати; ибо Ты был заклан и кровию Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени” (V: 9). В словах Laudatio aurorae “Возносим Ти хваление сие от уст наших во образ Царствия Твоего, Сыне Божий, Иже выше небес, Иже над всеми со Отцем, Его же всемирная тварь восхваляет и в страже пред духом Твоим трепещет, Его же вся природа ужасается и содрагается, и Его же всякая природа ужасается и содрагается (ПРОВЕРИТЬ ПО ПЕРВОИСТОЧНИКУ!!!), и Его же всякая праведная душа благословляет, к нему же вси припадаем” откликаются апокалипсические слова: “убойтеся Бога и воздайте ему славу...” (XIV: 7), “Велики и чудны пути Твои, Господи, Боже Вседержитель. Праведны и истинны пути Твои, Царь святых. Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? Все народы придут и поклонятся пред Тобою” (XV: 3,4). Слова Collaudatio quotidiana “Изобрази в нас подобие царства Твоего с Тобою и с Сыном Твоим возлюбленным Иисусом Христом” представляют собой перифраз 10 стиха 12 главы: “Ныне настало спасение и силы и царство Бога нашего и власть Христа Его”. В словах Collaudatio finalis “Царю первородных светов и воинств небесных, Иже слышай славословящих архангелов и в тех почиваяй”, а также в словах: “Хвалим Тя, Господи, Его же непрестанно славословят немолчные хваления архангелов, песни славящих, псалмопения господствующих” отражаются апокалипсические славословия из 8 стиха 4 главы: “И каждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей, и ни днем, ни ночью не имеют покоя, взывая: Свят, свят, свят Господь Бог, Вседержитель, Который был, есть и грядет”, а также 11-12 стихов 7 главы: “И все ангелы стояли вокруг престола и старцев и четырех животных, и пали пред престолом на лица свои и поклонились Богу, говоря: Аминь. Благословение и слава, и премудрость и благодарение, и честь и сила и крепость Богу нашему во веки веков. Аминь”. Наконец, замечу, что в числе библейских песен утрени “Завещания” первое место занимает песнь Моисея. В Апокалипсисе “победившие зверя и образ его и начертание его и число имени его” также “поют песнь Моисея, раба Божия” (XV: 2,3).
Эти параллели между утреней “Завещания” и Апокалипсисом свидетельствуют о том, что не только самая идея утреннего богослужения “Завещания”, но и отдельные славословия этого памятника создавались под непосредственным влиянием апокалипсических славословий и, таким образом, находятся в генетической связи с богослужением апостольского времени.
